Талисман - Андерсон Кэтрин - Страница 39
- Предыдущая
- 39/109
- Следующая
— Ein man-suite mah-zi-ich-ket, Tohobt Nabituh? — спросила Женщина Многих Одежд.
Охотник повернулся от входа в вигвам.
— Ты будешь кушать? Моя мать принесет очень хорошую пищу.
Лоретта подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. За кожаными стенами раздавались голоса на незнакомом и устрашающем языке. Женщина Многих Одежд производила впечатление доброй, но Лоретта не могла забыть женщин, которые атаковали ее за пределами вигвама, а также того обстоятельства, что Охотник рассматривал ее как свою собственность. Она отрицательно покачала головой, настолько уставшая, что хотела только укрыться шкурами и заснуть.
Лицо Охотника омрачилось. Его мать выглядела расстроенной. Они долго беседовали, а затем Женщина Многих Одежд покинула вигвам. Решение было достигнуто, и у Лоретты сложилось ощущение, что оно ей не понравится. Охотник закрепил клапан из медвежьей шкуры так, чтобы никто не мог войти, а затем подошел медленно к кровати. Их взгляды встретились, и он сложил руки на своей широкой груди.
После рассматривания ее до тех пор, пока ей не захотелось спрятаться под шкуры, он уселся рядом с ней.
— Я заставлю тебя пить и кушать, и ты не умрешь. Все эти страдания только для того, чтобы сдаться в конце? Это boisa. — Он протянул руку и ласково положил на ее волосы. — Ты будешь кушать, Голубые Глаза? Немного?
— Нет.
Мышцы челюстей напряглись. Его глаза не давали ей пощады.
— Ты не можешь убежать от меня. Ты здесь. Так-то вот.
Взглянув в направлении входа и вспомнив ужасы, которые, как было ей известно, находились по ту сторону, ока прошептала:
— У меня нет выбора.
— Ты выберешь, где ты поставишь свои ноги, Голубые Глаза. Эта дорога, по которой ты идешь, плохая — очень плохая. Этот индеец покажет тебе другую, — Он наклонился ближе. — Ты научишься понимать, что моя рука на тебе не ужасная вещь.
Глаза Лоретты расширились:
— Н-не теперь?
Он запустил пальцы в ее волосы, не сжимая их.
— Ты не хочешь кушать. Ты боишься моего прикосновения. Ты лучше умрешь. Твои слова, а?
У Лоретты все поплыло перед глазами. Она заморгала, пытаясь восстановить зрение. Она попыталась отвести его руку в сторону.
— Даже если я буду кушать и ты оставишь меня в Покое этой ночью, ты не оставишь в следующую или в другую. — Ее шее стало жарко. — А после тебя все твои друзья. Ты думаешь, я настолько глупа?
Он оставил ее волосы и занялся глубоким вырезом своей охотничьей рубашки, которая была на ней. Когда его пальцы касались ее ключицы, плеча, шеи, кожа ее горела в этих местах, как от ожогов. Она закрыла глаза, слишком слабая, чтобы оттолкнуть его.
— Не друзья, Голубые Глаза. Ты принадлежишь только мне.
— Я буду драться с тобой до тех пор, пока не испущу свой последний вздох. — Она качнулась и снова выпрямилась. — Почему я? Почему тебе не найти индейскую женщину?
— Я хочу тебя. — Он провел пальцами вдоль впадины на ее щеке. — Твоя кожа, как лунный свет. Я темный, как ночь, рядом с тобой. — Он обнял ее за шею и привлек к себе. — Свет солнца в твоих волосах, свет луны на твоей коже. Этот индеец смышленый, нет?
— Нет, — ответила она хриплым голосом.
— Ты будешь кушать?
— Нет.
Он нагнулся, чтобы коснуться впадины ее шеи, его губы ощущались, как шелковистые, зубы слегка пощипывали, теплый, влажный рот заставлял ее вздрагивать.
— Как горностай, mah-tao-yo. Такая мягкая. И сладкая, как цветы.
Она втиснула между ними руки, сжатые в кулаки, суставы ее пальцев уперлись в его теплую мускулистую грудь. Когда она разомкнула веки, у нее все поплыло перед глазами.
— Пожалуйста… пожалуйста, не надо. Я даже не знаю точно, как тебя зовут. Пожалуйста, не надо.
— Охотник, — прошептал он ей в ухо. — Охотник-Волк, Habbe Esa. Ложись на спину, Голубые Глаза. Ты слабая, да? Ложись на спину и закрой глаза. Разреши мне прогнать твои страхи. Когда ничего не боишься, не надо умирать.
— Нет. — Она попыталась оттолкнуть его. — Нет. Он просунул руку под ее колени и попытался заставить ее лечь на спину. Сопротивляясь, она уперлась локтями, пытаясь уклониться от губ, которые скользили по шее к ключице. И ниже. Паника захлестнула ее. Она не могла бороться с ним. Во всяком случае не тогда, когда она так дрожит. Не тогда, когда мир перевернулся. Кончик его языка проник под кожаную рубашку, оставляя влажные следы как раз над самыми грудями. Соски напряглись и поднялись, упираясь в мягкую кожу рубашки, которая задевала их, когда она двигалась.
Никогда раньше Лоретта так не бледнела, как теперь. Втягивая воздух, она попыталась отодвинуться в сторону, но его мускулистая рука преградила ей путь. В то время как она боролась, чтобы изменить свое положение, его губы нашли ее ухо и вместе с зубами и языком исследовали его вкус, форму, обнаруживая с безошибочной точностью чувствительные места. От его теплого дыхания у нее пробегали мурашки по телу.
— Habbe… — Ее голос стих. Ей отчаянно хотелось отвлечь его, но вместо этого оказалось, что из них двоих не могла сосредоточиться на своих мыслях и поступках именно она. — Твое имя, ка-как оно было? Habbe что-то? Что оно значит?
— Habbe Esa, Дорога к Волку, Охотник-Волк. Мой брат волк явился мне во сне о моем имени.
— Во… во сне о твоем имени? — Поерзав, она чуть отстранилась и тыльной стороной ладони ткнула его в подбородок с тем, чтобы сесть. — Ч-что за сон о твоем имени?
Он сверкнул на нее глазами, откидывая голову назад.
— Сон, который мужчина ищет, когда становится воином. Во сне он узнает свое имя. Женщине это не надо. Ей дают имя другие.
Он опустил голову и схватил зубами большой палец ее руки. Загипнотизированная, Лоретта почувствовала движение его языка по суставам пальца. Боже милостивый, она может потерять сознание. И пока она будет в бессознательном состоянии, он может… он может… Она почувствовала, что падает набок. Его рука удержала ее от падения.
Он освободил ее большой палец.
— Голубые Глаза?
Лоретта облизнула губы, отчаянно стараясь выпрямиться. Она не может потерять сознание — просто не может. Его лицо превратилось в неясное пятно. И голос его звучал откуда-то издалека.
— Hah-ich-kaein, где ты, Голубые Глаза? Лоретта моргнула, но это ничего не изменило.
Может быть, так чувствуют себя, когда умирают? Все плывет, и все становится далеким?
— Hah-ich-kaein, где ты, Голубые Глаза? Она попыталась ответить. Не смогла.
Мясной бульон? Предполагалось, что в раю ангелы с крыльями, величественные песни восхваления, улицы, вымощенные золотом, и пушистые розовые облака. Лоретта глотнула и всплыла на поверхность сознания, постепенно приходя в себя. Большая рука сжимала ее челюсть. Что-то теплое и густое текло ей в рот. Голоса звенели в ушах. Она попыталась освободиться от державшей ее руки. Она не должна кушать. Кусочки мяса застряли у нее под языком. У нее сдавило горло. А затем она задохнулась.
Кто-то держал ее голову, пока желудок очищался. Сильные руки. Влажная тряпка прошлась по ее лицу. Голос позвал ее. Очень низкий голос. Лоретта погрузилась в темноту.
— Если я не отвезу ее назад в ее деревянные стены, она умрет. — Охотник встретил взгляд своего отца над пляшущими языками пламени. — Что будет тогда с пророчеством? Она освободила свой живот от мясного бульона и драгоценной воды. Если это будет продолжаться, она наверняка умрет.
Soat Tuh-huh-yet, Много Лошадей, затянулся из трубки и выпустил дым вверх к верхушке вигвама, а затем к земле. Сделав еще одну затяжку, он выпустил дым на восток, на запад, на север и на юг. Затем трубка перешла из его правой руки в левую руку Охотника, который медленно затянулся и вернул трубку отцу правой рукой, чтобы образовать полный круг, который никогда не должен нарушаться.
— Мой tua, ты только что прибыл. Дай ей немного времени.
— Она умрет через день или два. — Охотник выплюнул табачные крошки. Хотя он никогда не признавался в этом, он испытывал отвращение ко вкусу трубки своего отца. — Я испробовал все, отец. Я был с ней добр. Я обещал, что моя сильная рука будет всегда с нею до горизонта, до тех пор, пока я не превращусь в пыль, несомую ветром. И я пытался заключить с ней сделку.
- Предыдущая
- 39/109
- Следующая
