Словенка (СИ) - Романовская Ольга - Страница 29

— Как я рада вас видеть, — Наумовна улыбнулась. — Эймунда может вознести хвалу Богам за это чудо.

— Лучше бы я ушёл к Хель вместе с ними, — мрачно проворчал свей. — Сколько их там осталось лежать, Герсла?

— Я не считала. Много на берегу курганов.

— Всех нужно похоронить с почестями, и ты мне в этом поможешь.

— Но я знаю только наш обряд.

— Обряд… Некому его справлять. А Сигурд бежал, как паршивая собака. Надеюсь, чья-нибудь стрела настигла его.

— А спасся ли кто-нибудь, — осторожно спросила Гореслава.

— Если угодно Богам, то Бьёрн и Олаф ещё живы. Когда я в последний раз видел их, то руки их ещё не устали биться.

— А Кнуд?

— Его Бог не помог ему.

Гаральд провёл рукой по клинку Лайгерадта; тихо зазвенел он.

— Знаешь ли ты эти места?

— Нет, впервые я тут.

— Ты хвасталась, что знаешь лес…

— Я сейчас схожу за шишками сосны, сварю их и дам вам выпить отвару: он кровь останавливает.

— Не трудись, рано-то пустяковая.

— У нас в печище так говорил парень один, на которого медведь напал. Умер он.

Свей засмеялся. Но был он бледен, видимо, много крови потерял, поэтому Наумовна, убедившись, что ему ничего не грозит, пошла в лес за шишками. И почувствовала она себя на месте Добромиры, которая мёдом да былинками излечивала все недуги. Когда Гореслава вернулась, Гаральд чистил рыбу. Девушка недоумевала, от куда появилась эта рыба.

… Руки у Наумовны болели от земли и веток, а одёжа пропахла дымом. Курган, костёр, прах, развеянный ветром. В голове у неё всё перемешалось, и не помнила она, кого в землю закапывала, а над кем взмыли языки пламени.

Ночь провели в овражке, который ещё до той страшной ночи девушка отыскала. Слышала Гореслава, как тихо во сне стонал Гаральд, но к середине ночи успокоился. Нужно хвою сосны собрать и настоять. Батюшка лес поможет.

На следующее утро в путь отправились. Ох, трудна дороженька, когда пути не знаешь!

Радовалась Наумовна тому, что не одна по лесу шла; свей, хоть и хворый, защитит от зверя и недоброго люда.

Через четыре дня наткнулись они на чей-то двор. За становиком из крепких брёвен, на отвоёванном у леса пастбище, паслись две тучных коровы и лошадь, а невдалеке виднелась изба с поветью. Крепкая была изба, с крыльцом.

— Вы здесь постойте, подождите, пока я с хозяевами поговорю, — сказала Гореслава, отворяя ворота. — Попрошу я у них пристанища.

— Иди. Твоя земля, твои люди.

Гаральд прислонился спиной к дереву и проводил её усталым взглядом.

На крыльце сидела девка с рыжей косой и стирала бельё. Короткая прядка выбилась из косы на щёку; девушка смеялась и сдувала её за ухо. Кто она была: словенка или корелка — Наумовна так и не поняла.

— Как зовут тебя, — первой заговорила Гореслава.

— Зарёй кличут, — девка снова засмеялась. — А ты кто и как здесь оказалась?

— Я Гореслава. Разбился о камни наш корабль, пришлось посуху идти. Приютить бы не могла нас, Заря, не знаю, как по батюшке.

— Заря Власовна. А приютить можно, если брат согласится. Много ли вас?

— Двое. Только, — Наумовна замялась на минутку, — спутник у меня свей.

— А я ничего супротив людей чужеземных не имею, никакого зла они мне не причинили.

— Так могу ли я привести его сюда? Раненый он.

— А что ж с ним приключилось?

— Медведь напал, — соврала девка: не говорить же правду.

— Веди скорей. Я ему молока парного налью.

Долго Гореслава уговаривала Гаральда во двор зайти; не хотел идти свей, и всё тут, но уломала-таки его девка.

Заря захлопотала вокруг раненного, принесла ему крынку молока. Ай да хороша была хозяйка, и её глаза карие заставили Гаральда присесть на крылечко. Радовалась Наумовна тому, что жильё человеческое посреди леса отыскала. Люди добрые дорогу домой укажут, а спутника её вылечат.

… К вечеру вернулся брат Зари Май. Был он парень статный, вихрастый, тоже рыжий, как и сестрёнка его. Видно, солнышко семью их любит. Согласился он приютить дорогих гостей, с радость позволил выспаться на полатях. От него Гореслава узнала, что до Черена от их двора далёко, а до Градца не более дня пути на лошади. Заметила девка, что при упоминании города этого лицо свея посуровело.

И решила Гореслава ехать в Градец к славному князю Светозару, просить отвезти её в Черен.

Тепло и покойно было спать в избе после ночей, проведённых в лесу на ворохе листьев. Гореслава головой к печке легла, чтобы волосы просушить.

Самое лучшее место досталось, конечно, Гаральду: на печке его хозяева устроили. Весь вечер возле него Заря хлопотала, нашёптывала что-то над травяными отварами, которыми его отпаивала.

Засыпала Наумовна со спокойной душой: уберегла Эймундового отца, отплатила ему за добро. Но беспокойным был её сон, ворочалась девушка с боку на бок. Неужто дедушка-домовой балует от того, что не по душе пришлись ему гости? И показалось ей во сне, что кто-то тихонько по избе ходит.

Незадолго до рассвета проснулась Гореслава. В избе темно было, сонно; рядом на полатях тихонько Заря посапывала, а в углу, на лавке — Май. И только Наумовна снова глаза закрыла, услышала Гаральдов голос:

— Прощай, Герсла. Спасибо за всё добро, которым мне отплатила. Не проси скальдов сочинять ниды, а коли будешь в Сигунвейне, то не забудь о нашем дворе. А ворогов к нам не наведи. Ну, прощай.

— Да куда же вы, — сон, как птица, с глаз слетел.

— Свеев поищу в Светозаровом городе. Лучше нам в Градец идти порознь. Спи теперь, солнце ещё не встало.

И исчез свей из избы; не слыхала даже Гореслава, как дверь скрипнула, и только собачка белая во дворе тихо заворчала. Исчез Гаральд, словно его и не было. Ну, знать, нужно так. Храните его, Боги!

Никогда Гореслава так долго не спала; уж и петухи не в первый раз пропели, и заря зажглась на востоке и разлилась по всему небу, а девка так и не проснулась. Разбудило её пение Зари.

Наумовна глаза открыла, потянулась сладко, свесила ноги с полатей.

— Хорошо ли спали, Гореслава Наумовна, — девка улыбнулась, и солнышко через маленькое окошко заиграло золотом на её волосах.

— В тепле всегда сладко спится.

— А куда ж спутник твой ушёл?

— Не знаю, наверное, в Градец.

— Ушёл ночью, хворый… Не дело это.

— Да, свеи народ странный. Я у них полгода прожила и всё это время дивилась им. Вот и теперь ушёл Гаральд Магнусович во ворожий город…

— Знать, видела, как уходил?

— Как не видать. Попрощался он со мной.

— Ну, кто ушёл, того уж не воротишь. Сходи во двор, умойся — кувшин на крыльце стоит, и есть приходи. Май вернётся, поговорим о том, что тебе дальше делать.

Вода сделала своё дело, прогнала остатки сна. Славно было сидеть на крылечке и греться на солнышке.

— Идёшь, что ли? — бросила из избы Заря.

… Как же давно не ела Наумовна родной пищи! Конечно, в Сигунвейне тоже было молоко, но не такое сладкое, как здесь.

Заря с радостью подливала ей ещё и ещё и улыбалась; она, вообще, была девка весёлая. Пока Гореслава уплетала за обе щеки, она ей рассказывала про уя, который жил в Градце и к которому однажды в год приезжала Заря. Говорила она, говорила и вдруг замолчала, улыбнулась.

— Я с Маем поговорю, он отвезёт тебя в Градец. Поживёшь у нашего уя; он тебе расскажет, как до твоего жилья добраться.

Снова запела в груди забытая, было, надежда; примешалось к ней желание вновь повидать загорелого князя с волосами, как вороново крыло.

Когда воротился Май, Заря сразу ему про надуманное рассказала. Согласился парень, но велел и сестре ехать с гостьей.

— Поезжай, Зарюшка, нечего всю весну да лето в лесу скучать. Поживёшь с Всеславом Стояновичем, Гореславе Наумовне поможешь в Градце обжиться.

— А ты как же?

— Не впервой уже. Поезжай.

К полудню запряг Май свою Снежинку (так он кобылу свою белую кликал), загнал скотину в поветь, задал ей корму, оставил сторожить её собаку.