Мертвая зона - Кинг Стивен - Страница 46
- Предыдущая
- 46/82
- Следующая
– Нет необходимости. Так же, как нет необходимости говорить вам, каким будет ваш следующий шаг.
– Вы правы, – сказал Баннерман, опуская глаза. – Я говорил, что вы неплохо соображаете в нашем деле. Вероятно, я и сам не понимал, насколько был прав. Или не хотел понимать.
Он снял телефонную трубку и извлек из нижнего ящика стола толстый справочник в простом синем переплете. Листая справочник, он бросил:
– Здесь есть телефон любого шерифа в любом графстве Соединенных Штатов.
Баннерман нашел нужный номер и набрал его.
Джонни поерзал на стуле.
– Алло, – сказал Баннерман. – Управление шерифа в Пуэбло?… С вами говорит Джордж Баннерман, шериф графства Касл в западном Мэне… Да, именно так, штат Мэн. Простите, с кем я говорю?.. Так вот, полицейский Тейлор, ситуация следующая. У нас тут произошла серия убийств – изнасилования с удушением, шесть случаев за последние пять лет. Все они имели место в конце осени или в самом начале зимы. Мы… – Он поднял на Джонни страдальческий, беспомощный взгляд, затем снова опустил глаза. – Мы подозреваем человека, который находился в Пуэбло с пятнадцатого октября по… гм… семнадцатое декабря семьдесят второго года, если не ошибаюсь. Я хотел бы знать, числится ли в ваших журналах за этот период нераскрытое убийство – жертва женского пола, любого возраста, изнасилована, причина смерти – удушение. Далее, если такое преступление было совершенно и вы взяли пробу спермы, я хотел бы знать ее группу. Что?.. Хорошо. Благодарю… Я буду ждать. До свидания.
Он повесил трубку.
– Сейчас он проверит, кто я такой, затем пройдется по журналу и перезвонит мне. Хотите чашечку… ах да, вы же не пьете.
– Нет, – сказал Джонни. – Я выпью воды.
Он наполнил бумажный стаканчик. Буран выл и барабанил в стекла.
За его спиной раздался виноватый голос Баннермана:
– Ладно, чего там. Вы правы. Я бы не отказался от такого сына. Когда моя жена рожала Катрину, пришлось делать кесарево. Ей больше нельзя иметь детей, врач сказал, что это убьет ее. Тогда ей перевязали трубы, а я сделал вазектомию. Для страховки.
Джонни подошел к окну и долго стоял со стаканчиком в руке, вглядываясь в темноту. Кроме снега, смотреть было не на что, но он не мог обернуться, иначе Баннерман сломался бы окончательно. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы почувствовать это.
– Отец Фрэнка работал на железнодорожной ветке Бостон – Мэн. Погиб, когда мальчику было лет пять. Пьяный полез сцеплять вагоны, и его буферами… в лепешку. Фрэнк остался единственным мужчиной в доме. Роско утверждает, что у него в школе была девочка, но миссис Додд быстро это дело поломала.
Ничего удивительного, подумал Джонни. Женщина, которая могла… прищепкой… собственного сына… такая ни перед чем не остановится. Тоже хорошая психопатка.
В шестнадцать лет он пришел ко мне и спросил, не возьмут ли его полицейским на полставки. Сказал, что с детства ни о чем другом не мечтает. Мне он сразу понравился. Я оставил его при себе и платил из своего кармана. Платил, сами понимаете, сколько мог, но он не жаловался. Готов был вкалывать задаром. За месяц до окончания школы подал рапорт с просьбой перевести его на полную ставку, однако в тот момент у нас не было вакансий. Тогда он устроился где-то на временную работу, а по вечерам ездил на лекции для полицейских в Горемский университет. Похоже, что миссис Додд и тут пыталась все поломать – не хотела оставаться дома одна, но на этот раз Фрэнк уперся… не без моей поддержки. Мы взяли его к себе в июле семьдесят первого года, и с тех пор он у нас… Вот вы мне говорите такое, а я как вспомню, что Катрина была там вчера утром, что она прошла в двух шагах от того человека… для меня это все равно что кровосмешение. Фрэнк бывал у нас в доме, ел с нами за одним столом, раза два мы оставляли на него маленькую Кэти… а вы говорите…
Джонни повернулся. Баннерман снял очки и вытирал глаза.
– Если вам и вправду дано все это видеть, мне жаль вас. Бог создал вас уродцем вроде коровы с двумя головами – показывали такую на ярмарке. Простите. Зря я вас так.
– В Библии сказано, что бог равно любит все свои создания, – отозвался Джонни. Голос у него слегка дрожал.
– Ну-ну, – кивнул Баннерман, потирая переносицу. – Оригинально же он решил продемонстрировать это, вы не находите?
Спустя минут двадцать зазвонил телефон, и Баннерман быстро снял трубку. Сказал два-три слова. Потом долго слушал. И старел у Джонни на глазах. Положив трубку, он молча смотрел на Джонни.
– Двенадцатого ноября семьдесят второго года, – выдавил он наконец. – Студентка. Ее нашли в поле у шоссе. Анна Саймонс. Изнасилована и удушена. Двадцать три года. Группа спермы не установлена. И все же, Джонни, это еще ничего не доказывает.
– Не думаю, что вам действительно нужны дополнительные доказательства, – сказал Джонни. – Поставьте его перед фактами, и он во всем сознается.
– А если нет?
Джонни припомнил свое видение у скамейки. Оно налетело на него с бешеной скоростью, словно смертоносный бумеранг. Ощущение рвущейся ткани. И сладкая, ноющая боль, воскресившая в памяти боль от прищепки. Боль, которая искупала все.
– Заставите его спустить штаны, – сказал Джонни.
Репортеры еще толпились в вестибюле. Едва ли они ожидали развязки или по крайней мере неожиданного поворота в деле. Просто дороги из-за снега стали непроезжими.
– Вы уверены, что приняли наилучшее решение? – Ветер отшвыривал слова Джонни куда-то в сторону. Разболелись ноги.
– Нет, – ответил Баннерман просто. – Но думаю, что вам надо быть при этом. Думаю, Джонни, будет лучше, если он посмотрит вам в глаза. Пошли, Додды живут всего в двух кварталах отсюда.
Они шагнули в снежный буран – две тени в капюшонах. Под курткой у Баннермана был пистолет. Наручники он пристегнул к ремню. Они и квартала не прошли по глубокому снегу, а Джонни уже начал сильно прихрамывать, хотя и не сказал ни слова.
Но Баннерман заметил. Они остановились в дверях касл-рокского трансагентства.
– Что с вами, дружище?
– Ничего, – сказал Джонни. Ну вот, теперь и голова заболела.
– Что значит «ничего»? Глядя на вас, можно подумать, что у вас сломаны обе ноги.
– Когда я вышел из комы, врачам пришлось их прооперировать. Атрофировались мышцы. Начали таять, как выразился доктор Браун. И суставы стали ни к черту. Все, что можно, заменили синтетикой…
– Это как тому типу, которого отремонтировали за шесть миллионов?
Джонни подумал об аккуратной стопке больничных счетов в верхнем ящике бюро у них дома.
– Что-то в этом роде. Когда я долго на ногах, они у меня деревенеют. Вот и все.
– Хотите вернемся?
Еще бы не хотеть. Вернуться домой и начисто забыть об этом кошмаре. И зачем приехал? Расхлебываешь за него все это, и тебя же называют коровой с двумя головами.
– Нет, мне уже лучше, – сказал Джонни.
Они вышли из дверей, ветер подхватил их и попытался метнуть по желобу пустынной улицы. Они с трудом продвигались, в лицо им светили облепленные снегом фонари, гнувшиеся под напором ветра. Они свернули в боковую улочку и миновали пять домов; перед аккуратной двухэтажной коробкой Баннерман остановился. Подобно соседним, она была наглухо закрыта и погружена в темноту.
– Вот этот дом, – сказал Баннерман каким-то бесцветным голосом. Они перебрались через наметенные перед крыльцом сугробы и поднялись по ступенькам.
Пока Баннерман барабанил в дверь, Джонни, превозмогая боль, переступал с ноги на ногу и думал о том, что эта ночь никогда не кончится. Она будет тянуться и тянуться и наметет сугробы, которые, рухнув, погребут всех под собой. Минут через пять дверь отворилась.
Генриетта Додд оказалась женщиной необъятных размеров – настоящая гора плоти. Джонни впервые видел человека столь отталкивающей и болезненной внешности. Желтовато-серая кожа. Ящероподобные ручки в сыпи, похожей на экзему. Узкие щелочки глаз, поблескивавших из-под набрякших век. Такой взгляд, с горечью подумал Джонни, бывал у матери, когда она погружалась в свой религиозный транс.
- Предыдущая
- 46/82
- Следующая
