Девять принцев Амбера - Желязны Роджер Джозеф - Страница 21

• Предыдущая
• 21/43
• Следующая

Из-за всего этого у меня в голове сначала зазвенело, потом возникла знакомая мигающая боль. Мозг мой вздрогнул и съежился от ее ледяного прикосновения. Но если я действительно принц Амбера, то где-то внутри меня, в моей крови, в моих генах, должен быть «записан» этот Образ! Я непременно обязан правильно найти вход и выход из проклятого лабиринта.

— Ох, до чего же хочется курить! — пробормотал я.

Женщины захихикали, однако поспешно умолкли, чтобы не сорваться на нервный визг.

Рэндом взял меня за руку и сказал:

— Это тяжкое испытание, но пройти Образ вовсе не так трудно, иначе мы не пришли бы сюда. Двигайся очень медленно и ни в коем случае не отвлекайся. Не пугайся, если порой над тобой снопом взовьются искры. Они не причинят тебе вреда. Все время будет казаться, будто сквозь тебя как бы пропускают слабый электрический ток, а вскоре ты почувствуешь, что силы твои явно возросли. Но главное — не отвлекайся, не забывай, что нужно все время идти дальше! Не останавливайся, что бы с тобой ни происходило, и ни в коем случае не сходи с линии, иначе сам Образ тебя и убьет.

Рэндом говорил и говорил, подводя меня все ближе, ближе к той стене, что была справа, у дальнего конца лабиринта. Женщины следовали за нами.

Я прошептал Рэндому:

— Я пытался отговорить Мойру от ее планов. Ничего не вышло.

— Я знал, что ты непременно попытаешься, — улыбнулся он. — Не беспокойся! Во-первых, год я могу хоть на голове простоять, а во-вторых, они, возможно, отпустят меня даже и раньше — из-за моего отвратительного поведения. Уж я постараюсь им надоесть.

— Девушку, которую она наметила для тебя, зовут Виала. Она слепая.

— Ничего себе! — воскликнул Рэндом. — Ну и штучки у Мойры!

— Помнишь, мы с тобой говорили о регентстве?

— Да.

— Тогда будь с этой девушкой подобрее и веди себя пристойно весь год; я отплачу достаточно щедро.

Ответа не последовало.

Потом Рэндом сжал мне руку.

— Твоя подружка, что ли? — хмыкнул он. — Ну и как она?

— Ты что, торгуешься? — удивился я.

— Ага, торгуюсь.

И тут оказалось, что мы стоим в том самом месте, где начинается Образ, — в противоположном углу зала.

Я подошел чуть ближе и увидел цепь спрятанных в глубине огней; Образ начинался почти в том месте, где стояла сейчас моя правая нога. Только свет лабиринта рассеивал непроницаемую тьму вокруг. Я знал, что за стеной зала ледяные глубины вод.

Я шагнул с левой ноги. Очертания моей стопы были повторены цепочкой голубовато-белых искр. Потом я шагнул правой ногой и сразу ощутил тот электрический ток, о котором говорил Рэндом. Потом снова шагнул.

Раздался треск, я почувствовал, как волосы мои встают дыбом, но не остановился.

Тропа начала довольно резко изгибаться, как бы возвращаясь к исходной точке. Я сделал шагов десять, и мне показалось, что нечто невидимое противится моему дальнейшему продвижению вперед. Передо мной как бы вдруг вырос барьер, сделанный из тьмы, из загадочного вещества. Барьер этот не давал мне сделать ни шагу.

Я боролся как мог. Я вдруг догадался, что это Первая Вуаль. Если ее преодолеть, то как бы докажешь, что сам ты тоже стал частью Образа. Уже только поднять и опустить ногу было невыносимо трудно. Из волос сыпались искры.

Я сосредоточил все свое внимание на изгибе светящейся волшебной линии. Я двигался вдоль нее, тяжело дыша.

Вдруг сопротивление ослабело. Преграда исчезла так же внезапно, как появилась. Я преодолел ее, я чего-то добился!

Я отвоевал часть самого себя.

Я видел похожую на пергамент кожу мертвых узников Аушвица, их конечности, похожие на палки. Я присутствовал на суде в Нюрнберге, я помнил это. Я слышал голос Стивена Спендера, читающего свою «Вену»; я видел мамашу Кураж на сцене в ночь премьеры брехтовского спектакля; я видел, как ракеты выползают вверх из своих металлических гнезд: Пенемюнде, Ванденберг, мыс Кеннеди, Кызылкум в Казахстане… собственными руками я касался Великой Китайской стены. Мы пили пиво и вино, и Шахпур сам сказал мне, что мертвецки пьян. Забравшись в зеленые леса Западной резервации, я за один день снял три скальпа. Я мурлыкал песенку, когда мы маршировали в колонне. Я вспомнил ее начало: «Aupres de la Blonde» [7]… Я вспоминал, вспоминал… свою жизнь в Тени, которую сами его жители называют Землей. Еще три шага, и в руке у меня откуда-то появилась окровавленная шпага; я увидел троих мертвецов и собственную павшую лошадь — я бежал от Великой французской революции. И еще многое, очень, очень многое… Я возвращался назад.

Еще шаг.

Шаг назад…

Мертвецы. Они окружали меня со всех сторон. Чудовищный запах разлагающейся плоти висел в воздухе; я услышал истошный визг собаки, забитой ногами до смерти. Клубы черного дыма застилали небо, свистел ледяной ветер, несущий мелкий противный дождь. Горло мое горело, руки дрожали, голова была как в огне. Я, спотыкаясь, брел по пустынным улицам, перед глазами плыл туман: меня пожирала лихорадка. Сточные канавы были завалены мусором, дохлыми кошками, содержимым ночных горшков. Раздался звон колокольчика: мимо с грохотом проехал воз, доверху нагруженный трупами, и обдал меня грязью и ледяной водой.

Долго ли я так брел, не знаю. Потом какая-то девица схватила меня за руку, и я разглядел череп — точнее, кольцо с черепом у нее на пальце. Она отвела меня к себе, но обнаружилось, что у меня, во-первых, нет денег, а во-вторых, я в бреду. По размалеванному лицу женщины пробежала гримаса ужаса, на губах задрожала блуждающая улыбка, она выбежала из комнаты, а я упал на ее постель и потерял сознание.

Позже — и снова я не знал, сколько времени прошло, — какой-то здоровенный мужик, видимо, сутенер той самой девицы, явился и стал бить меня по лицу, рывком. пытаясь поставить меня на ноги. Я вцепился в его правое плечо мертвой хваткой и буквально повис на нем. Этот тип уже почти вышвырнул меня за дверь, но когда до меня дошло, что я вот-вот снова окажусь на холодной улице, я еще теснее прижался к нему, как бы протестуя против такой несправедливости. Я сжимал его плечо изо всех оставшихся еще во мне сил, бормоча едва слышные и полубредовые мольбы.

Потом сквозь пот и слезы, заливавшие мне глаза, я вдруг ясно разглядел его лицо, услышал его пронзительный крик, увидел раззявленный рот, полный гнилых зубов… Его правая рука в том месте, где я вцепился в нее, была сломана.

Он отшвырнул меня левой рукой и, подвывая, упал на колени. Я сел на пол, и на какое-то мгновение голова моя прояснилась.

— Я… я… останусь здесь, пока мне не станет лучше. Убирайся. Вернешься — убью.

— У тебя чума! — крикнул он. — За твоим трупом и так придут завтра! — Он сплюнул, поднялся на ноги и, спотыкаясь, вышел из комнаты.

Я кое-как добрался до двери и забаррикадировал ее. Потом вернулся к постели, свалился на нее и заснул.

Утром, когда они явятся за моим телом, их ждет разочарование: несколько часов спустя я проснулся в холодном поту и понял, что лихорадка меня отпустила. Кризис миновал. Я был еще очень слаб, но соображал вполне нормально.

Мне стало ясно, что чуму я победил.

В шкафу нашелся мужской плащ, а в ящике стола было немного денег. Все это я забрал.

Потом опять вышел в ночь. То была Ночь Чумы, поразившей Лондон…

Я по-прежнему не мог вспомнить, кто я и что здесь делаю.

Вот так все и началось…

…Теперь я уже преодолел довольно значительный участок Образа. Огни у меня под ногами продолжали мигать, искры снопом взлетали при каждом шаге. Я полностью утратил чувство направления, неведомо где остались Рэндом, Дейдра и Мойра. Меня все время било током, глаза норовили выскочить из орбит. Потом в лицо будто вонзились иголки, а по спине пробежал холодок. Я стиснул зубы, чтобы не стучали.

Итак, память я утратил вовсе не в результате автомобильной катастрофы. Уже во времена Елизаветы I я не очень хорошо помнил свое прошлое. Флора, вероятно, решила, что после аварии память моя как раз восстановилась. Она же не могла не знать, в каком я до этого был состоянии. Мне неожиданно пришла в голову мысль, что Флора не случайно оказалась в Тени: ее прислали туда, чтобы следить за мной.

• Предыдущая
• 21/43
• Следующая