Ковентри возрождается - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 14

Я еще не имела о мужчинах никакого представления. Взобравшись на стол, я с удивлением обнаружила, что м-р Риджли не двинулся со стула. Я потянулась вперед и открыла окно, в комнату ворвался ледяной ветер и закружил бумаги. М-р Риджли смотрел мне под юбку. Наши глаза встретились, темно-бордовый платок вновь был извлечен на свет.

– Да, вы нам подойдете, – сказал он. – В понедельник приступайте.

Еще два года я по-прежнему полагала, что м-р Риджли заглянул мне под юбку случайно. Кроме того, я считала, что он на редкость неуклюж, без конца задевает меня и путается под ногами. Однажды, развешивая в конторе украшения к Рождеству, он повалился с лестницы прямо на меня. Так мы и лежали, растянувшись, на линолеуме, я внизу, он сверху. М-р Риджли все никак не мог встать на ноги.

– Давай немножко так и полежим вдвоем, ладно? – невнятно шептал он мне в шею. – Я устал. Мне нужно отдохнуть. Жена моя отнимает столько сил; она не дает мне спать.

Поскольку я была совсем молода и глупа, я решила, будто он намекает, что жена требует от него всяческой работы по дому, причем до глубокой ночи. Я представляла себе, как м-р Риджли, светя себе фонариком, набивает на чердаке слой теплоизоляции.

– Господи, я умираю с голоду! – сказал Сидни. – Сколько еще ждать?

Сидни и Руфь сидели под навесом на морском берегу неподалеку от Албуфейры. Полтора часа тому назад они сделали заказ пожилой безумного вида женщине в ситцевом платье. С тех пор они ее не видели. Какой-то малыш подал им хлеб, масло и нарезанные помидоры. После чего ребенок с визгом исчез в морских волнах.

Повар, одетый в капитанскую фуражку, скромнейших размеров плавки и оранжевые пляжные тапки без пяток, явно страдал манией общения. Готовкой он не занимался вовсе. Вместо этого он доставал из колодца воду и опрокидывал ведра на головы и столы посетителей-португальцев. А потом с удовольствием вытаскивал промокших клиентов из-за стола, чтобы те вступили с ним в боксерский поединок. Затем он заключал их в объятия и, громко потребовав бутылку вина, усаживался с ними за мокрый стол выпивать.

Руфь сказала:

– Наверное, это местный обычай, Сид.

Сидни ответил:

– Если он окатит меня ведром воды, я ему врежу. Таков уж обычай у нас, в Центральной Англии.

Руфь вздохнула и посмотрела на пейзаж, почти столь же прекрасный, как было обещано в рекламной брошюрке. Вот он, перед нею: светложелтый песок, ярко-оранжевые скалы, голубое небо и синее море. Брошюрка советовала отведать блюда местной кухни в одном из пляжных ресторанов под навесами; цыпленок пири-пири, судя по рекламе, «хорош до того, что слюнки текут».

С крыши из плетеной травы прямо Сиду на голову упало несколько насекомых. Руфь смотрела, как они резвятся у него в волосах, но ничего не сказала. Ей было слишком жарко и не хотелось себя утруждать. В другом конце ресторанчика поднялся из-за стола повар и, откинув назад голову, поставил себе на лоб стакан бренди. Беззубая старуха в черном принялась хлопать в ладоши, и вскоре все под навесом, кроме Руфи и Сидни, вскочили на ноги, стали раскачиваться и топать ногами по неструганым доскам пола, подбадривая повара.

– В жизни не видела такого позера, – прошептала Руфь.

– Он идет сюда, не смотри! – одними губами произнес Сидни.

Слишком поздно. Повар уже подходил к их шаткому столику на двоих. Вот его волосатое коричневое пузо коснулось белокожей английской руки Руфи.

– О’кей, американцы? – проревел повар.

– Нет, – заорал Сидни. – Не о’кей, мы англичане и хотим получить свою еду.

– А-а-а, англишане, Бобби Чарлтон, да?

– Да! – сказал Сидни, ненавидевший футбол.

– Президент Рейган – да?

– Нет, – сказал Сидни, – Маргарет Тэтчер.

– Уинстон Черчилль?

– Он умер, – ответил Сидни, – morto.

– Принцесса Диана?.. «Роллс-ройс»?

– Да, и раз уж ты здесь, старина, пожалуйста, два цыпленка пири-пири с картошкой и салатом и бутылку холодного vinlo verde. Если, конечно, это не очень затруднит. Я хочу сказать, что мы ждем уже целых два часа, черт побери, наблюдая, как ты тут валяешь дурака, ты, мешок с салом.

Сидни произнес все это с очаровательной улыбкой. Повар снял со лба стакан, выпил содержимое и дружески стукнул Сидни по голове; удар был чувствительный, зато убил насекомых. Повар громким голосом отдал суровые приказания беззубой карге, та схватила пробегавшего мимо цыпленка и, подавив короткое сопротивление, придушила его.

Не прошло и получаса, как куски незадачливого цыпленка уже шипели на вертеле, а на столе лежали ножи и вилки. Перед Руфью и Сидни поставили запотевшую бутыль вина нежно-зеленого цвета. Из моря появился малыш, направился в кухню и принес им блюдо со свежим, хрустким салатом. Карга поставила перед ними миску, полную маленьких дымящихся картофелин в кожуре. Появились соль и перец, потом стружки тающего масла и, наконец, цыпленок, сочный, с хрустящей корочкой, пахнущий лимоном и чесноком.

Они принялись за еду и съели чуть ли не половину, когда ведро ледяной воды смыло все с их тарелок.

Голод – это ощущение пустоты в желудке, но еще хуже – ощущение паники в голове. Я доведена до крайности, и мысль о том, чтобы стащить еду, уже не кажется чудовищной. Я становлюсь хитрой… Я лисица; глаза мои сужаются и устремляются на гроздь бананов, лежащих у самой двери большого магазина самообслуживания, открытого круглые сутки. Продавец, красивый молодой азиат, читает газету на индийском языке. На вид он парень добрый; красть у него не хочется. Я захожу в магазин и прошу у него один банан.

Лампы дневного света ярко освещают мои чумазые лицо и руки. Паренек поднимает голову; он встревожен.

– Бананы по двадцать пять пенсов штука, – говорит он и добавляет: – Независимо от размера.

Я выбираю банан, самый крупный в грозди. Несу его к кассе. Он пробивает двадцать пять пенсов и протягивает руку. Я даю ему два с половиной пенса.

– У меня больше нет денег, я очень хочу есть.

– Извините, – говорит он, качая глянцевитой головой, – вы уже третья сегодня просите.

– Я вам потом верну, – умоляюще говорю я.

– Нет.

– Прошу вас.

– Нет. Уходите.

Я обдираю с банана кожуру.

Но не успеваю сунуть его в рот, как продавец выхватывает его у меня из рук. Я снова вцепляюсь в плод. Банан скользит, размазываясь, из рук в руки, в конце концов распадается на куски и валится на рулоны пробитых чеков на полу. Тихонько охая от отвращения, парень вытирает липкие руки о коротенький халат.

– Вы грязная корова, – говорит он. – И воровка.

– Я хочу есть, – говорю я. – В жизни еще так не хотела есть.

– И прекрасно, значит, теперь вы понимаете, каково голодным! – кричит он. – Я из Калькутты. Там есть хотят все.

Из глубины магазина появляется седой индиец. На лице у него написано, что терпение его вот-вот лопнет. Паренек собирает куски без толку пропавшего банана и бросает в корзину под прилавком.

Мог бы все же отдать их мне.

Дерек Дейкин сидел на супружеской кровати и снимал с себя брюки, носки и туфли. Ему не сразу удалось развязать шнурки, потому что у него тряслись руки. Он встал, открыл дверцу платяного шкафа и осторожно повесил деревянную вешалку с брюками справа.

Платья Ковентри, аккуратные и приличные, висели слева. Дерек потрогал каждый предмет одежды жены. Потом уткнулся лицом в рукав коричневого зимнего пальто, которое она носила одиннадцать лет. Он потянул носом и учуял легкий запах «Трампа» (эти духи Дерек купил Ковентри на Рождество). Сладкий аромат мешался с застарелым запахом сигарет, которые курила Ковентри.

Он всегда знал, что однажды жена оставит его, но не ожидал, что причиной тому станет убийство.

Она была такая красивая и хорошая, думал он. А он был очень некрасивым (даже до того, как почти облысел) и не был хорошим. Он полон недостатков. Он злопамятный и слишком много времени проводил с черепахами.