Одинокое сердце - Андерсен Линда - Страница 27

– Кто? – удивилась Миллисент. – Сколько их, кто меня должен бросить?

– Не зли меня! – визгливо выкрикнула Маргарет. – Ты прекрасно знаешь, о ком в данную минуту я говорю. О Бенджамине Лонгсдейле. Не будет тебе с ним счастья, с этим плейбоем в тысячедолларовых башмаках. Он, так же как и Кроуфолд, бросит тебя! Да, да, бросит, моя милая сестричка!

Опять она подчеркивает мою полную несостоятельность, подумала Миллисент. Что это случилось с моей сестрой? У нас же всегда было полное взаимопонимание. Маргарет неизменно неслась на помощь. Не пойму никак, почему она так себя ведет…

– Он не бросит меня, – спокойно ответила она на раздраженный выпад сестры. – Хотя бы по той причине, что никакого романа у нас нет. Я просто помогаю ему отвезти племянницу к матери, к Флоренс Джонсон.

– Помогает она! А ты не помогай! – посоветовала Маргарет, с силой вдавливая окурок сигареты в пепельницу. – Бенджамин Лонгсдейл из тех людей, кто ищет на кого бы сбросить свои проблемы. Прикидывается бедненьким, несчастненьким, мол, я один не справлюсь, мол, что мне делать?..

– Постой, постой! – вдруг вскрикнула Миллисент. – А почему ты так о Бенджамине говоришь, как будто сто лет его знала? У тебя с ним что-то было?

Из глаз Маргарет брызнули слезы. Она нервно вытерла их тонким батистовым платком, который достала из кармана сногсшибательного плаща.

– Так я тебе все и рассказала… – проговорила она, пряча глаза от Миллисент.

– Господи, меня обвиняешь в том, что я и наивная, и дура, и такая и сякая, а сама…

– Ладно. Скажу одно – Бенджамин мне все время, с того выпускного бала очень и очень нравился. – Маргарет промокнула платком нос. Глаза ее стали грустные-грустные, как у зверька, которого посадили в клетку, лишив свободы. – Даже больше, чем очень. Он, понимаешь ли, настоящий мужчина. Я не могу это объяснить как-то по-другому, но именно с таким человеком я бы хотела… Сестричка, мне очень хочется родить ребенка, хочется быть матерью, нянчить такую же милую крошку, как Аннабель… Мне так плохо, что постоянно хочется плакать.

Миллисент почувствовала в себе желание подсесть к Маргарет, чтобы положить ей руку на плечо, обнять, поцеловать нежно в висок, где золотилась такая же прядь волос, как у нее самой. Но она не стала этого делать, опустила голову и… сама расплакалась.

Нет, никогда ей не быть счастливой! Оказывается, Маргарет любит много лет того же человека, что и она. Как они с сестрой одинаково все чувствуют. Нет, не станет она, Миллисент, перебегать дорогу своей любимой, единственной сестре. Пусть Маргарет попытает счастья…

И вдруг Миллисент почувствовала – чьи-то горячие руки схватили ее ладони. И над ухом раздался голос:

– Прости меня, Милли! Слышишь, прости меня! Это я – дура набитая. Я не должна была ехать за вами! Конечно, он выбрал тебя. Не меня, тебя. Я ревную, хотя какое имею право на это? Прости, если можешь!

– Что же нам теперь делать? – прошептала расстроенная Миллисент. – Как дальше жить? Глупо все как-то. Но, честное слово, нет у меня с Бенджамином романа! Нет, и никогда не было!

– Дурочка моя, – нежно проговорила Маргарет. – Роман будет. Обязательно! Он тебя выбрал. И я… я… желаю тебе счастья.

– Но ты же ревнуешь?! – воскликнула Миллисент. – Это самое неприятное, мне трудно причинять тебе боль.

– Не плачь, Милли, я справлюсь с собой. Все пройдет. Я тоже фантазерка, как и ты. Многое выдумываю, мечтаю о том, чего не было и быть не может. Постараюсь с собой справиться… И, скажи мне честно, разве на свете живет один-единственный настоящий мужчина, которого зовут Бенджамин Лонгсдейл? А, Миллисент? Наверное, еще второй где-то бродит, и я его обязательно встречу!

Тут сестры обнялись и заплакали. Как быстро Маргарет и Миллисент примирились. Когда люди умеют объясниться друг с другом честно, открыто, по-доброму, жизнь их становится лучше.

– Давай, я все-таки закажу ужин в номер, – успокаиваясь, но все еще всхлипывая, предложила Миллисент.

– Нет-нет, – возразила Маргарет. – Я поеду. Кстати, здесь, в Плимуте, живет одна моя знакомая, заночую у нее, поболтаем, мы давно не виделись.

– Господи, какая ты странная, Марго, – улыбнулась Миллисент. – Ты что, боишься Бенджамина?

– Нет, я его и тебя стесняюсь… – тихо призналась та. – Прости меня, дорогая. Прости, я полная дура. Нельзя влезать в чужую жизнь, пусть даже это жизнь твоей любимой сестры.

Маргарет нежно поцеловала Милли, встала, застегнула свой шикарный фиолетовый плащ и, поправив перед зеркалом шарфик, вышла. Ее автомобиль спустя считанные секунды уже летел от мотеля к шоссе и вскоре исчез за соснами.

Неужели только что здесь была моя сестра, удивлялась Миллисент стоя у окна и наблюдая, как по шоссе проносятся дизельные грузовики. Толстые стекла не позволяли проникать шуму и грохоту в номер.

Надо же, объяснились прямо как героини какого-нибудь романтического фильма, думала девушка. Может, все это ей просто почудилось? Разговор о несостоявшейся свадьбе, о мужчинах, дарящих женщине счастье… Разве все это существует на свете? Разве это есть не только в дамских романах, но и в жизни?

Но запах сигарет, которые выкурила Маргарет во время их тяжелого разговора, подтверждал, что ничего Миллисент не показалось. И разговор был, и слезы, и признания, и любовь…

Девушка ничего не рассказала Бенджамину. Он наверняка бы подшутил над Маргарет, посмеялся над своеобразной женской логикой. Миллисент сидела в автомобиле и молчала. Молчал и Бенджамин.

В дом Джонсонов путешественники прибыли за полчаса до полуночи. День завершался поразительно хорошо.

Бенджамин в Плимуте сделал удачную операцию валторнисту, даже коллеги-медики, выйдя из операционного зала, зааплодировали знаменитому хирургу.

Сбросив хирургические доспехи и умывшись, мистер Лонгсдейл на ходу успел дать интервью местной журналистке, которую интересовало среди прочего, какое блюдо он предпочитает есть хотя бы раз в неделю. На что кардиохирург тут же ответил, что вяленое мясо скунса удовлетворило бы его полностью. Журналистка моментально исчезла.

В мотеле Бенджамин возник как тропический ураган, как тайфун на побережье тихоокеанских островов, сгреб в охапку племянницу и Миллисент, усадил их в автомобиль и помчался к Флоренс.

Слава Богу, больше они нигде не останавливались, нигде не ужинали и не осматривали исторические места. Хотя пару раз девушка прерывала свое молчание и подшучивала над Бенджамином, по-идиотски канючила, что, мол, хотела бы немедленно попасть на джазовый фестиваль, проходящий в соседнем штате. Подумаешь, два-три часа лишних, зато, сколько удовольствия от музыки, звучащей на открытом воздухе!

Мало помалу печальные мысли, навеянные внезапным визитом сестры, развеивались, улетали прочь. Присутствие спокойного уравновешенного мужчины словно убаюкивало Миллисент. Да, давно она не чувствовала себя так хорошо.

Аннабель почти весь остаток путешествия спала в дорожной кроватке, обняв чучело скунса. Тот злобно всматривался в салон машины своими жуткими желтыми глазами, вытянув лапки, обмотанные скотчем. Бенджамин был уверен, что в скунсе заключена магическая энергия, и связал ему лапы.

Конечно, это была шутка. Мужчина придумывал зверьку всевозможные имена, называл его то Фрэдом, то Майклом, и в конце концов стал величать чучело господином Михельсоном. Какой же Бенджамин мальчишка, подумала Миллисент, какой забавный и добрый человек. Маргарет его совершенно не понимает. Вытащив из чехла фотокамеру, девушка сделала пару снимков. Бенджамин в этот момент гордо задрал подбородок и прикусил верхнюю губу. Вид у него был уморительный!

Прием в доме Джонсонов был самым теплым. Миллисент Копперфилд сразу почувствовала, что все ей рады. Флоренс вцепилась в дочь, перецеловала ее от макушки до пяток еще у самых дверей. Потом удалилась с ребенком в спальню и, совершенно счастливая, спустилась через полчаса в гостиную, где ужинали Бенджамин и Миллисент в обществе стариков Джонсонов и мужа Флоренс. Слава Богу, старики чувствовали себя лучше, их буквально воскресило присутствие детей, поднятый ими шум и веселье. Один только рассказ о чучеле скунса, напугавшем Маргарет, чего стоил.