Полуночные тени (СИ) - Кручко Алёна - Страница 52

— Да… ваше величество.

И снова — молчание, нарочито долгое. Да чтоб ты сдох!

— Хорошо. Пусть так и будет.

У меня вдруг ослабли ноги. Настолько, что пришлось сесть на пол. Затрясло, сами собой потекли слезы, и я закусила руку, чтобы не разреветься в голос.

— Что же касается тяжбы Лотаров и Ренхавенов…

Ох, неужели это еще не конец?! Представляю, каково Анегарду!

— Лотары виновны перед нашей особой, Ренхавен же доказал свою преданность. Тем не менее, тот путь, коим барон Ренхавенский пытался разрешить давний спор, мы считаем путем порочным и неуместным. Дрязги между соседями множат смуту в королевстве, и поощрять их мы не намерены. Посему все останется как есть, дабы иные сделали надлежащие выводы и не пытались более решать имущественные разногласия силой оружия.

Хмыкнул что-то неразборчивое Зигмонд. Тишина внизу сменилась негромким гулом разговоров.

— Расходятся, — сказал Зиг. — Значит, король ушел.

Да уж, подумала я, вот так суд! Всем судам суд.

— Сьюз… эй, Сьюз, что с тобой? — Зиг наклонился, его пальцы коснулись моей щеки. Зашипел зло: — Нашла время рыдать! Вставай, уходить надо!

Вздернул меня на ноги, прислонил к стене.

— Чтоб через полминуты успокоилась, ясно тебе?

Я закивала. Вытерла слезы и сопли подолом юбки — благо, нелюдь как раз отвернулся, закрывая обратно тайные щели. Вздохнула как можно глубже. Теперь, без проникающего из холла света, сумрак показался мне почти непроглядным. Твердые пальцы Зигмонда капканом сомкнулись на моей ладони:

— Пошли. И ни звука, поняла?

Я шла за Зигом почти вслепую, и, тишина и сумерки тому виной, а может, просто усталость, но волнение, страх, напряжение с каждым шагом сменялись странной пустотой. Как будто вычерпали из меня все мысли, все чувства, до самого донышка.

— Здесь, — прошептал заколдунец, останавливаясь. Приник ухом к стене. — Ждем. Садись пока, отдыхай.

Я прислонилась к стене. Потом села, положила голову на колени. Вздохнула.

— Имей в виду, начнешь реветь — убью, — свистящим шепотом предупредил Зиг. — За стенкой королевской швали до бесов, еще не хватало, чтоб…

Все хорошо, хотела ответить я, уже не зареву. Но горло будто сжало что-то, и я лишь кивнула, вовремя вспомнив, что Зиг-то меня прекрасно видит.

В пустую голову прокралась первая мысль: ставшее привычным в последние дни "что же теперь будет?". Ничего не будет, зло ответила я сама себе. Прекращай, а то ведь правда разревешься. Анегард пока еще жив, старый барон… отец… тоже. Пусть не оправдали и даже не помиловали, но могло быть хуже, верно?

Зигмонд сел рядом. Прошептал на ухо:

— Подождем еще немного. Вроде все прошли, но мало ли…

Я снова кивнула. Зиг положил ладонь мне на плечо, сжал легонько. Все будет хорошо. Ведь правда, все теперь будет хорошо?

Тишина и сумерки съедали время, я уже не могла понять, долго ли мы тут сидим, время к ужину или скоро утро… хотя нет, утро — это навряд ли, ведь выбираться отсюда, наверное, лучше всего ночью? Зиг шевельнулся, зашептал:

— Мы выйдем в коридор возле лестничной площадки. Вряд ли там до сих пор стража, но если вдруг… в общем, твое дело — молчать и не мешать мне.

Я поежилась. Лучше бы стража и правда уже ушла! Мне ничуть не улыбалось видеть, как заколдунец будет рвать горло королевским солдатам. Да и Анегарду такое на пользу не пойдет. Интересно, королю уже доложили, что у барона Лотара в замке нелюди живут?

Зигмонд встал, завозился у стены. Что-то противно скрежетнуло, Зиг ругнулся, прошипел:

— Сто лет не смазывали, что ли?! Или все триста? Ох, скажу я Анегарду!

Открылась узкая щель хода. Зиг выглянул, выдернул меня наружу; в следующий миг стена за нашими спинами вновь казалась цельной.

— Сюда! — не выпуская моей ладони, нелюдь сиганул через лестничную площадку. Я услышала шаги внизу, голоса:

— А я говорю, шумело!

— В ушах у тебя шумит, парень! Сменимся, выспись.

Не помню, как мы пробежали коридор до черной лестницы! Сердце бухало, а казалось — топочет сзади стража. Отдышалась лишь в закутке между первым и вторым этажом, когда Зиг остановился. Снизу слышались голоса — похоже, там гуляли чужие солдаты.

Ладонь Зига прошлась по моим волосам.

— Все хорошо, — выдохнула я. — Правда.

— Знаю, — кивнул нелюдь. — Ты умничка. Только у тебя паутина в волосах была. Сейчас провожу тебя до кухни, а потом слетаю до Анегарда, узнаю, как он.

— Расскажешь потом. Я тебя подожду, все равно не смогу заснуть.

— Договорились.

— И передай… — я запнулась. Какие слова верно скажут обо всем, что я сегодня перечувствовала?!

— Что, Сьюз?

— Да нет… ничего не надо.

Зигмонд понимающе кивнул. Приобнял меня за плечи. Мы тихо сошли вниз, прокрались мимо двери, — по счастью, закрытой, — за которой чужие голоса горланили пьяные песни. Мимо кладовых, моечных и прачечных. И уже у самой кухни столкнулись со стражником.

— Кто здесь? — окликнул он, и я узнала голос: Марти.

— Ты чего, парень? — удивленно спросил Зиг. — Разве здесь теперь запрещено ходить?

— Смотря кому.

— Мы здесь живем вообще-то, — сказала я. Голос дрожал. Зиг сжал мою ладонь, проворчал:

— Да ладно, нельзя так нельзя, что мы, не понимаем, что ли? Раз король… Пошли отсюда, Сьюз.

Рука Зигмонда по-хозяйски легла на мои плечи. Мы прошли мимо королевского пса, и мне показалось — его взгляд прожег насквозь. Что-то он почуял, как пить дать, почуял! Но смолчал. Хотела бы я знать, почему?

До самого поворота к кухне я чувствовала между лопатками чужой взгляд. Боги великие, а если б нас наверху застали?!

— Ты спрашивала, почему я Гарника не позвал, — шепнул Зиг, остановившись перед кухонной дверью. — Еще и поэтому. Кого удивят мужчина и девушка в укромном уголке? А хорошо, Сьюз, что ты велела нам с Анегардом молчать! Баронской дочери и сестре не вполне прилично разгуливать ночами в обнимку с непонятно кем, даже если этот непонятно кто и сам вполне благородного происхождения! Впрочем, моей вины перед тобой это, пожалуй, не умаляет.

Я аж икнула с перепугу.

— Хочешь сказать, теперь ты, как благородный человек, обязан будешь на мне жениться?

— Ну что ты, — оскалился Зигмонд. — Какой я, к бесам, благородный? Да и не человек к тому же.

Аскол, капитан "Королевских псов", не отличался быстротой мышления, зато славился поистине сутяжнической въедливостью и дотошностью. Любой из его отряда предпочел бы самый опасный бой или даже десяток предрассветных караулов единственному взгляду капитана, ежели тот пребывал в настроении "а наведу-ка я порядок". С врагом проще: враг бьет, и ты бей, и тут уж — на чьей стороне сила и удача. А капитану в ответ на всегдашнее его нудилово по башке не заедешь: стой молча, гляди прямо, выслушивай неторопливые рассуждения о собственной неряшливости, безалаберности, несоответствии высокой чести служить в столь прославленном отряде… тьфу!

Тем чудней выглядело, что один из прославленного отряда, причем боец далеко не худший, с некоторых пор откровенно нарывался на выволочки. То перевязь наперекосяк, то на штанах пятно — будто не знает, что с таких-то вот мелочей Аскол пуще всего ярится! И ладно б новичок какой: щенков, как известно, учат! — так ведь нет, парень в отряде чуть ли не полтора десятка лет. С натурально щенячьего возраста, всю школу давно уж прошел, молодняку сопливому всегда в пример ставили, и сам король его по имени знает!

— Игмарт, бесы тебя язви, опять?! — морщился Аскол, когда бывшая краса и гордость королевских псов заявлялась на утреннее построение в виде настолько мятом, будто его корова пожевала и выплюнула. — Ты вообще соображаешь, что мы — личный отряд короля? Или забыл? Или решил, что твой вид в самый раз для королевских покоев?

Игмарт стоял молча, глядел прямо, не каялся, не оправдывался, и назначение на хозработы вместо почетного караула принимал как должное. Следующие несколько дней поводов к упрекам не давал. Но, бесы его язви, едва капитан вздыхал с облегчением и продвигал поганца в очереди на престижные посты у королевского кабинета или в тронном зале, как поганец снова являлся в виде совершенно непотребном! И отправлялся в очередную ночную стражу во дворе, а то и вовсе в позорный наряд по конюшне, дровяному складу или прачечной.