Фотограф смерти - Лесина Екатерина - Страница 18
- Предыдущая
- 18/62
- Следующая
Почему она перестала баловать себя?
Вопрос не имел ответа, но занял Дашку всецело, и, когда Артем сказал, что пора, Дашка огорчилась: как пора, если ответ не найден?
И снова были черные ступеньки, фонарик и выглаженные чужими руками перила. Приоткрытая дверь и яркие сумерки. Розоватое небо. Белые облака. И шарик солнца на привязи дыма. Дым тянулся издали, но казался близким.
– Хорошо, – сказал Артем, вдыхая кипящий смесью ароматов воздух. – Ведь хорошо, правда?
– Правда.
И плохо. Там, в бункере, остался покой, а на смену пришло прежнее суетливое раздражение.
– Итак, у нас имеется имя, – Артем облокотился на ограду карусели.
– Вероятно, вымышленное, как и предыдущее. Твой знакомый паспорта не проверяет.
– Эт точно. Но Макс – пусть будет Максом, ты не против?
Не против. Ей вообще плевать, если разобраться. Задрожал мобильник, принимая рой эсэмэсок. В бункере, значит, связи не было. Может, потому в нем и спокойно так? Нет связи, нет проблем. Блаженная изоляция от мира в компании избранных психов.
– Так вот, Макс пытался организовать выставки. Следовательно, оставил бумажный след.
– Ты и пишешь так пафосно? Бумажный след. Кровавый след… еще какой-нибудь след?
Вась-Вася. «Пожалуйста, перезвони».
Обойдется.
Анна. «Я ухожу».
Уже слышали.
И еще: «Новые заказы не принимаю».
Оно и понятно.
«Приходили журналисты. Спрашивали про тебя и Адама. Будут копать».
Сволочи. И одна такая сволочь стоит рядышком и играет в сыщика.
Снова Вась-Вася. «Перезвони».
И список неотвеченных вызовов, в котором числится десяток незнакомых номеров.
– У меня знакомая есть, которая как раз выставками занимается. Я подъеду к ней, посмотрю заявки старые, глядишь, и повезет.
Последнее сообщение от Анны: «Харон закрыт».
Траурной рамочки не хватает. И текст слегка подправить: «Харон» умер. Да здравствует «Харон»!
– Эй, ты меня слушаешь вообще?
Слушает и слышит. Только сосредоточиться на деле не выходит. В голове роятся СМС и чужие номера, за которыми читается хищное любопытство. И спасительный бункер не поможет в этой войне. Если репортерская братия не доберется до Дашки, то точно доберется до Адама.
Вопрос времени.
– Что случилось? – Артем разглядывал ладони, на которых отпечатались рыжие полосы.
– Ничего. Отвези меня… к конторе. Пожалуйста.
Ехали быстро. Остановились на площадке у забора. Ворота заперты, но у Дашки есть ключи.
– Я с тобой, – сказал Артем, и Дашка ответила:
– Как хочешь.
За забором сумерки, не разбавленные светом фонарей. Черные столбы и черные круги-плафоны мешаются с черными же силуэтами деревьев. По траве стелется белая дымка, из которой вырастают дома.
– А тут жутковато. Ты не против, если я немного пофоткаю?
Камера у него любительская, но с высоким разрешением.
– Я как-то в детстве на спор просидел на кладбище до темноты. Хотел просидеть. Но когда стало смеркаться, не выдержал. Туман. Плывет все… Жуть. Не поверишь, я через ограду одним прыжком перемахнул. Правда, оказалось, что те, кто должен был присматривать за мной, еще раньше свалили. Ну и я всем врал, что просидел до полуночи.
Замок входной двери отказывался признавать за Дашкой право на вход, но в конце концов сдался. Дверь отворилась с протяжным скрипом, от которого мурашки по коже побежали.
Мертвый «Харон» отличается от живого.
Лишь бы Анна в порыве упорядочивания мира пробки не вывернула.
Дашка нащупала выключатель. Свет загорелся.
– Круто, – выдохнул Артем и, потеснив Дашку, вошел в здание. – Тут и вправду круто…
Обыкновенно. Стены. Пол. Потолок. Маски-лица, которые глядят не в объектив Артемовой камеры, а на Дашку. Тоже обвиняют?
– Это ведь люди? Настоящие люди, да?
Щенячье любопытство.
– Это он их сделал? Твой Тынин? Слушай, я знаю, что он псих, но вот такое…
Мальчишка увидел чужие игрушки и радуется тому, что появился изюм в будущем пироге статьи.
– Не твое собачье дело.
– Не мое, – согласился Артемка. – Но я же все равно узнаю. Так, может, сама?
В кабинете то же запустение. Странное дело, здание пустует всего пару часов, а специфический нежилой запашок уже проявился. И относительный порядок не спасает положение дел. Не потому ли, что Дашка знает: все это – декорации.
Стопка бумаг на столе. Столешница натерта до блеска, а ноут в пыли. Его не включали с тех пор, как ушел Адам. Книги. Папки. Фото в рамке. В ящике стола – коробка с кофе и бронзовая джезва. За дверцами – песочный пляж с электроподогревом.
– Хочешь, расскажу, чего накопал? – Артем ходит, смотрит, но мозгов хватает не трогать чужие вещи.
Раскаляется спираль электроплитки, горит пыль, вонь расползается по кабинету.
– Годиков десять тому назад молодой, но перспективный ученый, кандидат медицинских наук Адам Тынин женился на молодой, но уже состоявшейся в бизнесе деве Яне Беловой. Специфический брак, правда? Союз мозгов и денег?
Мера кофейных зерен для кофемолки. Хруст. Лезвия разбивают плотную скорлупу и дробят зерна в пыль. Запахов в комнате прибавляется.
– Результатом этого союза стала парочка патентов, которые Яна весьма выгодно перепродала, а деньги – вложила. За годы брака ее состояние увеличилось в разы?
– Возможно.
Активы. Пассивы. Разговоры, в которых Дашка понимала слово через два. Деньги… деньги – хуже всего. Нельзя взять, но сложно отказать.
Ссоры.
Непонимание. Обида. Тишина телефонных проводов и перелом, когда кто-то нарушал нейтралитет молчания, чаще всего Адам. Он улаживал проблему, используя логику, как скальпель. Отсекал ненужное, сшивал наживо. Срасталось.
– А потом твоя сестра умерла. Автокатастрофа, да?
Лезвия мельницы проворачиваются легко, кофейные скорлупки раздроблены.
– Мне жаль.
Ложь. Что он знает? Факты из скупого некролога? Из полицейской сводки? Дата. Место. Имя-фамилия? Он не сидел в больничном коридоре, болезненно вслушиваясь в каждый звук. Он не ждал чуда, понимая, что чуда не произойдет. Он не оставался один за всех, решая тысячу дел и отодвигая горе «на потом».
Кофе удалось не просыпать. И руки не дрожали.
– Ты и Тынин – прямые наследники, а наследство немаленькое. Но не проходит и месяца, как Тынин попадает в психушку, а выходит со справкой о недееспособности в зубах.
Вода поднимается до краев джезвы.
– Даша Белова становится опекуном и получает полное право распоряжаться всем наследством…
– Именно.
– Послушай, да отпусти ты эту железяку! – Артем разжал Дашкины пальцы и поставил джезву на песок. – Я говорю тебе то, что ты услышишь. Завтра, послезавтра. Ты уже это слышала. Верно?
Какая разница?
– Единственный способ не утонуть в дерьме – не реагировать на него. А ты реагируешь.
Прикосновение пальцев к щеке и рука на Дашкином плече. Иллюзия сочувствия. Иллюзия помощи. В этом мире слишком много иллюзий, чтобы с ними справиться.
– Ты открыла эту контору. Ты вкачиваешь в нее деньги. Ты нянчишься с человеком, от которого большинство избавилось бы.
– Я ангел. А крылья отвалились по причине авитаминоза.
– Ты не ангел, Дашка. Ты – хороший человек. И мне жаль, что я тебя использую. Но утешает, что и ты используешь меня. Следовательно, в природе царит равновесие!
За кофе Дашка все-таки не уследила. Вода взорвалась пузырями, выплеснулась и, шипя, потекла по стенкам джезвы. И эта мелочь поставила точку в сомнениях.
Завтра Дашка сделает то, что давным-давно следовало сделать: навестит Адама. Тем паче повод имеется.
Адам проснулся от прикосновения. Чьи-то шершавые пальцы скользнули по лбу и носу, прижались к губам.
– Он не любил фотографировать, – прошептала тень, усаживаясь в изголовье кровати.
– Уходите.
– Он никогда не любил фотографировать. Вот что удивительно! И фотографироваться тоже.
На номере третьем был байковый халат поверх ночной рубашки. Номеру третьему следовало находиться в запертой комнате второго этажа административного корпуса, но она была в коттедже Адама, сидела на его кровати и продолжала прерванный рассказ.
- Предыдущая
- 18/62
- Следующая
