Зверочеловекоморок - Конвицкий Тадеуш - Страница 25
- Предыдущая
- 25/49
- Следующая
И тут мне опять показалось, что я слышу рокот морских волн. Но это кричали или жалобно пели люди, жители огромного города. Я посмотрел туда, куда смотрели они. Весь горизонт на западе был озарен то ли полярным сиянием, то ли гигантским заревом. Свет, призрачно мерцая, приближался к нам. «Астероид, комета, которую все ждут», — сказал я, и на этом сон кончился.
На дворе было еще серовато. Дом спал, только соседи с верхнего этажа уже топали над головой, переставляли мебель, что-то пилили, долбили стены. Я долго мучительно избавлялся от этого сна, вспоминая всю свою жизнь. И лишь звяканье бутылок, которые разносил молочник, меня успокоило.
Я, конечно, не верю в сны. То есть верю, — нельзя не верить, если они снятся почти каждую ночь. Я не верю в их значение и в тайны, которые в них якобы заключены. Про сны я прочитал десятка полтора толстых книг. И между нами, пока какой-нибудь умник не вздумал подслушивать: что ни говори, а концы с концами не сходятся. Где-то ведь я в своих снах бываю, в этом сомнений нет, но где? Откуда появляется Терп, какой путь проделывает и куда возвращается? Я же помню каждую его гримасу, каждую вспыхивающую в глазах искорку, каждую улыбку, которая пусть загадочная, пусть ни на что не похожая, но его и только его.
В дверь постучали. У меня забилось сердце: вот оно, продолжение моего странного приключения. Поспешно на себя что-то накинув, я, пока не проснулись домашние, выскочил в прихожую.
На пороге стоял Себастьян и страшно дрожал — не то от холода, не то от волнения.
— Билет у тебя, старик?
— У меня. А что?
— Быстро давай сюда. Я всю ночь не спал.
Я нашарил в кармане картонный прямоугольник. Себастьян буквально вырвал его у меня и стал разглядывать своими слезящимися, большими, как сливы, глазами. При этом он топтался на месте, норовя повернуться к тусклому свету, сочившемуся из окна.
— Ну конечно, — проговорил он сдавленным голосом. — Надо немедленно туда отправляться.
— Да ведь на билете ничего нет. Даже дата стерлась. Опять небось налакался валерьянки?
Дог посмотрел на меня умоляюще. Только теперь я заметил на его черной морде, вокруг слюнявых губ, клочки белых, а точнее, седых волос. Себастьян был уже не первой молодости.
— Не будем терять время, старик. Каждая минута дорога. А может быть, ты не хочешь?
— Знаешь, что я думаю, Себастьян?
— Что? — спросил он, нетерпеливо переступая с одной пары лап на другую.
— Что все это обман. На самом деле нету никакой зеленой долины и золотой усадьбы, нет ни Терпа, ни Эвуни.
— Да ты же сам там был.
— Кто его знает? Может, мне почудилось. Может, это какое-то внушение или гипноз. Может быть, я просто не по годам развитый впечатлительный мальчик с буйным воображением.
— Старик, я тебя хорошо знаю. И сознательно открыл тебе тайну, потому что изо всей этой ребятни у тебя единственного варят мозги. Я уже не молод. Рассказывать сказки — не мое хобби.
— Но стоит мне хорошенько подумать, и я понимаю: что-то тут не так. Учти, я ведь занимаюсь в кружке теоретической физики.
— Я же тебе объяснил, в чем вся штука. Когда-нибудь и другие до этого дойдут. Впрочем, я не настаиваю. Вольному воля.
Но говорил он как-то не очень уверенно и смотрел на меня собачьим взглядом, в чем не было бы ничего удивительного, если б собачьим взглядом смотрела обыкновенная собака. Поколебавшись, я сказал:
— О'кей, Себастьян. Вперед.
— Thank you, — коротко, с явным облегчением ответил он.
— Но куда бы нам спрятаться?
— Зачем прятаться? Жаль время терять. И здесь неплохо.
И уставился мне в глаза. Я все же немного на него злился, и, видно, что-то внутри меня противилось — я еще долго слышал шум ветра, стоны каких-то дверей, рычание первых автомобилей и приглушенный детский плач за стеной.
А там еще не кончился тот вечер. Небо было усыпано звездами; несметные их количества мерцали в синеватой черноте. Время от времени то одна, то другая скатывалась вниз и гасла над светлой полосой, изгрызенной неровной линией горизонта. Все мы, конечно, прекрасно знаем, что это метеориты, но приятнее считать, что звезды: ведь падающая звезда обещает исполнение желаний.
Ноги утопали в мокрой от обильной росы траве. По больному уху кто-то полз — жучок или букашка, но вначале мне показалось, что это кровь пульсирует в распухшем ухе. Вокруг оглушительно стрекотали сверчки; трудно было поверить, что это маленькие насекомые, а не мощный электронный ансамбль. Кто-то шел по газону; наверно, Себастьян, подумал я, но это был человек; он покашливал и что-то протяжно бормотал себе под нос или негромко напевал, а следовательно, мог быть только Константием, серебристым старцем, дожидающимся возвращения своего строптивого внука Винцуся.
— Быстро за мной, — взволнованно и глухо, точно со дна колодца, прорычал Себастьян.
И торопливо зашагал вперед по откуда-то известной ему дороге. Я бежал за ним; унизанные холодными капельками ветки хлестали меня по лицу. Вскоре мы остановились на краю обрыва. Я подумал, что Себастьян решил передохнуть. Но он настороженно осматривался, прислушивался, принюхивался, почти касаясь вывалившимся из пасти языком черной земли. Видно, мои глаза уже немного привыкли к темноте, потому что я убедился, что не такая уж она непроглядная и еще можно различить очертания отдельных деревьев, кустов и даже больших камней.
Невдалеке кто-то смеялся, кто-то кого-то негромко звал, булькала, точно под ударами весел, вода. В крутой стене глиняного обрыва, над которым мы стояли, чернели таинственные отверстия — ласточкины гнезда. Далеко внизу мерцала река; в это мерцание погружались и снова выныривали какие-то чудовища. Иногда мелькало светлое пятно человеческой руки, ноги или выпяченного зада. Я сразу, будто эта картина была откуда-то мне знакома, догадался, что пастухи купают в реке лошадей. А кричат и неестественно смеются они потому, что поблизости, в излучине, купаются девушки. Я даже разглядел их фигуры, потому что некоторые из скромности не сняли белых рубашек.
Себастьян вдруг залаял. Лаял он мрачно, громким басом, как обыкновенная цепная дворняга. И мне вдруг показалось, что это вовсе не мой пес-изобретатель, бывший путешественник с изысканными манерами, а кто-то чужой и дикий.
— Себастьян! — со страхом тихо позвал я. Он на минуту умолк и спросил с досадой:
— Чего тебе?
— Нет, ничего. Чудно здесь как-то.
Себастьян снова попытался залаять, но тщетно: то ли сбился с ритма, то ли забыл, как это делается, — и протяжно, хрипло завыл. Я невольно взглянул на небо, ожидая увидеть полную луну, однако ни следа, ни хотя бы намека на луну не обнаружил. Такая уж она была, эта августовская ночь, — на редкость звездная, но безлунная.
— Я здесь, — тоненько сказал кто-то.
Это была Эва. Она стояла за нами в своем белом платье, держа в руке белые туфельки, и тяжело, точно после долгого бега, дышала.
— Ну наконец-то, слава богу, — задрожав всем своим могучим телом, сказал Себастьян. — Вы готовы?
— Сама не знаю, — неуверенно проговорила Эва. — Может, я делаю глупость?
— Бежать. Бежать, пока не поздно, — зарычал Себастьян. — Мало вы настрадались? Сколько можно томиться в неволе? — мягче добавил он.
— Тсс, внимание, — прошипел я, потому что рядом раздались странные звуки.
— Лошадей из реки выводят, — сказал Себастьян, настороженно шевеля ушами.
Действительно, вскоре послышался мерный топот стреноженных лошадей; казалось, кто-то раскачивает гигантскую колыбель.
— Ну, в путь, ночи теперь короткие, — приказал Себастьян. — Ты иди последним и оберегай нашу даму.
— Куда мы идем? Я боюсь темноты и вообще… — шепнула Эва.
— В город. Там чего-нибудь придумаем.
Мы стали спускаться по пологому склону. Себастьян поминутно останавливался и поджидал нас, потому что мы то и дело запутывались в кустах и высоких травах.
— Ему можно доверять? — тихо спросила Эва.
— Кому?
— Ну псу этому. Какой-то у него подозрительный вид.
- Предыдущая
- 25/49
- Следующая
