Секира и меч - Зайцев Сергей Михайлович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/87
• Следующая

Пройдя в глубь сада, Глеб, Волк и Щелкун перемахнули через высокий плетень, и больше их не видели.

Тогда воины посмотрели на тело Корнила, распростертое у их ног. Кто-то сказал:

— Уму непостижимо! Этот человек, десятник, — всю жизнь совершал подвиги, а умер, как вошь…

Когда они достаточно удалились, когда не слышен уже стал лай собак, Глеб остановился: — Тут наши пути разойдутся, братья. Волк удивился:

— А я было подумал, они только что сошлись, и нам теперь ходить одной тропой.

Глеб ответил:

— Будет новый день, и кто знает, не сойдутся ли наши пути вновь…

С этими словами он ступил шаг назад и будто растворился в темноте.

Волк улыбнулся, сказал Щелкуну:

— Я понимаю: у него есть волчица…

Под утро Глеб пришел к знакомой хижине у ручья. И тихонько постучал в дверь. Долго за дверью не слышалось ни звука. Глеб даже подумал, что Анны здесь нет, и потянул на себя дверь. Но та была заперта изнутри.

Наконец послышался голос Анны:

— Кто?

— Хозяйка, открой!

— Нет хозяйки… — был ответ.

Глеб опешил:

— Это я, Анна. Неужели ты не узнаешь меня?

— Кто?

— Глеб. Ты что, забыла?

Громко стукнула щеколда. Дверь распахнулась. И Анна со слезами бросилась на шею Глебу.

— Анна, что случилось? — недоумевал он. — Почему ты мне не открывала?

Анна принялась вытирать слезы. Но все еще всхлипывала. Она сказала:

— Вчера я слышала в Гривне, будто Корнил поймал Глеба. Я видела, как ликовали княжьи слуги, я видела, как Мстислав с радостным лицом ездил по улицам на белом коне… А ты еще не пришел вечером. Вот я и подумала, что тебя, действительно, поймали… — она вскинула на Глеба вопрошающие глаза. — Или ты убежал?.. Глеб, скажи! Где ты был?.. Я всю ночь не спала, я плакала. И только под утро уснула… А когда услышала стук, подумала — кто-то чужой…

Глеб успокоил ее:

— Вовек не поймать меня Корнилу.

Анна повела его в дом:

— Да услышит Господь твои слова!

Когда она зажгла фитилек в плошке на столе, то была уже совсем спокойна:

— Ты появился в такое время… — она кивнула на дверь, за которой только-только начинал рождаться день. — Я не знаю, что тебе предложить: ломоть хлеба или постель.

Глеб улыбнулся украдкой своим мыслям:

— А что бы ты все-таки предложила?

Анна смутилась:

— Я не думаю, что ты будешь спать отдельно.

Глеб кивнул:

— Тогда я выбираю постель. Утренний сон особенно сладок.

Анна поправила шкуру на ложе, потом распустила свои длинные колдовские волосы, встряхнула ими, улыбнулась Глебу. Улыбка ее была очень притягательна — улыбка будто излучала тепло. Глеб, словно зачарованный, не сводил с Анны глаз. Эта красивая женщина совсем не казалась ему старой.

Он шагнул к ней и взял ее за плечи, желая прижать к себе. Но тут почувствовал боль в руке и вспомнил про ожог. Глеб отстранился и показал руку Анне:

— Сначала полечи это.

Анна вмиг посерьезнела, осторожно взяла его за руку и повернула обожженную кисть к свету. Подняла на Глеба сострадающие глаза:

— Скажи, Глеб, ты опять с кем-то дрался?

Он засмеялся тихо:

— Нет, я выхватывал из печи горячие пироги.

Она не поверила, конечно. Потрогала волдыри, постучала легонько пальцем по ногтям:

— Не больно?

— Самую малость.

Анна кивнула со знанием дела:

— Скоро заживет, — и посмотрела задумчиво в сторону темной торцовой стены. — Есть у меня жир ежа, есть немного овечьего жира; в ступе растолчем семь пшеничных зерен… Есть и травы — жар снять. Их мы тоже разотрем в порошок…

Глеб, слушая ее, восхитился:

— Ты как будто богиня!..

Довольная похвалой, Анна подошла к торцовой стене и сняла с полки несколько маленьких кособоких горшочков и ступку с пестиком; сняла с колышков пару пучков сухих трав. Все это принесла к столу. В горшочках у нее хранился жир.

Анна взялась за дело.

Глеб, наблюдая за ней, сказал:

— Я верю, рука быстро заживет… Спина вон… уже и забыл про нее. Между тем рана была глубокая.

Анна растирала в ступке сухие листочки:

— Моему мужу однажды холод лизнул поясницу. Знаешь, чем лечила его?.. Ядом змей.

Но Глеб был не совсем темный в лекарском деле:

— Да, я слышал, что яды иной раз могут быть лекарством…

Составив в пустом горшочке мазь, Анна трижды обнесла этот горшочек вокруг метлы, при этом пришептывала заклинания. А метлу выбросила за дверь.

Глеб с благоговением смотрел за действиями этой мудрой женщины.

Она сказала:

— Пойдите за метлой, три девицы. Одной девице имя — Боль. Другой девице имя — Жар. А третьей девице имя — Водянка… Прочь, прочь!..

Анна плотно прикрыла дверь и усадила Глеба за стол — поближе к свету. Целебную мазь на обожженное место она наносила березовой лопаточкой. Почти сразу же Глеб чувствовал действие мази. Уходила боль, уменьшалось жжение в руке.

Глеб заметил волосок, намотанный на пальце у Анны:

— Что это у тебя?

Анна спрятала лукавые глаза:

— Это любовь милого дружка. Пока ношу на пальце, не разлюбит.

— А если снимешь?

— Он прозреет, наверное, — женщина погрустнела. — Он увидит, какая я старая и некрасивая.

Глеб подцепил ногтем волосок и скинул его:

— Если милый дружок — не я, то его и не надо. А если это мой волос, то знай: красивее, чем ты, я не встречал женщины.

Слезинка блеснула у нее на щеке. Анна посмотрела на Глеба благодарно:

— Я о тебе думаю сейчас, и моя душа поет песню. Никогда прежде не пела у меня душа. А между тем мне немало лет…

— Сколько же?

— Лет тридцать, наверное. Я не знаю точно…

Глеб коснулся рукой ее плеча, волос:

— Сейчас, с распущенными волосами ты выглядишь очень юной…

Анна не ответила. Нанеся мазь, она осторожно обернула его руку чистой льняной тряпицей. И замерла.

Глеб посмотрел на нее. У Анны по щеками текли слезы.

Она сказала:

— Мне так хорошо сейчас, так спокойно!..

Глеб привлек ее к себе, прижал голову Анны к своей груди, погладил волосы. Глеб вдыхал запах ее волос, они пахли травами и цветами — весенним буйным лугом. Ее слезы, горячие и юркие, скатывались ему на грудь.

Он поцеловал ей лоб, нос, губы. Потом взял ее на руки и отнес на постель.

Глеб целовал Анну нежно, он едва касался ее губами. А она счастливо улыбалась в темноте и шептала:

— Ты такой большой. Я не могу охватить тебя руками… Но ты такой нежный — как весенний теплый ветерок в поле.

Он прижимал ее к себе, он гладил ей спину, бедра.

И говорил:

— Я и есть ветерок. Я искал тебя. Ты — тихая заводь, ты — темная вода. Я раздвигаю ряску и вижу в тебе отражение свое. Я украшу тебя кувшинками…

— Ты — огонь… — жарко шептала ему в ухо Анна. — Как жаль, что ты поздно пришел! Я б уже родила тебе ребенка…

Едва справляясь с головокружением, Глеб вдыхал запах ее волос. Он провел ей рукой по спине; Анна выгнулась — гибкая и стройная. Грудь ее нацелилась в него. Глеб целовал ей грудь:

— Ребенка?.. Ты — женщина!.. Всякий мужчина ребенок перед тобой. Ты — мать, ты родишь, как земля… И я твой ребенок. Ты — женщина и земля. Ты родила этот мир. И меня родила ты, женщина. Я вышел из тебя, но замкнется круг, и в тебя же я войду… земля…

Анна вскрикнула. Ее широко раскрытые глаза смотрели в темный потолок. В глазах ее были сейчас и любовь, и смерть, и блаженство, и боль…

— Милый… Милый… — срывалось с ее губ.

Руки ее бродили у Глеба по спине. Она дышала жарко и часто. А Глеб ловил ее открытый рот.

Краем глаза он видел: за спиной у него встают два солнышка. Глеб пригляделся — что это? Это были ее круглые белые-белые коленочки…

Кто-то пустил по Гривне слух, что десятник Корнил поймал-таки разбойника Глеба. Так часто бывает, что преувеличивает молва. Один сказал: «Видели Глеба у Сельца». Второй подхватил: «Отправились спешно ловить Глеба». Третий прибавил: «Поймали!» Тот прибавил, видно, кто особенно желал видеть Глеба в оковах, в клетке.

• Предыдущая
• 23/87
• Следующая