Колдун из Салема - Хольбайн Вольфганг - Страница 57

Ее прикосновение развеяло чары, которые до сих пор сковывали мой разум. Я в панике вскрикнул, перевернулся и попытался скинуть с себя ее тело.

Но у меня ничего не получилось. Мои руки завязли в разлагающихся тканях того, что еще недавно было цветущим телом, казалось, что теперь оно состояло не из кожи и костей, а из мягкой водянистой массы. Оно начало растекаться, при этом кости и плоть за считанные секунды превращались в черную зловонную жижу. Я закричал и, ослепленный ужасом, начал размахивать руками и извиваться, как от боли. Черная жижа испачкала всего меня, затекла в складки моей одежды и прилипла к коже.

Я все еще вопил, когда распахнулась дверь и в комнату вбежали Говард и Рольф.

Эта гавань была заброшена уже давным-давно. Она была одной из первых гаваней, появившихся когда-то в этих местах: никто теперь уже толком не мог сказать, кем был вырыт на берегу Темзы внушительный котлован и кто соединил его с рекой. Однако теперь, по прошествии более ста лет, эта гавань стала слишком маленькой для все увеличивающихся в размерах и становящихся все более громоздкими судов, и ее в конце концов официально запретили эксплуатировать. Вместе с судами из окрестностей гавани исчезли все признаки жизни. Склады и ангары, окружающие причал, пустовали и приходили в упадок в течение жизни целого поколения. От большинства из них остались одни лишь фундаменты, от других — только каркасы построек, в свете полуденного солнца возвышавшиеся, как скелеты диковинных древних животных. Неподалеку отсюда находилась часовня, скорее даже маленькая церковь, также заброшенная и пустая, однако она все-таки еще не достигла той стадии разрушения, какая наблюдалась у близлежащих зданий. Тем не менее, время коснулось своей безжалостной рукой и этого маленького божьего храма. Стекла повыпадали из оконных рам и лежали на выстеленном плитками полу церкви, словно ковер из крошечных блестящих осколков. Деревянный алтарь и сиденья для прихожан подгнили, а кое-где уже полностью развалились.

Сюда иногда еще приходили люди, чтобы тихонько помолиться, или же найти под церковной крышей убежище от непогоды и ночного холода. Время от времени — это зависело от того, с какой силой и куда дул ветер — стрелки тяжелых бронзовых часов проворачивались в корпусе-башенке, и тогда был слышен их бой — всегда один-единственный, словно вымученный, удар.

Но несмотря на все это, гавань не была абсолютно пустой. Во всяком случае, она не была пустой сегодня, в этот — вполне определенный — день. Под покрытой масляными разводами поверхностью воды медленно шевелилось что-то громадное. Оно, перемещаясь туда-сюда, то всплывая почти к самой поверхности воды, то погружаясь на самое дно, словно неуверенно, но беспрестанно что-то искало.

Это было смертоносное ужасное чудовище, явившееся из эпохи, отделенной от нас миллионами лет, эпохи, закончившейся задолго до того, как первый получеловек-полуобезьяна поднялся на задние конечности, посмотрел на свои передние конечности и решил впредь называть их руками, а самого себя — человеком. Оно покинуло свое убежище на севере страны, приплыло в Темзу и уже дважды приносило смерть, но не от голода или страха, а испытывая жажду разрушения. Теперь оно находилось в Лондоне — том месте, куда его призвали. И оно ждало. Его примитивный мозг не обращал внимания на течение времени, ибо оно знало: его жертва сама придет сюда. Случится ли это сегодня, завтра или же через год — для него не имело никакого значения.

Оно прождало пятьсот миллионов лет. Что теперь для него задержка в каких-нибудь несколько часов, дней или месяцев?

— Выпей-ка вот это, парень, — сказал Говард. — Вкус, конечно, мерзкий, но зато тебе станет легче.

Ободряюще улыбаясь, он передал мне стакан с бесцветной дымящейся жидкостью.

Я, колеблясь, посмотрел на него, затем послушно высунул руку из-под покрывала, которое Рольф набросил мне на плечи, взял стакан и опустошил его одним решительным глотком. Говард оказался прав — и в том, и в другом. Вкус у жидкости был отвратительный, однако ее живительное тепло успокоило судорожную боль в моем желудке, а еще через несколько секунд я почувствовал расслабление, снявшее напряжение в моем теле и ослабившее сковывавший меня до этого момента страх. Я с чувством благодарности вернул Говарду стакан, поплотнее закутался в покрывало и пододвинул свой стул поближе к камину. Мы были в библиотеке вчетвером: я, Говард, Рольф и Присцилла. Я уже не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как Говард и его могучий слуга схватили меня, сорвали с меня одежду и без долгих разговоров засунули в ванну с ледяной водой. Я орал и вырывался, как сумасшедший, однако Рольфу это быстро надоело, и он, прижав меня, как надоедливое насекомое, удерживал в ванне до тех пор, пока холодная вода не оказала на меня должного воздействия и я — хотя и очень медленно — не успокоился. Если я когда-нибудь в жизни и был на грани потери рассудка, то это было как раз в те минуты.

— Тебе ужасно повезло, парень, — сказал Говард.

Он улыбнулся, покачал несколько раз головой и посмотрел в упор на Присциллу. Она спокойно выдержала его взгляд, но мне показалось, что в ее глазах сверкнули искорки. Говард перед этим рассказал ей, что произошло, и она восприняла это с таким мужеством, какого я от нее не ожидал. С того самого момента она не произнесла ни слова. Я не сомневался, что в произошедшем она в значительной степени винила себя.

— Повезло? — пробормотал я через некоторое время. Лицо Говарда нахмурилось: он, похоже, понял, что я собирался сказать. — Я думал, что в твоем доме безопасно.

— Я тоже так думал вплоть до сегодняшнего дня, — сдержанно сказал Говард. Он глубоко вздохнул и затем пробормотал: — Я ничего не понимаю. Этого, в общем-то, не могло произойти.

— Не могло? — если бы я не был так слаб физически, то я бы его сейчас высмеял. — То, что произошло, было уж слишком реальным, чтобы считать его чем-то несущественным.

Говард вздрогнул, как от удара.

— Я этого просто не понимаю, — тихо проговорил он.

— Все дело во мне.

От этих слов Присциллы я одновременно и растерялся, и испугался, да и Говард резко повернулся и посмотрел на нее. Все время до этого момента она слушала наш разговор молча, но с каждым словом Говарда выражение страха на ее лице становилось все отчетливее.

— Я во всем виновата, — выпалила она. — Только я.

— Не говори глупостей, Присцилла, — сказал я. — Твоей вины здесь не больше, чем моей или Говарда.

Присцилла решительно покачала головой.

— Это моя вина, — упорствовала она. — Если бы меня здесь не было, ничего бы не произошло, Роберт. Мне не следовало ехать с тобой. До тех пор, пока я рядом с тобой, тебе от них не скрыться.

— Ни слова больше, — сказал я резко.

— Но я говорю правду, — возразила Присцилла. В ее глазах заблестели слезы, а голос звучал одновременно и нервно, и решительно. — Они… они просто не оставят тебя в покое до тех пор, пока я нахожусь рядом с тобой.

— Они все равно не оставят меня в покое, даже если тебя и не будет рядом со мной, — возразил я.

— Но тогда ты, возможно, сможешь от них скрыться, — продолжала настаивать Присцилла.

Я несколько секунд сердито смотрел на нее, а затем повернулся к Говарду и гневно сжал кулаки:

— Это ты ее так настроил.

— Да, — сказала Присцилла, прежде чем Говард успел мне что-нибудь ответить. — И я даже рада, что он это сделал.

— И как же ты намереваешься поступить? Бежать отсюда, чтобы наверняка погибнуть? — я попытался придать своему голосу насмешливый оттенок.

— Я в любом случае не могу здесь оставаться, — сказала Присцилла решительно. — Я подвергаю опасности не только тебя, но и всех, кто находится здесь.

— Нет, ты останешься, — гневно сказал я. — Я тебе не позволю принести себя в жертву. Если ты сейчас отсюда уедешь, ты обречешь себя на верную смерть.

— Или же я обреку на смерть всех присутствующих, если останусь. И потом, что ты сможешь со мной сделать? Удерживать меня силой?