Словенка (СИ) - Романовская Ольга - Страница 30

— Ну, все пожитки свои собрали, девицы, — весело бросил парень.

— Оба узелка наших уже в телеге, да и мы тоже тут, — улыбнулась Заря.

… Лошадка бежала весело по узкой лесной дороге, которая вела к Градцу. Над головой птички пели, а деревья по обеим сторонам пути-дороженьки листочками шелестели; ветер среди ветвей кружил да песни свои распевал.

Долго молчала Заря, а потом заиграло в карих глазах солнце ясное, запела она песню весёлую. И показалось Гореславе, что ветер замолк на мгновение, а потом подхватил песенку.

Так радостно стало на душе у Наумовны от развесёлой этой песни. В печище у них девушки тоже по весне песни пели, только были они про гусей лапчатых да солнышко ясное: Яриле их посвящали.

— С такой песней весёлой дорога вдвое короче стала, — рассмеялся Май. — А я сделаю так, чтобы гостья наша ещё до заката Градец увидела.

Стегнул вожжами парень лошадь, Снежинка ушами прянула и быстрее побежала. Полетели перед глазами деревья; заскрипела телега.

— А что же вы с братом в лесу живёте, когда родичи ваши в городе живут? — спросила Гореслава.

— Поссорился отец наш со своим отцом, жить в лес ушёл, хозяйство завёл. А мы после его смерти ничего менять не захотели. Только вот уй к себе жить зовёт.

— А ты что?

— Я? На лето приеду, а на зиму опять к братцу. Любим мы друг друга, и каждый денёк опричь друг дружки для нас тоска.

Много порассказала Заря о Градце, о князе его, баском и храбром, у которого до сих пор жены не было.

— Ох, сколько девок по нему сохло и сохнет, а он ни к одной сватов не прислал, — вздохнула рыженькая. — Говорила ты, что он колечко тебе подарил?

— Чистая правда.

— С тобой оно?

Гореслава достала колечко, показала Заре. Та повертела его на пальце и отдала Наумовне.

— Хороший подарок, знать, приглянулась ты ему.

— Смеёшься ты, Заря Власовна, просто отблагодарить хотел.

Ничего не возразила Заря, только с братом переглянулась.

По дороге им речка широкая, но мелкая встретилась; легко они её миновали, рыбок блестящих распугали. Звалась речка эта Соловкой; сказывали, что прозвали её так по имени любимого коня какого-то князя, который утонул в ней.

А за небольшим подлеском, что полу дугой огибала Соловка, показался Градец. Был город окружён высокими стенами, а над воротами прибил кто-то череп коня. Возле стен ютились низенькие избёнки — выселки; жили в них люди бедные да убогие.

Они въехали в город; застучали копыта по бревенчатой мостовой, ведущей к княжескому жилью. Миновав мост через Соловку, свернули на одну из боковых улочек. Май натянул поводья перед воротами с коньками, спешился, гулко постучал по доскам, крикнул:

— Отворяй, Любавушка, гости у двора ждут.

Заскрипели, отворились ворота, выглянула девка белобрысая, узнала своих, во двор впустила. Въехали они на двор, в глубине которого стояла изба с двух скатным крыльцом.

— Вот и приехали, — сказала Заря. — Здесь уй наш живёт Всеслав Стоянович со своей женой Зимой Ярославовной и детками. Старшая Весёла уже замужем, Любава, середняя дочь, нам отворяла, брат её, Олежец, тоже здесь живёт, а молодшая дочка, Голуба, от маминой юбки не отходит. Бывает, придёт к ую бабка Белёна; ворчать она горазда да ты её не слушай.

Вскоре познакомилась Гореслава воочию со всеми домочадцами Всеслава, всем им в пояс поклонилась. Долго хмурился бородатый уй, не хотел, чтобы девка пришлая в его доме жила, да Заря его уломала. "Добрый он, только суровы", — подумалось Наумовне, и права она оказалась. Вскоре глаза Всеслава Стояновича перестали перуновы стрелы метать; лоб хмурый разгладился; пригласил он гостью в дом.

Ничему в избе не удивилась Гореслава, только подметила, что сени тут просторнее были, чем у Добрыни Всеславича в Черене, да оно и понятно: народу в доме больше.

На пороге избы встретила их хозяйка, женщина полная, добрая; за понёву её девчушка малая цеплялась.

— Принимай гостей, Зима Ярославовна, угощай их, чтобы голод с дороги уняли.

Гореслава давно уж проснулась, но выйти из своего кута боялась: Голуба больно чутко спала. Девчушке этой ещё не минула десятая зима, была она возрастом чуть помоложе Желаны, в куклы тряпичные играла; с одной из них теперь и спала. Наумовна всё же неслышно поднялась с лавки и зашлёпала босыми пятками по деревянному полу.

Петухи за маленьким оконцем пропели уже в третий раз, а Зима Ярославовна всё ещё не слезала с тёплой печки, которую вчера натопила.

Зари с Любавой в избе не было.

Огляделась девка и подметила, что дом этот не был таким чистым, как хоромы плотника из Черена, да и не было в нём горницы. Вспомнился Наумовне и дом Гаральда Магнусовича, со множеством переходов и комнат, убранных чужеземными диковинками. Но милее всегда было ей родное словенское жилище, где топят по — чёрному, и дым иногда спускается до полиц.

Хлопнула дверь, зазвенели в сенях голоса. Заворочалась на печи хозяйка, пробурчала что-то недовольно, но всё же сползла на пол, прибрала волосы, надела полосатую понёву и пошла к полицам.

Откинулось тёмно — серое льняное полотнище, вошли в женский кут избы Заря и Любава.; в руках у каждой по крынке молока.

— Утро доброе, — улыбнулась Власовна. — А Голуба всё ещё почивает?

— Пущай поспит немножко, — Зима Ярославовна отлила немного молока в горшок. — Она у меня намаялась давеча.

Зазвенел по кутам смех, и разбудила своим весельем рыжая девка Голубу. Открыла девчонка большие светлые глаза, захлопала ресницами.

— Проснулась, голубка, — улыбнулась Любава. — А, ну-ка, ступай умываться, а то так чумазая да сопливая за стол сядешь.

Голуба сползла с полатей и неторопливо, с опаской поглядывая на Гореславу, побрела к льняной перегородке.

— Ну, поторопилась бы, — бросила ей вслед сестра, — а не то я молоко твоё Мурлыке отдам.

— Не отдашь, матушка не позволит.

— Иди, иди, Голуба, — Зима Ярославовна раздувала угольки в печи. — Поторопись, батюшка да брат скоро придут, а с ним и Май Власович.

Девчонка поджала губки, но быстрее застучала пятками по полу.

Гореслава вызвалась за водой пойти; хозяйка согласилась, дала ей вёдра, сказала: "Колодезь у нас у становика, что за двором. Заря проводит".

Они спустились по крыльцу двухскатному; мимоходом поздоровалась с братом Власовна, по шее Снежинку потрепала и вдоль грядок тёмных побежала к почёрневшему от времени становику.

— Здесь колодец, — она указала на сруб, прикрытый сверху несколькими горбылями. — Я к дому пойду, ты уж сама…

Наумовна возражать не стала, и замелькала в серо — голубом небе рыжая девичья коса. "И у всех них дело есть, все они тут родные другу, только я каликой по свету белому маюсь", — подумалось девке.

Когда она с вёдрами полными возвращалась, во дворе уже никого не было, только лошадь Мая сеном у конюшни хрустела.

На столе уж дымилась горячая каша, и все домочадцы сидели за столом с ложками наготове.

— Поставь вёдра у печки и садись, — Зима Ярославовна указала ей на свободное место.

Каша у хозяйки была славная, такую не каждый раз Лада варила, а уж она была мастерица!

После завтрака проводили они Мая. Как ни уговаривал его Всеслав Стоянович остаться, не согласился парень.

Заря осталась в доме прибирать да хозяйке помогать, а Любава взяла с собой Гореславу на город посмотреть. "Пущай поглядит, города такого она больше не увидит", — согласилась Зима Ярославовна.