Остров проклятых - Лихэйн Деннис - Страница 17

• Предыдущая
• 17/58
• Следующая

— Тогда отдайте мне персональное досье доктора Шина.

— Этого я сделать не могу. При всем желании. — Он прислонился затылком к стене. — Пристав, мой человек на коммутаторе все время пытается с ним связаться. Но ни с кем нет связи. Насколько мы можем понять, все Восточное побережье находится под водой. Терпение, господа. Это все, о чем я вас прошу. Мы найдем Рейчел или выясним, что с ней случилось.

Он поглядел на часы.

— Я опаздываю. Еще что-то срочное, или это может подождать?

Они стояли под навесом у входа в больницу, ничего не видя перед собой из-за стены дождя.

— Думаешь, он в курсе, что значит 67? — спросил Чак.

— Ага.

— Думаешь, он разгадал шифр еще до тебя?

— Я думаю, что он работал в УСС. Я думаю, у него там есть парочка знакомых спецов.

Чак утерся ладонью и стряхнул капли на асфальт.

— Сколько у них тут больных?

— Не так уж много.

— Да.

— Два десятка женщин, три десятка мужчин, что-то в этом роде.

— Немного.

— Нет.

— До шестидесяти семи точно не дотягивает. Тедди посмотрел на Чака.

— Но… — сказал он.

— Вот именно. Но.

И оба устремили взгляды мимо силуэта дерева вдаль, на макушку форта, словно унесенную еще дальше шквалистым ветром, сделавшуюся расплывчатой, почти неразличимой, как рисунок углем в задымленной комнате.

Тедди вспомнил, что сказала ему Долорес в сновидении — «посчитай койки».

— Сколько у них всего коек, как думаешь?

— Не знаю, — сказал Чак. — Надо будет спросить у любезного доктора.

— Да уж, прямо-таки рассыпается в любезностях.

— Послушай, босс.

— Что?

— Тебе когда-нибудь приходилось видеть столько бесхозной государственной недвижимости?

— То есть?

— В двух корпусах — пятьдесят больных. Сколько, по-твоему, там можно было бы разместить? Еще пару сотен?

— Минимум.

— А соотношение персонала к пациентам? Два к одному в пользу персонала. Ты когда-нибудь такое видел?

— Ответ будет отрицательным.

Они смотрели на пузырящуюся гладь, под которой исчезла земля.

— Что это за жопа, в которой мы с тобой оказались?

Беседы с больными проходили в кафетерии. Приставы сидели за столом; в отдалении, так что их можно было окликнуть, сидели два санитара, а Трей Вашингтон приводил поодиночке пациентов и уводил после беседы.

Первым оказался небритый, беспрерывно моргающий тип с нервным тиком. Он втянул голову в плечи, как краб-мечехвост, и почесывался, избегая встречаться с приставами глазами.

Тедди взглянул на верхнюю страницу предоставленного главврачом файла; это не было личное дело больного, скорее некие общие характеристики, которые Коули набросал по памяти. Парня, проходившего первым, звали Кен Кейдж, и попал он сюда после того, как набросился в проходе магазина на незнакомого человека и начал избивать свою жертву банкой с зеленым горошком, при этом тихо приговаривая: «Не читай мою почту».

— Ну что, Кен, — начал Чак, — как вы поживаете?

— Ноги зябнут. У меня зябнут ноги.

— Сочувствую.

— Больно ходить, да. — Кен поскреб края струпа на руке, сначала осторожно, словно нащупывая подходы.

— Позавчера вечером вы были на групповой терапии?

— Ноги зябнут, и больно ходить.

— Дать носки? — предложил Тедди, заметив, как ухмыльнулись два санитара.

— Да, я хочу носки, я хочу носки, я хочу носки, — бормотал он, опустив голову и слегка подпрыгивая.

— Сейчас получите, но сначала мы должны уточнить, были ли вы…

— Сильно зябнут. Ноги. Зябнут, и больно ходить.

Тедди глянул на Чака, а тот в это время улыбался откровенно хихикавшим санитарам.

— Кен, — сказал Чак. — Посмотрите на меня.

Но Кен продолжал смотреть в пол, еще больше подпрыгивая. Он расковырял ногтем струп, и волоски на руке окрасила кровь.

— Кен?

— Не могу ходить. Никак, никак. Зябнут, зябнут, зябнут.

— Кен, ну же, посмотрите на меня.

Кен положил кулаки на стол. Тут же поднялись оба санитара.

— Не должны болеть, — бормотал Кен. — Не должны. Они это нарочно. Они напускают в палату холод. И в коленные чашечки.

Санитары приблизились к их столу и через голову больного воззрились на Чака. Белый парень сказал:

— Ребята, вы закончили или хотите еще послушать про его ноги?

— Ноги зябнут.

У чернокожего санитара поднялась одна бровь.

— Все нормально, Кении. Мы отведем тебя в душ, там ты быстро согреешься.

Белый парень вставил:

— Я здесь уже пять лет. Одна и та же пластинка.

— Пять лет? — спросил Тедди.

— Больно ходить.

— Пять лет, — подтвердил санитар.

— Больно ходить, они напускают холод в ноги…

Следующий, Питер Брин, двадцати шести лет, оказался маленьким плотным блондином. Он хрустел суставами и грыз ногти.

— Что привело вас сюда, Питер?

Блондин посмотрел на приставов, от которых его отделял стол, глазами, казавшимися перманентно влажными.

— Я постоянно боюсь.

— Чего?

— Разного.

— Ясно.

Питер забросил левую ногу на правое колено и, взявшись за лодыжку, подался вперед.

— Это прозвучит глупо, но я боюсь часов. Они тикают. И проникают в мозг. А еще боюсь крыс.

— Я тоже, — признался Чак.

— Правда? — просветлел Питер.

— Еще как. Писклявые сволочи. У меня от одного их вида мороз по коже.

— Тогда вам лучше не выходить ночью за эти стены, — посоветовал Питер. — Их там тьма.

— Спасибо, что предупредили.

— Карандашей, — продолжал больной. — Когда грифелем — чирк-чирк — по бумаге. Вас боюсь.

— Меня?

— Нет. — Питер мотнул подбородком в сторону Тедди: — Его.

— Интересно, почему? — спросил Тедди.

Тот пожал плечами:

— Больно здоровый. И эта короткая стрижка. Может за себя постоять. Шрамы на костяшках. Мой отец был такой. Без шрамов. Гладкие руки. Но тоже злобный. И мои братья. Они меня часто били.

— Я не буду вас бить, — заверил его Тедди.

— Но вы можете. Разве нет? Вы сильнее. Это делает меня уязвимым. Вот мне и страшно.

— И что вы делали, когда вам становилось страшно?

Держась за лодыжку, Питер раскачивался взад-вперед, прядь волос упала ему на лоб.

— Она была милая. Я не желал ей зла. Но она пугала меня своей большой грудью и тем, как она вертела задом в своем белом платье. Она приходила к нам каждый день. И глядела на меня, как… Знаете, как глядят на ребенка? Вот с такой улыбкой. Притом что она была моего возраста. Ну, не моего, на несколько лет старше, все равно, двадцать с небольшим. У нее уже был огромный сексуальный опыт. По глазам видно. Ей нравилось демонстрировать себя голой. Она не раз делала минет. И тут она просит у меня стакан воды. Мы с ней одни в кухне. Ничего так, да?

Тедди наклонил файл, чтобы Чак мог прочитать заметки Коули:

— А все потому, что она меня напугала, — объяснял Питер. — Она хотела увидеть мою штуковину, чтобы надо мной посмеяться. Сказать, что у меня никогда не будет женщины, и детей не будет, и что я никогда не стану мужчиной. А иначе зачем бы я, правильно? Вы на меня поглядите, да я мухи не обижу. Я тихий. Но если меня напугать… Ох уж этот мозг.

— А что? — спросил его Чак успокаивающим тоном.

— Вы когда-нибудь об этом задумывались?

— О твоем мозге?

— О мозге вообще. Моем, вашем, любом. В сущности, это двигатель. Ну да. Тонко отлаженный мотор. С кучей разных деталей — передачи, болты, пружины. Мы даже не знаем, зачем нужна половина из них. Но если откажет одна… нужна половина из них. Но если откажет одна маленькая деталь, всего одна… Вы задумывались об этом?

— Да как-то нет.

— А вы задумайтесь. Это как с автомобилем. То же самое. Одна передача полетела, один болт треснул, и вся система накрылась. Ну как жить, когда ты это понимаешь? — Он постучал себя пальцем по виску. — Все спрятано здесь, и ты не имеешь к этому доступа и, в сущности, ничего не контролируешь! Это оно контролирует тебя. А если в один прекрасный день оно решит не выходить на работу? — Он подался вперед, и они увидели напрягшиеся жилы на шее. — Тогда считай, что ты в глубокой заднице, правильно?

• Предыдущая
• 17/58
• Следующая