Ковентри возрождается - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 13

После дождя на растрескавшемся тротуаре стояли лужи, я обмакивала в них пальцы и, слизывая отдающую камнем влагу, продолжала свое бесцельное путешествие.

Хлебная Пила не отрываясь смотрела на первую полосу местной вечерней газеты. Оттуда с фотографии на нее взирала дочь.

– Да, есть, – произнесла она. И передала газету маленькому кругленькому мужу.

– Как мне все это противно, – сказал он, молча прочитав первую страницу.

– Сказывается дурная кровь, – заметила Хлебная Пила.

Это был намек на Руби, мать ее мужа, уже покойную; все знали, что она была завсегдатаем низкопробных пивнушек с весьма буйными посетителями, а детей нарожала целую прорву. Один из них, полукровка, жил сейчас в Кардиффе. Руби ни разу не была замужем.

Так что Теннисный Мяч был незаконным ребенком. Он понятия не имел, кто его отец, да и не хотел знать, покорно вас благодарю. Когда конец Руби был уже близок – того гляди помрет, – она послала за сыном, но он не поехал, убоявшись последних признаний и прикосновений к неопрятной старческой плоти.

– Говорят, это проявляется через поколение, да? – заметил он.

– Что ж, так оно и вышло, правда? – отозвалась Хлебная Пила.

Теннисный Мяч встал с дивана, пошел на кухню и сунул газету в мусорное ведро под раковиной.

С глаз долой.

ПОЛИЦИЯ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:

ДОМОХОЗЯЙКА-УБИЙЦА

МОЖЕТ НАНЕСТИ НОВЫЙ УДАР

Сегодня жители района муниципальной застройки Темные Тропинки приходили в себя от потрясения, которое они испытали, узнав, что их соседка, Ковентри Дейкин, разыскивается полицией за убийство Джеральда Фокса; он скончался вчера в результате смертельного удара по голове. Ее муж Дерек Дейкин сказал нашему корреспонденту Сандре Топпинг: «Мою жену всегда считали кротким, робким человеком. Я могу лишь предположить, что она была не в себе». Когда его спросили, известно ли ему о пресловутой любовной связи между его женой и убитым, м-р Дейкин ответил: «Не знаю, чему и верить. Прежде Ковентри не проявляла к другим мужчинам ни малейшего интереса».

М-р Дейкин, лысеющий, в очках, тщательно одетый старший инспектор обувной компании «Хопкрофт шуз лимитед», не выдержал и разрыдался. «Она же буквально мухи убить не способна; мне приходилось прогонять их в окно свернутой газетой».

Дети блондинки-убийцы – Джон, 17 лет, и Мэри, 16, – сейчас живут у бабушки, миссис Эдны Дейкин, пенсионерки, в ее одноэтажном домике. «Она была темная лошадка, – заявила м-с Дейкин. – Никто никогда не знал, о чем она думает».

На вопрос, удивляет ли ее тот факт, что ее невестку разыскивает полиция, м-с Дейкин ответила: «В общем, нет».

Жена убитого, м-с Кэрол Фокс, пребывает в больнице, ей введены сильные успокаивающие средства. Ее дети, на глазах которых произошло чудовищное умерщвление отца, находятся на попечении друзей. М-р Дж. Бродвей, директор начальной школы имени Джона Кеннеди, где учатся дети покойного, заявил: «Я полагаю, они несколько дней не будут ходить в школу». Когда его попросили высказаться по поводу убийства, он сказал: «В районе Темные Тропинки нет культурного центра, людям нечего делать по вечерам».

Полиция графства опубликовала следующее описание внешности Ковентри Дейкин: «Рост 5 футов 8 дюймов, стройная, волосы светлые, глаза карие. Когда ее видели в последний раз, на ней были синие расклешенные внизу брюки и серый хлопковый свитер с изображением черепахи на груди».

Представитель полиции также сказал: «Предположительно убийство могло быть совершено Ковентри Дейкин в приступе гнева, когда Джеральд Фокс объявил ей о прекращении их любовной связи. Другое возможное объяснение состоит в том, что Ковентри Дейкин является членом тайной группы фанатичных феминисток, которая поставила себе целью истребить мужчин». Отвечая на вопрос, что дает ему основания для такой неожиданной гипотезы, представитель полиции сказал: «Несколько человек предложили свою помощь в расследовании, и нам стало известно, что Дейкин, прежде чем насмерть забить Джеральда Фокса, покрыла лицо сажей, как это водится у террористов. Она может нанести новый удар», – предупредил он.

В четверг около полуночи на меня вдруг накатила волна оптимизма. А может, он жив. Как могла дурацкая пластмассовая кукла убить здоровенного мужчину ростом в шесть футов? Из урны для мусора я вытащила газету «Стэндард»[16], о которой до того и не слыхала. В ней не было ни слова о совершенном мною убийстве; возможно, лондонская пресса не сильно интересовалась провинциальными сенсациями, хотя и сообщала о других насильственных смертях: о людях, раздавленных сельскохозяйственными машинами, о тех, кто погиб, не сумев выбраться из горящих грузовиков или из затопленных карьеров.

Дочитав газету, я сунула ее под свитер, преследуя две цели: чтобы согреться, а также прикрыть соски.

Я не успела еще сказать, что, хоть я была грязна и плохо одета, мне, пока я тащилась по тротуарам, многие мужчины делали вполне недвусмысленные предложения. На вид все они были обыкновенные, приличные люди. Некоторые открывали дверцу машины и приглашали меня сесть рядом. В нескольких машинах сзади были специальные сиденья для маленьких детей. Я понять не могла, зачем таким людям подбирать вонючую незнакомку, когда многих из них наверняка ждет дома благоухающая жена. Но потом я сообразила, что одежда моя явно подчеркивает фигуру. В моем обличье по улице двигался набор женских гормонов и напоминал мужчинам об их физиологических потребностях. Красивую женщину никто не принимает всерьез, кроме нее самой.

Моя привлекательная внешность всегда вызывала у родителей стыд. Когда я была маленькой, они намеренно искажали мой облик, причем делали это самым жестоким образом. Светлые локоны безжалостно отрезались или прятались под некрасивыми вязаными капорами. В будни тело мое болталось в чересчур свободной школьной форме, а на ногах, в довершение картины, были неуклюжие башмаки на шнурках. По субботам и воскресеньям я носила севшие после стирок свитеры и бесформенные юбки в складку.

Я очень рано стала отличаться от сверстниц. Когда мне исполнилось двенадцать, у меня с пугающей скоростью стали расти груди. Такое было впечатление, что еще вчера я носилась, играя, по школьной площадке, а сегодня уже скорчилась в углу, нахохлившись и сложив руки на груди. В самое жаркое лето я не снимала просторной кофты на пуговицах. Игры превратились в мученье, пойти с девочками в душ стало пыткой. Закрыв глаза, я пробегала через заполненное паром помещение. Была у нас такая высокая худая завистливая девчонка по имени Таня Дрейкок, она первой переделала мое прозвище Ковентри-сити в Ковентри-сиси. К пятнадцати годам груди у меня отросли громадные; даже во всей сбруе, стянутые и засупоненные, они распирали платье. Мозолили людям глаза. Учителя смятенно отводили взгляд, посторонние мужчины пялились на них как зачарованные.

Родня моя – люди простые, они считали банты в волосах и цветные туфельки сущей глупостью. Одежда выбиралась скорее для маскировки, чем для украшения. И если я в шестнадцать лет стала битником, то не по интеллектуальной потребности, а из чисто практических соображений. Битники носили огромные бесформенные свитеры, скрывавшие грудь, да еще просторные пальто из шерстяной фланели. Впервые за много лет я наконец расслабилась. Я перестала сутулиться, расплела руки и принялась читать книги, которые раньше таскала под мышкой как неотъемлемую часть обмундирования.

Иногда внешность меня выручала. Благодаря ей я получила должность младшей конторской служащей на фабрике картонных коробок. Других данных к тому у меня не было. «Снимите-ка пальто, милая, – сказал м-р Риджли. – Тут жарко». Я была юна и доверчива. Я сняла пальто… скрестила руки на груди. Лоб м-ра Риджли покрылся потом, и он промокнул его темно-бордовым платком. «И вот еще что. Будьте добры, залезьте, пожалуйста, на мой стол и откройте верхнюю фрамугу».