Сердце волка - Хольбайн Вольфганг - Страница 33

Штефану пришлось приложить титанические усилия, чтобы по нему не было видно, насколько он ошеломлен услышанным. Тем не менее он не смог не бросить испуганный и одновременно упрекающий взгляд на Ребекку. Она сделала вид, что не заметила этого взгляда, однако уже по этой ее реакции Штефан понял, что появившаяся у него догадка была правильной: Ребекка рассказала Роберту все.

— Я не совсем понимаю, какое отношение… — попыталась перехватить инициативу Хальберштейн, но Роберт снова ее перебил.

— Я как раз к этому и подошел. Насколько я знаю, пока нет никакой официальной реакции со стороны боснийского правительства, ведь так? Я имею в виду, еще никто не заявил о пропаже ребенка и не потребовал его возвращения, да?

— Да, это верно, — подтвердила Хальберштейн. — Но какое…

— Видите ли… — в который раз перебил ее Роберт.

Штефан уже не сомневался, что подобные действия его шурина объяснялись отнюдь не его невежливостью или бестактностью. Он был знаком с Робертом довольно долго и знал, что тот никогда ничего не делает просто так, а потому тактика разговора с Хальберштейн наверняка была продумана им заранее.

— Видите ли, — повторил Роберт, — очень важно, чтобы вся эта история получила как можно меньше огласки.

— История? — Хальберштейн внезапно нахмурилась. — Извините, господин Ридберг, но я нахожусь здесь не по поводу какой-то там истории. И меня не интересуют ни политика, ни дипломатические отношения. Речь идет о ребенке, которого…

— …пока еще никто официально не разыскивает, — перебил ее Роберт, по-прежнему улыбаясь, однако он говорил теперь чуть резче и немного громче. — Его родителей, по всей вероятности, уже нет в живых, да и сам он наверняка был бы уже мертв, если бы моя сестра и ее муж не натолкнулись на него.

— Возможно, — сказала Хальберштейн. Несколько секунд она растерянно переводила взгляд с одного из сидевших перед ней людей на другого, а затем открыла свою сумочку, вытащила из нее сигарету и, прежде чем снова заговорить, закурила. — Но существуют определенные правила, которые мы должны соблюдать. Ваша сестра привезла из-за границы ребенка, о котором мы ничего не знаем. Мы не знаем его имени, и нам ничего неизвестно ни о судьбе его родителей, ни об обстоятельствах, при которых он… — Хальберштейн на мгновение запнулась и нерешительно посмотрела на Ребекку. — Был брошен. Даже если все произошло именно так, как вы рассказали, тут может идти речь о преступлении, и с этим необходимо разобраться.

— Единственное преступление — это то, что мы нашли Еву, — резко произнесла Ребекка.

Хальберштейн затянулась сигаретным дымом и повернулась к Ребекке. Штефан мысленно восхитился самообладанием этой женщины. Впрочем, она, наверное, и вправду, как уже говорила, привыкла разговаривать с людьми, на которых давили сложившиеся обстоятельства, а также привыкла к тому, что эти люди в свою очередь пытались давить на нее.

— Я вполне могу вас понять, госпожа Мевес, и даю вам слово, что мы постараемся рассмотреть данное дело без лишних формальностей и так быстро, как это вообще возможно. Однако определенные правила должны быть соблюдены. Я не знаю, что кроется за всей этой историей, но могу вас заверить, что благо ребенка для нас намного важнее, чем какие-то там дипломатические осложнения.

Ребекка уже открыла рот, чтобы ответить что-то язвительное, но ее брат резким жестом заставил ее замолчать.

— Это мне понятно, — сказал он. — И должен заявить: я вовсе не хочу оказывать на вас какое-либо давление или угрожать вам.

— От этого было бы мало толку, — холодно заметила Хальберштейн.

— А если бы даже и хотел, то начал бы наш разговор совсем по-другому, — невозмутимо продолжил Роберт. — Я всего лишь прошу вас отнестись к данному делу как к исключительно деликатному.

— И только ради этого вы меня сюда вызвали? — спросила Хальберштейн. В ее голосе прозвучала обида.

Роберт покачал головой:

— Конечно, нет. Я хочу, чтобы вы еще кое-что узнали об этой девочке. Вы, полагаю, уже говорили с профессором Вальбергом.

— Еще нет. Медицинское заключение…

— …содержит, возможно, не все факты. Девочка… — Роберт бросил быстрый взгляд в сторону Бекки. — Евахотя физически и здорова, но есть кое-какие моменты, которые не нашли отражения в официальном медицинском заключении. И вам следует о них знать.

Хальберштейн стала предельно внимательной.

— Какие именно? — спросила она.

— Ну этот случай ученые, возможно, посчитали бы заслуживающим внимания, — ответил Роберт. — Судя по всему, она была брошена своими родителями и ее растили дикие звери.

Хальберштейн, вздрогнув, секунды две-три изумленно смотрела на Роберта, и Штефан впервые увидел на ее лице проявление человеческих чувств — неуверенную нервную улыбку, которая, впрочем, исчезла так же быстро, как и появилась.

— Что вы сказали?

— Пока что это всего лишь предположение, — Роберт слегка взмахнул рукой. — Вам, так или иначе, следует самой поговорить с профессором Вальбергом, однако все говорит о том, что этот ребенок провел в условиях дикой природы несколько месяцев, а то и лет. В любом случае девочку нужно подольше подержать в этой больнице, и, по всей видимости, после выписки из больницы ей потребуется необычайно интенсивный уход и забота.

— И вы полагаете, что вы в состоянии обеспечить подобный уход? — Хальберштейн, повернувшись к Ребекке, постаралась задать этот вопрос исключительно деловым тоном. Впрочем, это у нее не очень хорошо получилось.

— Что касается медицинского ухода, — быстро сказал Роберт, — то, безусловно, нет. Однако сестра вполне сможет заботиться о девочке. Вы ведь понимаете, что о помещении девочки в какой-либо приют не может быть и речи. Поэтому я предлагаю вам, как только Еву выпишут из больницы, передать ее под опеку моей сестры и ее мужа. Тем более что Ребекка уже сообщила вам о своем намерении удочерить девочку.

— Это все не так просто, — произнесла Хальберштейн.

Данная фраза прозвучала из ее уст почти механически, как заготовленный штамп.

— Я понимаю, — сказал Роберт. — Мы от вас и не требуем ничего сверхъестественного — лишь доброй воли и немножко сочувствия.

Хальберштейн холодно посмотрела на него.

— Одного этого явно не хватит, — не согласилась она. — Удочерение… — Женщина покачала головой. — Это не так просто, как вы, возможно, думаете. Даже если бы я была и не против, то все равно не я одна это решаю.

— А вы — против, — вмешалась Ребекка.

— Вопрос не в этом, — сказала Хальберштейн.

Она по-прежнему оставалась спокойной. Глядя на нее, Штефан осознал, что она, пожалуй, весьма поднаторела в подобных разговорах. Хотя она была не старше и Ребекки, и Штефана, ей, по всей видимости, уже доводилось выслушивать всевозможные колкости, сталкиваться с риторическими уловками и отвечать на провокационные вопросы. А потому было абсолютно бессмысленно пытаться противоборствовать ей в этом деле.

Ребекка, похоже, была другого мнения, а потому она с воинственным выражением лица слегка наклонилась вперед, положив обе ладони на край стола. Она буквально излучала агрессию, отчего Штефану вдруг стало не по себе. Одна из причин его женитьбы на ней заключалась в ее неудержимом темпераменте, но даже он еще никогда не видел ее такой агрессивной. По крайней мере, такой необоснованно агрессивной.

— Меня не интересует, чего требуют ваши дурацкие правила, — произнесла Ребекка. Ее голос дрожал. — Те люди убили бы Еву, если бы мы ее не обнаружили. Они хотели принести ее в жертву своим языческим предрассудкам. И вы после этого будете настаивать, чтобы мы отдали ее назад?

Хальберштейн хотела что-то ответить, однако вмешался Роберт. Попытавшись успокоить жестом свою сестру, он сказал:

— Безусловно, это всего лишь предположение. Но для него есть определенные основания. Как я уже говорил, госпожа Хальберштейн, я не могу рассказать вам буквально все, но полагаю, что вы получили представление о реальной подоплеке всей этой истории.