Выбери любимый жанр

Фотограф смерти - Лесина Екатерина - Страница 18


Изменить размер шрифта:

18

Почему она перестала баловать себя?

Вопрос не имел ответа, но занял Дашку всецело, и, когда Артем сказал, что пора, Дашка огорчилась: как пора, если ответ не найден?

И снова были черные ступеньки, фонарик и выглаженные чужими руками перила. Приоткрытая дверь и яркие сумерки. Розоватое небо. Белые облака. И шарик солнца на привязи дыма. Дым тянулся издали, но казался близким.

– Хорошо, – сказал Артем, вдыхая кипящий смесью ароматов воздух. – Ведь хорошо, правда?

– Правда.

И плохо. Там, в бункере, остался покой, а на смену пришло прежнее суетливое раздражение.

– Итак, у нас имеется имя, – Артем облокотился на ограду карусели.

– Вероятно, вымышленное, как и предыдущее. Твой знакомый паспорта не проверяет.

– Эт точно. Но Макс – пусть будет Максом, ты не против?

Не против. Ей вообще плевать, если разобраться. Задрожал мобильник, принимая рой эсэмэсок. В бункере, значит, связи не было. Может, потому в нем и спокойно так? Нет связи, нет проблем. Блаженная изоляция от мира в компании избранных психов.

– Так вот, Макс пытался организовать выставки. Следовательно, оставил бумажный след.

– Ты и пишешь так пафосно? Бумажный след. Кровавый след… еще какой-нибудь след?

Вась-Вася. «Пожалуйста, перезвони».

Обойдется.

Анна. «Я ухожу».

Уже слышали.

И еще: «Новые заказы не принимаю».

Оно и понятно.

«Приходили журналисты. Спрашивали про тебя и Адама. Будут копать».

Сволочи. И одна такая сволочь стоит рядышком и играет в сыщика.

Снова Вась-Вася. «Перезвони».

И список неотвеченных вызовов, в котором числится десяток незнакомых номеров.

– У меня знакомая есть, которая как раз выставками занимается. Я подъеду к ней, посмотрю заявки старые, глядишь, и повезет.

Последнее сообщение от Анны: «Харон закрыт».

Траурной рамочки не хватает. И текст слегка подправить: «Харон» умер. Да здравствует «Харон»!

– Эй, ты меня слушаешь вообще?

Слушает и слышит. Только сосредоточиться на деле не выходит. В голове роятся СМС и чужие номера, за которыми читается хищное любопытство. И спасительный бункер не поможет в этой войне. Если репортерская братия не доберется до Дашки, то точно доберется до Адама.

Вопрос времени.

– Что случилось? – Артем разглядывал ладони, на которых отпечатались рыжие полосы.

– Ничего. Отвези меня… к конторе. Пожалуйста.

Ехали быстро. Остановились на площадке у забора. Ворота заперты, но у Дашки есть ключи.

– Я с тобой, – сказал Артем, и Дашка ответила:

– Как хочешь.

За забором сумерки, не разбавленные светом фонарей. Черные столбы и черные круги-плафоны мешаются с черными же силуэтами деревьев. По траве стелется белая дымка, из которой вырастают дома.

– А тут жутковато. Ты не против, если я немного пофоткаю?

Камера у него любительская, но с высоким разрешением.

– Я как-то в детстве на спор просидел на кладбище до темноты. Хотел просидеть. Но когда стало смеркаться, не выдержал. Туман. Плывет все… Жуть. Не поверишь, я через ограду одним прыжком перемахнул. Правда, оказалось, что те, кто должен был присматривать за мной, еще раньше свалили. Ну и я всем врал, что просидел до полуночи.

Замок входной двери отказывался признавать за Дашкой право на вход, но в конце концов сдался. Дверь отворилась с протяжным скрипом, от которого мурашки по коже побежали.

Мертвый «Харон» отличается от живого.

Лишь бы Анна в порыве упорядочивания мира пробки не вывернула.

Дашка нащупала выключатель. Свет загорелся.

– Круто, – выдохнул Артем и, потеснив Дашку, вошел в здание. – Тут и вправду круто…

Обыкновенно. Стены. Пол. Потолок. Маски-лица, которые глядят не в объектив Артемовой камеры, а на Дашку. Тоже обвиняют?

– Это ведь люди? Настоящие люди, да?

Щенячье любопытство.

– Это он их сделал? Твой Тынин? Слушай, я знаю, что он псих, но вот такое…

Мальчишка увидел чужие игрушки и радуется тому, что появился изюм в будущем пироге статьи.

– Не твое собачье дело.

– Не мое, – согласился Артемка. – Но я же все равно узнаю. Так, может, сама?

В кабинете то же запустение. Странное дело, здание пустует всего пару часов, а специфический нежилой запашок уже проявился. И относительный порядок не спасает положение дел. Не потому ли, что Дашка знает: все это – декорации.

Стопка бумаг на столе. Столешница натерта до блеска, а ноут в пыли. Его не включали с тех пор, как ушел Адам. Книги. Папки. Фото в рамке. В ящике стола – коробка с кофе и бронзовая джезва. За дверцами – песочный пляж с электроподогревом.

– Хочешь, расскажу, чего накопал? – Артем ходит, смотрит, но мозгов хватает не трогать чужие вещи.

Раскаляется спираль электроплитки, горит пыль, вонь расползается по кабинету.

– Годиков десять тому назад молодой, но перспективный ученый, кандидат медицинских наук Адам Тынин женился на молодой, но уже состоявшейся в бизнесе деве Яне Беловой. Специфический брак, правда? Союз мозгов и денег?

Мера кофейных зерен для кофемолки. Хруст. Лезвия разбивают плотную скорлупу и дробят зерна в пыль. Запахов в комнате прибавляется.

– Результатом этого союза стала парочка патентов, которые Яна весьма выгодно перепродала, а деньги – вложила. За годы брака ее состояние увеличилось в разы?

– Возможно.

Активы. Пассивы. Разговоры, в которых Дашка понимала слово через два. Деньги… деньги – хуже всего. Нельзя взять, но сложно отказать.

Ссоры.

Непонимание. Обида. Тишина телефонных проводов и перелом, когда кто-то нарушал нейтралитет молчания, чаще всего Адам. Он улаживал проблему, используя логику, как скальпель. Отсекал ненужное, сшивал наживо. Срасталось.

– А потом твоя сестра умерла. Автокатастрофа, да?

Лезвия мельницы проворачиваются легко, кофейные скорлупки раздроблены.

– Мне жаль.

Ложь. Что он знает? Факты из скупого некролога? Из полицейской сводки? Дата. Место. Имя-фамилия? Он не сидел в больничном коридоре, болезненно вслушиваясь в каждый звук. Он не ждал чуда, понимая, что чуда не произойдет. Он не оставался один за всех, решая тысячу дел и отодвигая горе «на потом».

Кофе удалось не просыпать. И руки не дрожали.

– Ты и Тынин – прямые наследники, а наследство немаленькое. Но не проходит и месяца, как Тынин попадает в психушку, а выходит со справкой о недееспособности в зубах.

Вода поднимается до краев джезвы.

– Даша Белова становится опекуном и получает полное право распоряжаться всем наследством…

– Именно.

– Послушай, да отпусти ты эту железяку! – Артем разжал Дашкины пальцы и поставил джезву на песок. – Я говорю тебе то, что ты услышишь. Завтра, послезавтра. Ты уже это слышала. Верно?

Какая разница?

– Единственный способ не утонуть в дерьме – не реагировать на него. А ты реагируешь.

Прикосновение пальцев к щеке и рука на Дашкином плече. Иллюзия сочувствия. Иллюзия помощи. В этом мире слишком много иллюзий, чтобы с ними справиться.

– Ты открыла эту контору. Ты вкачиваешь в нее деньги. Ты нянчишься с человеком, от которого большинство избавилось бы.

– Я ангел. А крылья отвалились по причине авитаминоза.

– Ты не ангел, Дашка. Ты – хороший человек. И мне жаль, что я тебя использую. Но утешает, что и ты используешь меня. Следовательно, в природе царит равновесие!

За кофе Дашка все-таки не уследила. Вода взорвалась пузырями, выплеснулась и, шипя, потекла по стенкам джезвы. И эта мелочь поставила точку в сомнениях.

Завтра Дашка сделает то, что давным-давно следовало сделать: навестит Адама. Тем паче повод имеется.

Адам проснулся от прикосновения. Чьи-то шершавые пальцы скользнули по лбу и носу, прижались к губам.

– Он не любил фотографировать, – прошептала тень, усаживаясь в изголовье кровати.

– Уходите.

– Он никогда не любил фотографировать. Вот что удивительно! И фотографироваться тоже.

На номере третьем был байковый халат поверх ночной рубашки. Номеру третьему следовало находиться в запертой комнате второго этажа административного корпуса, но она была в коттедже Адама, сидела на его кровати и продолжала прерванный рассказ.

18
Перейти на страницу:
Мир литературы