Меня не купишь - Касарьего Мартин - Страница 8

• Предыдущая
• 8/37
• Следующая

Эльза улыбнулась, взяла стакан и вышла на улицу. Я шел следом. И опять ветер влепил нам по ледяной пощечине. Причем Эльзе — совершенно заслуженно.

Санта-Клаус сидел все на той же скамье, пережевывая жвачку все тех же обид. Но теперь ему было заметно теплее — не зря же он высосал полбутылки паршивого вина. Насколько я мог разглядеть, этот жадина не оставил на дне ни капли.

— Эй, красотка, — закричал он, едва увидев Эльзу, — иди ко мне, погреемся!

Санта-Клаус похлопал рукой по скамье, показывая местечко, зарезервированное им для Эльзы.

— Трахай своих волхвов, козел, — отозвалась Эльза.

Пока я открывал двери нашего экипажа, Эльза открыла мне печали своего сердца. Ее губы дрожали от бешенства.

— Осточертели! Почему женщина не может ходить повсюду спокойно и открыто?

Ангелочек! Одно дело — открыто, и совсем другое — открыв всем взглядам свой зад. Я тронулся. Санта-Клаус встал, цепко ухватил бутылку за горлышко, как будто это была его теща или немецкая ручная граната, и, когда мы проезжали мимо, метнул ее в нас. Бутылка упала на крышу и разлетелась на куски. Это была ночь битых стекол.

— Твою мать! — выругался я. — Что творит разобиженный Санта-Клаус! Хотя тебе не следовало разговаривать с ним так грубо.

— А ему следовало раздавать детям подарки, а не болтать ерунду. И где он посеял мешок с игрушками?

Эльза все еще злилась.

— А я откуда знаю. Наверное, успел все раздарить.

«Шкода» чихнула и заглохла.

— Твоя машина прекрасно объясняет, почему развалился коммунизм, — глядя в окно, прокомментировала Эльза

Я завел мотор.

— Разворачивайся.

— Куда мы едем?

— Разворачивайся. Естественно, не ко мне. Сегодня поедем к тебе. А потом подыщем что-нибудь получше.

Я развернулся, и мы опять направились в сторону «Голубого кота» и Санта-Клауса.

— Здесь ужасно холодно, — пожаловалась Эльза — В этом рыдване что, нет печки?

— Разумеется, есть.

— Что-то не чувствуется.

— Она есть, но она не работает.

Эльза хотела было улыбнуться, но улыбка внезапно замерзла на ее губах. И тогда она открыла окно и швырнула стакан в Санта-Клауса. Брызги веером полетели в его сторону, а стакан шлепнулся на тротуар и взорвался миллионом мелких и звонких кристалликов. Ну что я говорил: ночь битых стекол! Эльза достала сигарету. Я дал ей огня. В зеркале вопил и дергался Санта-Клаус. Я не слышал, что он там кричал, но похоже, что-то крайне дурного тона. Его лицо превратилось в лицо кричавшего от страха Тони. Трудно осознать смерть близкого человека. Пяти минут для этого мало. Тони никогда и никому не причинил вреда. У него были все основания озлобиться на весь мир, но он не озлобился. Ему было всего девятнадцать лет.

— Никак не могу выбросить Тони из головы, — сказал я.

— Ох, горюшко-горе. И я в таком виде.

Сжимая руль левой рукой, правой я наотмашь ударил ее по лицу. Сигарета вылетела из ее губ. Эльза осторожно дотронулась до губы. Струйка крови потекла по подбородку.

— Спасибо, милый, что помогла тебе разрядиться. Мне нравится чувствовать себя полезной.

— На, вытрись. — Я протянул ей носовой платок.

— Засунь его себе в задницу, может, тебе понравится. — Она наклонилась и подняла сигарету. Глотнула нечистого воздуха. — Тебе повезло, Макс, она не погасла. Я бы получила огромное наслаждение, глядя, как ты даешь мне прикурить.

В конце концов она вывела меня из себя. Ей всегда это удавалось. Поэтому она и не разозлилась всерьез. И затрещину восприняла как свой триумф.

Подкатили к моему особняку. Эльза перешагнула через ограду и только после этого бросила на землю окурок — в компанию к своему же предыдущему.

— Мне хотелось бы взглянуть на Розу. Я уж и забыл, когда видел ее в последний раз.

— Ну да. Лет шесть тому назад, верно? — В ее голосе звучал вызов.

— Точно. И с женихом неплохо бы познакомиться. Как его зовут?

Я открыл дверь, и мы вошли. Разумеется, сначала она — я с удовольствием пропустил даму вперед. Я джентльмен, а Эльза была настоящей принцессой. По крайней мере, так подумал бы всякий, посмотрев альбом с ее фотографиями той поры, когда девушка лелеяла мечту стать фотомоделью. Но Эльза редко подолгу лелеяла что бы то ни было, тем более мечты.

— Годо.

— Что за ужасное имя.

— На самом деле его зовут Годофредо.

— Так уже лучше.

Эльза сбросила пальто, сшитое из шкурок шестидесяти убитых норок. Моим глазам опять открылись ее руки и чулки. Черное платье было действительно очень красиво. Эльза всегда отличалась хорошим вкусом. И вся она, с чистыми, ухоженными волосами, чуть подкрашенными губами и блестящими кошачьими глазами, была неотразимо хороша. Она умела выгодно преподнести данную ей от природы отличную фактуру.

— Он недурен. Правда, роста небольшого.

На словах и в моем присутствии для Эльзы все мужчины делились на красивых, очень красивых и тех, кому следовало бы отдаться немедленно и не сходя с места. Хотя на самом деле она была твердо уверена, что все известные ей мужчины скопом не стоили одного хорошего кошелька из крокодиловой кожи. Зазвенел будильник. Я вошел в спальню и отключил звонок. С момента, когда я его завел, прошло сорок минут. За эти долгие сорок минут я видел полное жизни, изумительное обнаженное тело Эльзы; навеки мертвое, совершенно одетое и ни на что больше не годное тело Тони, его изломанную руку, продырявленную грудь, застывший на лице страх; я дал пощечину Эльзе и не раскаивался в этом, и вновь любил ее, любил и ненавидел, потому что не мог простить и не мог больше доверять ей, а Тони никогда и никому не причинил вреда.

— Ты не голодна? — поинтересовался я, выходя из спальни. В квартире так и стоял запах сгоревшей фабады.

— Да, — кивнула она. — Но желудок здесь ни при чем.

Скорей всего, именно это она и имела в виду, когда советовала мне не пить на случай, если придется еще раз пустить в ход оружие. Даже в своих намеках Эльза была предельно конкретна.

— Попробуем решить эту проблему, — откликнулся я. — Но сначала позвони Розе. Я хочу встретиться с ней и Годо. Я увяз во всем этом по самые уши и хочу знать, что происходит. Договорись на завтра, на утро, часов в двенадцать.

Пока Эльза говорила по телефону, я наконец сжалился над своим мочевым пузырем. Спустил воду, вышел из туалета. Эльза подошла и обняла меня. Мы поцеловались. Если бы было возможно торговать расфасованной страстью, мы с ней стали бы миллионерами.

— Мы договорились на двенадцать в бутике Альмиранте. Мне нравится эта вешалка, но, если на нее повесить достойный костюм, она станет еще лучше, — добавила она, отстранившись на метр и откровенно рассматривая меня. — Заодно куплю себе чулки. А может, и еще какую-нибудь ерунду. А теперь извини: я понимаю, что кажусь богиней, но время от времени и у меня возникают кое-какие потребности.

Еще бы! И как правило, куда более дорогостоящие, чем мои. В эпоху моего процветания в качестве телохранителя Эльзе едва хватало всей моей зарплаты на самое необходимое. В редчайших случаях, когда ей приходилось ехать на метро, она воображала себя великомученицей Августиной Арагонской. Я вошел в спальню, сел на кровать и положил «стар» на тумбочку. Снял пиджак и повесил его на спинку стула, расстегнул кобуру, механически убедился, что все пятнадцать патронов не покидали своих гнезд в магазине «астры» и что рычаг для извлечения магазина действует безотказно (теперь такая система уже не используется), и положил пистолет под кровать. Разулся. Эльза вошла в комнату, на ходу медленно снимая серьги. Во всем этом было много поэзии и чуть-чуть рутины. Рутина, ставшая поэзией: рядом с этой, и только этой женщиной я хотел бы состариться.

— Неужели в этой комнате нет даже самого завалящего зеркала?

— Нет, но я и так тебе скажу: ты самая прекрасная женщина на свете.

Она положила серьги на столик у стены в ногах кровати. Когда-то над ним действительно висело зеркало, но оно погибло от руки взбешенной женщины, швырнувшей в него туфлей. Я обязательно расскажу об этом Эльзе — пусть поревнует. Эльза сняла браслет, золотой, с бриллиантами. Я не ювелир, но это точно не бижутерия. Между тем я тоже не сидел сложа руки. Теперь я расстегивал рубашку.

• Предыдущая
• 8/37
• Следующая