«Попаданец» на троне. «Бунтовщиков на фонарь!» - Романов Герман Иванович - Страница 33
- Предыдущая
- 33/95
- Следующая
Поручик голштинской гвардии Павел Берген, несмотря на жуткую усталость — ведь восемь часов в дороге провел с малым отдыхом, был уже полностью доволен жизнью. Теперь долгожданный чин штабс-ротмистра от него не уйдет, поручение императора, как ни крути, он полностью выполнил, честно, и в сроки уложился.
К счастью, коменданта Копорья заговорщики к себе не привлекли, наверное, им слишком ничтожным показался забытый в лесах и болотах гарнизон захолустной крепости.
К счастью и для него, поручика Бергена, и для этого пожилого майора-вдовца, которого пришлось бы сразу или арестовать, или убить, вздумай он только помыслить о мятеже.
А для того и манифест царский солдатам сразу же прочитали, и императорский приказ огласили для войск гарнизона. Так что старого служаку, окажись он тоже изменником, как некоторые иные армейцы, собственные солдаты в один миг на штыки бы подняли, не посмотрели бы на слезы красавицы-дочери.
Хороша Глафира, и офицер впервые в жизни подумал, что неплохо бы ему на ней жениться. А что бесприданница, так и у него не очень роскошное поместье под Ригой…
Берген устало завалился на повозку — надо было поспать хотя бы пару-тройку часов, иначе длительного перехода до Гостилиц он просто не выдержит. Беспокоиться уже было не о чем — пехота двигалась бодро, и пешком, и на повозках, меняясь местами каждый час — кому пылить башмаками, а кому на мягкой душистой траве ехать. Драгуны уже давным-давно вперед ушли — на Гостилицы, где было назначено место сбора верных императору Петру Федоровичу войск…
Первыми по приморской дороге на Петергоф шли гусары — одна рота всего, но большая по численности. Петр до ста двадцати колпачников насчитал, пока мимо себя этих «канареек» пропускал.
Вооружена была гремучая русско-немецкая смесь изрядно, у всех по сабле и паре пистолетов в кобурах, у многих короткие ружья с воронкообразным дульным отверстием — тромблоном.
Хитрое приспособление: и заряжать можно намного быстрее, не боясь, что порох мимо дула просыпаться будет, и картечь через эту воронку в разные стороны полетит. Одна беда у этих дурил — бьют недалеко, на полста шагов, чуть дальше пистолета. Это Петр знал по литературе, посвященной войне 1812 года.
А вот у драгун, что пошли вслед Петру с его голштинско-казачьим конвоем, оружие более основательное — пара пистолетов, длинный прямой палаш с витым эфесом, хорошо защищающим кисть от ударов, к седлу у всех приторочено ружье. Только в роте народа несколько меньше, человек девяносто. Но великолепно вышколены были «прежним» — идут ровно, шеренги в три всадника, соблюдают строй.
И разговорчики между солдатами напрочь отсутствуют — бритые лица угрюмы и суровы. Но на вид, конечно, вояки хорошие, что те, что другие, вот только как себя в первом бою поведут, неизвестно, вилами по воде, что называется, писано. Шли широким шагом, на рысь переходили изредка, силы лошадей для скорого боя с гвардией берегли.
Петр стал подремывать в седле — ночные бдения его уже порядком измотали. И в самом деле — то баба с сексуальными приставаниями, то дедушки-мордовороты с поучениями телесными, то эта война против собственной жены с ее солдатами и генералами. И лишь краем взгляда скользил по окрестностям, любопытство дремотой не заглушив…
И тут словно током ударило. Петр приподнялся в седле, осмотрелся — сердце быстро забилось в груди, а душа заныла — оно это, оно.
— Стой! Всем спешиться! — громкий крик императора остановил на дороге его воинство.
Драгуны стали сразу же, а гусары еще немного прошли вперед и остановились у живописной рощицы. Петр обернулся к Гудовичу:
— Как ты думаешь, генерал, если за пригорком развернуть шеренгами драгун, их с дороги видно будет?
Назначенный командующим малочисленной голштинской кавалерией, Гудович обернулся назад и долго смотрел на пригорок, с которого пять минут назад сам спускался.
— Нет, ваше величество, видно не будет.
— А вот за той рощей, что справа впереди, если гусар поставить, их с дороги видно будет?
— Нет, государь, вряд ли можно будет разглядеть, — голос генерала выражал недоумение.
— Ну, вот и чудненько, генерал. Слушай новую диспозицию. За пригорок поставишь драгун, стремя к стремени, один взвод с правой стороны, другой слева, в две шеренги. За той рощей наших гусар хорошо спрячешь, по обе стороны по взводу. А вон за тем дальним пригорком видишь густую рощицу?! Там сотню Денисова спрячь, и от Петергофа донцов полностью отводи — оставь там один десяток. И еще десяток гусар направь к ним, на лучших лошадях.
— Ваше величество, вы хотите здесь засаду на авангард поставить?!
— Да, генерал. Вот только на авангарде пасть порвать можно — впереди гусары или конногвардейцы пойдут, эскадрон или два — самое большее. Вот их бить и будем, а гвардейская пехота на отдалении изрядном от нас будет, за лошадьми на своих двоих далеко не угонишься. Думаю, что пока мы будем здесь конников резать, инфантерия еще в Петергоф заходить будет, да там и отдыхать от марша станет.
— Государь, я все понял, но внезапной атаки на изменников не получится — у нас здесь триста конных, может быть шум, кони ржать тоже будут. И внезапность утратим, а мятежники к атаке успеют подготовиться или вообще в западню не пойдут.
— Ты прав, Андрей Васильевич, но нужно сделать так, чтобы пошли, обязательно пошли. И в бутылку, им здесь подготовленную, сами бы полезли. И способ один есть…
— Ваше величество, я искренне восхищаюсь вами! Так вот для чего у Петергофа вы по десятку гусар и казаков оставили! Они в бегство ударятся, а гвардейцы за ними неизбежно в погоню пойдут и по всей дороге вытянутся. А в скачке, да еще со стрельбой, услышать другой шум почти невозможно. Вы правы, государь…
— Так и командуй кавалерией нашей, генерал. Тебе же и боем предстоит руководить! — Петр внутренне ухмылялся, искренняя похвала генерала Гудовича была им совершенно незаслуженна.
«Просто я использовал старый армейский способ — сам не решай, предложи подчиненным, а потом из их предложенных решений выбери наилучшее. Хорошо обдумай, добавь свое, а решение задачи снова на ретивых подчиненных переложи. Успех достанется тебе, а в случае неудачи крайних искать легко.
Я просто опять уловку применил, чтобы они своими мозгами думали. Но самолюбие вчерашнего сержанта приятно ласкает — нижний чин генералами спокойно распоряжается и им приказы отдает. Да что там генералы — двух фельдмаршалов недавно строил. Вернее, только одного, второго хрен построишь, боязно. Он сам кого угодно построит, да еще барабанными палочками по черепу походный марш сыграет, чтоб на воинской службе не расслаблялись. Суровый вояка, преданный, таких холить и лелеять надобно и к сердцу близко держать…»
Петр отъехал за рощицу в сторону, спешился. Сам отпустил подпругу у кобылы, скормил ей кусок булки, погладил по мягкому носу. Та в ответ благодарно хмыкнула и попыталась чисто по-собачьи засунуть свой нос ему в подмышку. Император улыбнулся краешком губ, видя такое нежное проявление чувств у бессловесной подруги.
Закурил папироску и медленно дымил, пока адъютанты готовили ему походную постель — бросили на траву плащ, второй свернули подушкой, третий послужил одеялом. Докурив папиросу, Петр улегся на импровизированное ложе и почти сразу уснул — спокойно, глубоко и без всяких будоражащих душу сновидений…
Тяжело на посту ночью стоять, особенно под утро, когда глаза сами от сна слипаются. Но караул нести надобно, даже когда твой драгунский эскадрон биваком расположился в самом пригороде столицы.
Драгун Степан Злобин сплюнул, поднял фузею, положил тяжелый ствол на плечо и продолжил хождение — пять шагов вперед, поворот, пять шагов назад, поворот и опять. Сколько таких вот караулов и непрерывных хождений пришлось ему нести за десять лет службы…
Времена смутные наступили — вчера гвардейцы в Петербурге восстание подняли супротив природного царя Петра Федоровича. Драгуны к полученному вечером этому известию отнеслись негативно — вольно же лейб-гвардии императорским престолом по своей прихоти распоряжаться. То барская затея, простым солдатам и чуждая, и совсем ненужная.
- Предыдущая
- 33/95
- Следующая
