Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 17

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая

Я хорошо знала свою дочь и понимала, что доказы­вать что-либо бессмысленно. Целую неделю мы с мужем почти не спали, а утром и вечером она бомбардирова­ла нас одним и тем же вопросом: «Как называется тот румынский город, где я родилась?» В довершение все­го Виорель постоянно плакал, как будто сознавая, что происходит рядом с ним.

Я решила снова проконсультироваться с психиа­тром. И спросила, почему молодая женщина, у которой есть все, постоянно чувствует себя обделенной и не­счастной.

– Все мы хотим знать, откуда мы, – сказал мне врач. – Это фундаментальный философский вопрос. А что касается вашей дочери, то я считаю ее интерес к своим корням вполне оправданным. Разве вас это не интересовало бы?

Нет, отвечала я. Даже наоборот: я считала бы, что это опасно – искать человека, отвергшего и бросивше­го меня, когда я была лишена сил, чтобы выжить.

– Вместо того чтобы противодействовать, попро­буйте помочь ей, – настаивал психиатр. – Быть может, увидев, что вы не возражаете, она откажется от своей идеи. Год, проведенный вдали от всех ее близких, дол­жен был развить в ней некий, как мы говорим, эмоцио­нальный голод, который она пытается теперь утолить такими вот мелкими провокациями. И устраивает их с единственной целью – убедиться, что ее любят.

Лучше бы Шерин сама пошла к психиатру – тогда бы я поняла причины ее поведения.

– Демонстрируйте доверие, не рассматривайте все это как угрозу. Но если она и после этого все же захочет уехать, вам остается только смириться и сообщить ей то, о чем она просит. Насколько я понимаю, она всегда была проблемной девочкой. Как знать, может быть, эти поиски укрепят ее?

Я спросила, есть ли у психиатра дети. Он ответил: «Нет», и я поняла, что напрасно обратилась к нему за советом.

В тот же вечер, когда мы сидели у телевизора, Шерин вновь взялась за свое:

– Что вы смотрите?

– Новости.

– Зачем?

– Хотим знать, что происходит в Ливане, – ответил мой муж.

Я почувствовала подвох, однако было уже поздно. Шерин моментально воспользовалась ситуацией.

– Вот видите, вам интересно, что происходит в стране, где вы родились. Вы обвыклись в Англии, об­завелись друзьями, живете спокойно и безбедно, папа много зарабатывает здесь. И все-таки продолжаете по­купать ливанские газеты, щелкаете пультом, пока не наткнетесь на какой-нибудь репортаж из Бейрута. Вы воображаете будущее исходя из своих представлений о прошлом и не отдаете себе отчета в том, что эта война не кончится никогда. Скажу иначе: теряя связь со сво­ими корнями, вы думаете, что утратили связь с миром. Так неужели же вам трудно понять мои чувства?!

– Ты – наша дочь.

– Да. И навсегда ею останусь. Я горжусь этим. По­жалуйста, не сомневайтесь в моей любви к вам, в том, как я благодарна вам за все, что вы для меня сделали. И я прошу только одного – позвольте мне побывать на моей истинной родине. Может быть, я спрошу женщи­ну, которая произвела меня на свет, почему она бросила меня, а может быть, и не стану, а просто взгляну ей в глаза. Если не сделаю этого, буду презирать себя за тру­сость и никогда не смогу постичь суть и смысл пробела.

– Какого пробела?

– В Дубае я изучала каллиграфию. Я танцую при всяком удобном случае. Но музыка существует лишь потому, что существуют паузы. А фразы – лишь благо­даря пробелам. Занимаясь чем-нибудь, я чувствую себя полноценным человеком, но ведь никто не может дей­ствовать на протяжении двадцати четырех часов кря­ду. И вот, когда я останавливаюсь, остро ощущаю, что чего-то не хватает.

Вы часто говорили мне, что я с рождения отличалась беспокойным нравом. Но ведь я не выбирала себе такую манеру поведения – мне бы тоже хотелось сидеть здесь и смотреть телевизор. Однако это невозможно: мысли в голове несутся без остановки. Иногда мне кажется – я схожу с ума: я должна постоянно что-то делать – тан­цевать, писать, продавать земельные участки, заботить­ся о Виореле, читать все, что подвернется под руку. Вы считаете, что это нормально?

– Такой уж у тебя темперамент, – сказал мой муж.

На этом разговор оборвался так же, как и все пред­шествующие: Виорель заплакал, Шерин замкнулась в молчании, а я в очередной раз убедилась в том, до чего же неблагодарны дети по отношению к своим родите­лям, а ведь те столько сделали для них. Однако наутро, за кофе, прерванный разговор возобновил мой муж.

– Некоторое время назад, когда ты работала в Ду­бае, я побывал в Бейруте, хотел понять, нельзя ли нам вернуться на родину. Нашего дома больше не существу­ет, но страна восстанавливается, хотя в ней стоят ино­странные войска и время от времени происходят втор­жения. Я так обрадовался тогда и подумал: быть может, пришло время все начать заново? И эти слова «начать заново» вернули меня к действительности: я понял, что уже миновал тот рубеж, до которого можно позволить себе такую роскошь. Теперь я хочу лишь продолжать то, что делаю, а рисковать, затевая что-нибудь новое, боль­ше не намерен.

Я стал искать людей, с которыми когда-то общался, встречался, пил виски по вечерам. Большинства уже нет, а оставшиеся постоянно жалуются на гнетущее чувство неуверенности в завтрашнем дне. Я прошелся по знакомым местам и повсюду ощущал себя посторон­ним – мне там больше ничего не принадлежало. А хуже всего – то, что мечта о возвращении меркла и тускнела с каждой минутой, с каждым шагом по улицам когда-то родного города.

И все же это было необходимо. Песни изгнания про­должают звучать в моей душе, и я знаю, что никогда больше не буду жить в Бейруте. Но дни, проведенные там, помогли мне осознать, где я нахожусь ныне, и оце­нить каждую секунду, проведенную в Лондоне.

– Что ты хочешь мне этим сказать?

– Что ты права. Быть может, и в самом деле стоит понять смысл пробелов. Отправляйся, мы присмотрим за Виорелем.

Он ушел к себе в кабинет и вернулся, держа в руках желтоватую папку, где хранились документы об удоче­рении, – и протянул ее Шерин. Потом поцеловал ее и сказал, что ему пора на службу.

В то утро 90-го года из окна моего номера на шестом этаже отеля я мог видеть лишь здание правительства. На крыше только что подняли го­сударственный флаг, указывая точное место, откуда на вертолете бежал страдающий манией величия диктатор, которому спустя несколько часов предстояло принять смерть от руки тех, кого он угнетал двадцать два года.

Дома старой постройки были снесены по приказу Чаушеску – он мечтал выстроить новую столицу, спо­собную соперничать с Вашингтоном. Бухарест мог бы гордиться званием города, подвергшегося наибольшим разрушениям, не связанным с военными действиями или природной катастрофой.

В день приезда я в сопровождении переводчика пред­принял было прогулку по улицам румынской столицы, но не увидел ничего, кроме нищеты и растерянности. У меня возникло стойкое ощущение, что здесь нет ни будущего, ни прошлого, ни настоящего, а люди живут словно бы в некоем подобии лимба, не зная толком, что происходит в их стране и в остальном мире. Десять лет спустя, вернув­шись туда и увидев страну, восставшую из пепла, я понял, что человек способен преодолеть любые трудности – и румынский народ дал прекрасное тому доказательство.

Но в то серое утро, стоя в сером холле убогого отеля, я беспокоился лишь о том, сумеет ли переводчик раздо­быть автомобиль и достаточный запас бензина, чтобы можно было продолжить сбор материала для докумен­тального фильма, заказанного мне Би-би-си. Переводчик задерживался, и я пребывал в сомнениях: уж не придется ли возвращаться в Англию ни с чем? А ведь я уже вложил немалые деньги в контракты с историками, в сценарий, в съемки нескольких интервью. Однако телекомпания, прежде чем подписать окончательный договор, требо­вала, чтобы я отправился в некий замок и сам убедился, в каком состоянии он находится. Путешествие грозило обойтись куда дороже, нежели я предполагал.

Попытался дозвониться моей подруге – телефо­нистка сообщила, что ждать соединения придется не меньше часа. Переводчик с машиной мог появиться с минуты на минуту, времени терять было нельзя, и я ре­шил не рисковать.

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая