Враг божий - Корнуэлл Бернард - Страница 33
- Предыдущая
- 33/99
- Следующая
Кулух, двоюродный брат Артура, расположился вместе со своими копейщиками, но теперь поспешил мне навстречу. Мы бок о бок сражались в Беноике, и я полюбил его как брата. Кулух был громогласный, нетерпимый, грубый и неотесанный, и никогда я не встречал лучше соратника в бою.
– Говорят, ты забросил свой хлеб в принцессину печку, – сказал он, заключая меня в объятия. – Счастливчик. Тебе что, Мерлин заклятие сплел?
– Тысячу. Кулух рассмеялся.
– Я тоже не жалуюсь. У меня три женщины, каждая готова выцарапать другим глаза, и все три брюхаты. – Он ухмыльнулся и почесал в паху. – Вши. Никак от них не избавлюсь. Одна радость – теперь они кусают и этого гаденыша Мордреда.
– Нашего короля? – поддразнил я.
– Гаденыша, – с ненавистью повторил Кулух. – Бью его смертным боем, а все равно не учится, поганец. – Он сплюнул. – Так ты завтра выступишь против Ланселота?
– Откуда ты знаешь?
Я сказал о своем решении только Агриколе, однако новость каким-то образом опередила меня. А может, мое отношение к силурийскому королю было и без того хорошо известно.
– Все знают, – сказал Кулух, – и все тебя поддерживают. – Он глянул мне за спину и сплюнул. – Воронье.
Я обернулся и увидел процессию монахов, идущих по другому берегу реки. Их было человек десять, бородатых, в черных рясах, распевающих какой-то свой гимн. За монахами ехали десятка два всадников; на их щитах, к моему изумлению, красовались силурийский лис и орлан Ланселота.
– Мне казалось, обряды назначены на послезавтра, – сказал я подошедшему Галахаду.
– Так и есть, – отвечал тот. Целью обрядов было призвать на наше войско благословение богов – в них должны были принять участие и друиды, и христианские священники. – Больше похоже на крещение, – добавил Галахад.
– Что такое крещение, Бел меня разрази? – осведомился Кулух.
– Внешний знак, мой дорогой Кулух, что Божья благодать смывает человеческие грехи.
Кулух загоготал, вызвав недовольный взгляд монаха, который, подоткнув рясу, вошел в мелкую речушку. Он неуклюже тыкал шестом, пытаясь отыскать достаточно глубокое место. Забавное зрелище привлекло к берегу немалое количество скучающих воинов.
Некоторое время ничего не происходило. Силурийские воины восседали на конях в некотором смущении. Монахи пели, их одинокий товарищ тыкал в дно шестом, который венчал серебряный крест.
– Так форель не поймаешь! – крикнул Кулух. – Возьми лучше острогу!
Копейщики на нашем берегу громко расхохотались, монахи злобно оскалились, не прекращая заунывного пения. К ним присоединились несколько женщин из города.
– Бабья религия, – презрительно бросил Кулух.
– Это и моя религия, дорогой Кулух, – тихо заметил Галахад. Они с Кулухом пререкались так всю долгую войну в Беноике; этому спору, как и их дружбе, не было конца.
Монах нашел-таки глубокое место, где вода доходила ему до пояса, и попытался установить крест, однако мешало течение. Каждая новая неудача вызывала взрыв смеха со стороны воинов. Среди них были и христиане, но они не старались унять товарищей.
Монах установил наконец крест, хотя и не особо прочно, и выбрался из реки. Воины засвистели и заулюлюкали, увидев тощие бледные ноги, которые монах торопливо прикрыл подолом рясы.
Тут показалась вторая процессия, и при виде ее наш берег погрузился в почтительное молчание. Десяток копейщиков сопровождал запряженную волами повозку, обтянутую белым полотном. В ней сидели две женщины и священник. Я узнал Гвиневеру и королеву Элейну, мать Ланселота, но больше всего изумил меня священник. Это был епископ Сэнсам в полном облачении – ворох пестрого тряпья и расшитых платков. На груди у него болтался золотой крест. Багровела обгоревшая на солнце тонзура, а над ней мышиными ушками торчали черные волосы. Лугтигерн, мышиный король, называла его Нимуэ.
– Мне казалось, Гвиневера его на дух не выносит, – заметил я, ибо Гвиневера и Сэнсам всегда были злейшими врагами. И вот тебе на: мышиный король едет в ее повозке. – Разве он не в опале? – продолжал я.
– Дерьмо иногда всплывает, – проворчал Кулух.
– А Гвиневера даже не христианка, – возмутился я.
– Зато любит дерьмо. – Кулух указал на шестерых всадников, ехавших за повозкой. Их возглавлял Ланселот, на вороном коне, в обычных штанах и белой рубахе. По бокам от него ехали Артуровы сыновья-близнецы, Амхар и Лохольт, в полном боевом облачении – украшенных перьями шлемах, кольчугах и сапогах. Замыкали процессию еще три всадника: один в латах, два других в белых одеяниях друидов.
– Друиды? – изумился я. – На крещении?
Галахад пожал плечами, тоже не понимая, что происходит. Оба друида были молодые, мускулистые, с красивыми смуглыми лицами, густыми черными бородами и длинными черными волосами, зачесанными назад от узких тонзур. У обоих в руках были посохи, увитые омелой, и, вопреки обычаю друидов, мечи на бедре. Ехавший с ними воин оказался не мужчиной, а женщиной, высокой и осанистой. Рыжие волосы пышной гривой ниспадали от шлема и доходили до спины лошади.
– Ее зовут Ада, – сказал Кулух.
– Кто она?
– А ты как думаешь? Младшая кухарка? Она греет ему постель. – Кулух ухмыльнулся. – Никого тебе не напоминает?
Она напомнила мне Лэдвис, наложницу Гундлеуса. Неужто это рок силурийских королей, чтобы их любовницы скакали на коне и орудовали мечом, как мужчины? У Ады был длинный меч на бедре, копье в руке и щит с изображением орлана на плече.
– Любовницу Гундлеуса, – сказал я Кулуху.
– С такими-то рыжими волосами? – возмутил он.
– Гвиневеру, – угадал я. И впрямь, сходство между Адой и высокомерной Гвиневерой, сидевшей в повозке рядом с королевой Элейной, бросалось в глаза. Элейна выглядела бледной, но никаких других следов якобы убивавшей ее болезни я не заметил. Гвиневера ничуть не подурнела от родов. Ребенка она с собой не взяла, да я этого и не ждал. Очевидно, Гвидр в Линдинисе, на руках у кормилицы – достаточно далеко, чтобы его ор не мешал Гвиневере спать.
Артуровы близнецы спешились позади Ланселота. Оба были еще очень юны – только-только доросли до того, чтобы занять место в строю воинов. Я несколько раз их видел и, признаюсь, не жаловал. Они не унаследовали и капли отцовской разумности. Оба были избалованы с детства и выросли жадными, эгоистичными, вспыльчивыми юнцами. Они презирали мать и мстили за свое незаконное происхождение людям, не смевшим поднять руку на сыновей Артура.
Два друида соскочили с коней и стали возле повозки.
Кулух первым понял, что задумал Ланселот.
– Если он крестится, то не сможет участвовать в мистериях Митры, верно?
– Бедвину это не помешало, – заметил я, – хоть он и был епископом.
– Дражайший Бедвин, – объяснил Кулух, – играл с обеих сторон доски. Когда он умер, мы нашли у него в доме изображение Бела, и вдова сказала, что старикан приносил ему жертвы… А, понял. Ты прав. Таким образом он сделает вид, что сам не захотел вступать в число посвященных.
– Может быть, к нему прикоснулся Господь, – возразил Галахад.
– В таком случае твой Господь замарал себе руку, – отвечал Кулух, – уж не взыщи, что я так про твоего брата.
– Не родного брата, – сказал Галахад, стараясь дистанцироваться от Ланселота.
Повозка остановилась у самой воды. Сэнсам выбрался на землю. Даже не подоткнув пышное одеяние, он раздвинул камыши и вошел в воду. Ланселот спешился и теперь ждал на берегу, пока епископ доберется до воткнутой в дно палки. Сэнсам не вышел ростом, и вода доходила до золотого креста на его узкой груди. Он повернулся к нам, своим невольным слушателям, и зычно возгласил:
– Через неделю вы двинетесь на врага. Да поможет вам Бог! А сегодня, сейчас вы увидите зримый знак Божественной силы!
Христиане на берегу перекрестились, язычники, такие как я и Кулух, сплюнули, чтобы отвратить порчу.
– Перед вами лорд Ланселот! – пробасил Сэнсам, указывая на Ланселота, словно мы сами его не узнали. – Герой Беноика, король Силурии и повелитель орлов!
- Предыдущая
- 33/99
- Следующая
