Повседневная жизнь инквизиции в средние века - Будур Наталья - Страница 78

• Предыдущая
• 78/90
• Следующая

В архивах сохранилось множество ведовских дел, относящихся к XVI-XVII векам [101]. Почти все эти дела имеют характер государственных преступлений и касаются порчи кого-либо из членов царской фамилии и вообще посягательства колдовскими средствами на жизнь и здоровье государей. Очень часто к оговору в чародействе прибегали как к лучшему средству отделаться от противников в борьбе партий, вечно кипевшей вокруг царского трона. Немало людей было замучено по этим колдовским делам. Вот несколько из них, которые мы заимствуем у Забелина («Комета», 1851г.).

В 1635 году одна из золотных мастериц царицы, Антонида Чашникова, выронила нечаянно у мастериц в палате, где они работали, платок, в котором был заверчен корень «неведомо какой». Этого было достаточно, чтобы возбудить подозрение. Донесли об этом государю. Государь повелел дьяку царицыной мастерской палаты Сурьянину Тараканову сыскати об этом накрепко. Дьяк начал розыск расспросом: «где мастерица Чашникова тот корень взяла или кто ей тот корень и для чего дал, и почему, она с ним ходит к государю и государыне в верх, то есть во дворец». На эти вопросы мастерица Чашникова отвечала, что «тот корень не лихой, а носит она его с собою от сердечные болезни, что сердцем больна». Дьяк снова со всякою пригрозою начал допрос словами: «если она про тот корень, какой он словет и где она его взяла и для чего дал и кто ей дал, подлинно не скажет и государю в том вины своей не принесёт, то по царскому повелению её будут пытати накрепко». Эти слова сильно подействовали на бедную женщину, она повинилась и сказала, что в первом расспросе не объявила про корень подлинно, блюдясь от государя и от государыни опалы, но теперь всё откроет. «Ходит де в царицыну слободу, в Кисловку, к государевым мастерицам жонка, зовут её Танькою. И она этой жонке била челом, что до неё муж лих; и она ей дала тот корень, который она выронила; и велела ей тот корень положить на зеркальное стекло, да в то зеркало смотреться и до неё де будет муж добр. А живёт та жонка на Задвиженской улице».

Дьяк тотчас велел сыскать жёнку Таньку. Когда посланные за нею дети боярские поставили её к допросу, она сказала, что зовут её Танькою, а мужа её зовут Гришка-плотник и что отнюдь в Царицыну слободу, в Кисловку, ни к кому не ходит и золотной мастерицы Антониды Чашниковой не знает и иных никаких мастериц не знает. Поставили её на очную ставку с Чашниковой и угрожали пытати накрепко и жечь огнём; но она продолжала отпираться. Дело было снова доложено государю, и он повелел окольничему Василию Стрешневу и дьяку Сурьянину Тараканову «ехать к пытке и про то дело сыскивать и мастерицу и жонку Таньку расспрашивать накрепко». Под пыткой мастерица и Танька всё-таки не признались и повторяли свои первые показания, между прочим Танька подтвердила, что она дала мастерице корень, который зовут обратим, вследствие просьбы её, чтобы она ей сделала, чтобы её муж любил. О судьбе этих женщин имеется в сыскном деле следующее: «Сосланы в Казань за опалу, в ведовском деле, царицын сын боярский Григорий Чашников с женою, и велено ему в Казани делати недели и подённый корм ему указано давати против иных таких же опальных людей. Да в том же деле сосланы с Москвы на Чаронду Гриша-плотник с женою с Танькою, а велено им жить и кормиться на Чаронде, а к Москве их отпустить не велено, потому что та Гришина жена ведомая ведунья и с пытки сама на себя в ведовстве говорила».

Лет через пять, в ноябре 1638 года, случилось другое подобное дело. Одна из мастериц государыни Мария Сновидова стала язвить на другую мастерицу Дарью Ламанову, обвиняя её в том, что она на след государыни-царицы сыпала песок и что во время царского отсутствия из Москвы к ней в Троицкий монастырь приходила неведомо какая жена. Розыск опять поручен был окольничему Стрешневу и дьяку Тараканову; они подвергли Ламанову пытке и допросу относительно следующих пунктов: «как та мастерица Дарья на след государыни-царицы сыпала песок и как она Дарья звала с собою за Москву-реку Степаниду Арапку к бабе; и та мастерица Дарья для государския порчи хотела итить к бабе или для иного какова дела, и кто с нею в том деле и какие люди в думе были, и в верх к ней, Дарье, в светлицу та ли баба, которая живёт за Москвою-рекою, приходила или какая иная и для чего приходила?» Ламанова под пыткой повинилась: «В том-де она перед государем и перед государыней виновата, что к бабе к ворожее подругу свою Степаниду Арапку за Москву-реку звала, а ту-де бабу зовут Настасьицею, живёт за Москвою-рекою на вспольи; а спознала её с нею подруга её, золотная же мастерица Авдотья Ярышкина, для того, что она людей привораживает, а у мужей к жёнам сердце и ревность отымает; а наговаривает на соль и на мыло, да ту соль дают мужьям в естве и в питье, а мылом умываютца; да и над мужем-де она Авдотья своим тож делала и у него к себе сердце и ум отняла: что она Авдотья ни делает, а он ей в том молчит. Да таж баба давала, наговариваючи, золотной же мастерице, Анне Тяпкиной, чтобы муж её, Алексий Коробанов, добр был до её Анниных детей».

Послали за колдуньей, которая в расспросе сказалась, зовут её Настасьицею, Иванова дочь, родом Черниговка, а муж у ней литвин, зовут его Янкою Павлов. На очной ставке её признали за ту именно бабу, которая приходила во дворец к Дарье Ламановой. Но Настасьица во всём запиралась: «мастериц она никого не знает и в светлице не бывала». Её велели «пытати накрепко и огнём жечь». «И послыша то, мастерица Дарья Ламанова учала винитца и плакать, а той жонке Настьке говорит, чтобы повинилась: помнишь ты сама, говорила она ей, как мне про тебя сказала мастерица Авдотья Ярышкина, и я по её сказке к тем пришла и, ворот чёрной своей рубашки отодрав, к тебе принесла, да с тем же воротом принесла к тебе соль и мыло. И ты меня спросила, прямое ли имя Авдотья, и я сказала тебе, что прямое, и ты в те поры той моей рубашки ворот на омостке, у печи, сожгла, и на соль и на мыло наговаривала, а как наговорила и ты велела мне тот пепел сыпать на государской след, куда государь и государыня-царица и их царские дети и ближние люди ходят; и тебе-де в том и от государя и от царицы кручины никакие не будет, а ближние люди учнут любити. А мылом велела ты мне умыватца с мужем, и соль велела давати ему ж в питье и в естве, так-де у мужа моего сердце и ревностью отойдёт и до меня будет добр. Да и не одна я у тебя была, продолжала Дарья: приходила и после того со мною ж к тебе Васильевна, жена Колоднича, Семёнова, жена Суровцева, ты им, наговора, соль и мыло давала».

Несмотря на эти улики, ворожея запиралась. Её стали пытать ещё раз, и она не выдержала и призналась, что мастерицам Дарье Ламановой и её подругам, которых знает, а иных и не знает, сожегши женских рубашек вороты и наговоря на соль и мыло давала и пепел велела сыпать на государской след, но не для лихова дела, а для того, как тот пепел государь и государыня перейдёт, а чьё в те поры будет челобитье и то дело сделается, да от того бывает государская милость и ближние люди к ним добры. А соль и мыло велела она давать мастерицам мужьям своим, чтобы до них были добры. И ещё была она спрошена: «сколь она давно тем промыслом промышляет и от литовского короля к мужу её, литвину Янке, присылка или наказ, что ей государя или государыню испортить, был ли; и чем она и какими лихими делы их государей портила; и давно ль она тому делу, что мужей привораживать, научилась и кто её тому учил и муж её про то ведает ли?» Колдунья отвечала: «что к мужу её, к литвину Янке и к ней из Литвы от короля для государския порчи приказу и иного никакого заказу не бывало и сама она их государей не порчивала. А что она мужей привораживает и она только и наговорных слов говорит: как люди смотрятца в зеркало, так бы муж смотрел на жену, да не насмотрелся; а мыло сколь борзо смоетца, столь бы-де скоро муж полюбил; а рубашка, какова на теле была, столь бы-де муж был светел, да и иные-де она не лихия слова наговариваема, чтобы государь и государыня жаловали, а ближние люди любили, а учила её тому на Москве жонка Манка словет Козлиха, а живёт за Москвою-рекою у Покрова».

• Предыдущая
• 78/90
• Следующая