Коридор - Каледин Сергей - Страница 23

• Предыдущая
• 23/47
• Следующая

– Да ничего такого, – засуетился Кирилл. – Башку малость так обрил до половины. Курит сейчас.

Глафира уронила тряпку.

…Алик заперся в комнате и молчал, не открывая на просьбы матери, Кирилла и Доры. Глафира сидела на по­лу у двери и плакала. Кирилл уговаривал Алика:

– Ты дверку-то чуток приоткрой, и все. И посиди там. Мы-то к тебе и не пойдем: ты, главное дело, дверку-то приоткрой…

– Он, может, уж и повешался давным-давно, – пред­положила Дора.

– Откуда слово-то такое вычерпала? – застонала с пола Глафира. – Бога-то хоть побойся…

– А у них, Николавна, – нагнулась над соседкой До­ра, – у них как зайдет, так он уж раз – и повешался. У психических как не по их – так все… Кирюш, ты в ли­чину-то глянь, чего он там делает?

– Глянь-то глянь, а он шилом пырнет, – засомневал­ся Кирилл, но все-таки припал глазом к замочной сква­жине. – На ключ взял, не видать…

– Тогда в психическую надо звонить. Или милицей­ских звать, – уверенно сказала Дора.

Пока Кирилл по телефону вызывал помощь, Дора вскипятила чайник, подняла с пола зареванную притих­шую Глафиру.

– Чего реветь-то впустую, Николавна. Не повешал­ся – так спит. Приедут

– разбудят. Чем выть, пойдем чайку свеженького.

Скоро раздался длинный звонок в дверь.

– Забира-а-ть приехали, – радостно сообщила До­ра, но под взглядом Глафиры, поперхнувшись чаем, испра­вилась: – Нет, ты гляди, как быстро-то помощь ездиет. Раз – и приехали…

Кирилл подвел к двери трех одинаково крупных мужчин, разница была только в халатах: у двоих запах на спине тесемками, у третьего – спереди на пугови­цах.

– Этот врач, а те санитары, – объяснила Дора.

– …Обрил полголовы и заперся вместо института, – объяснял врачу Кирилл.

Рядом без слов стояла Глафира, по-старушечьи ком­кая концы платка.

– Топорик дайте, – попросил врач. – Или ломик. Алик шел по коридору, ласково придерживаемый с двух сторон санитарами. Смирительная рубашка не понадобилась, она так и висела на плече у одного сани­таров.

– Повели-и… – довольно просипела Дора, благо Гла­фиры рядом не было. – А не закрывайся, мать не морочь. А то ишь, запирается! Сегодня полбашки обрил, а зав­тра, глядишь, и самую голову снесет. Не-ет. Оттеда те­перь уж только на Ваганьково…

На шумные события в коридоре вышел Александр Григорьевич.

– Приветствую вас, приветствую… – пробормотал он, увидев незнакомых людей в белых халатах. – Что такое, что случилось?..

– Алька рехнулся совсем, – пояснила Дора. – В су­масшедший дом переправляют.

– То есть? – развел руками Александр Григорье­вич. – А-а?.. Надолго ли?

– Безвылазно, раз спятил вконец.

– Позвольте, позвольте… – Александр Григорьевич протянул руки к удаляющемуся Алику. – А десять руб­лей?.. Взаимообразно… Да, хм. Тем не менее, однако…

Бронзовые часы на пианино пробили двенадцать раз. Александр Григорьевич подождал, пока Алика, по его расчетам, спустят вн, посадят в машину, но, чтобы не тратить время без толку, решил пока надеть галоши и почистить шляпу; но вот, по его предположению, Алика увезли, и он, предварительно покашляв, чтобы хоть под­готовить бывшую жену к сообщению, сказал неуверен­ным голосом:

– Шурочка, ну, я намерен в столовую, в сапожную мастерскую и прочее. Полагаю, если время останется, по­сетить баню… Таким вот образом… А вообще-то сегодня…

– Да-да, – кивнула головой, не отрываясь от бумаг, Александра Иннокентьевна. Ее закрывала высокая спин­ка английского кресла, но и не видя ее, Александр Гри­горьевич знал, что Александра Иннокентьевна в этот мо­мент кивает. – Закрой дверь, дует.

Александр Григорьевич похлопал себя по карману ПИджака: нет, не забыл – книжка была на месте.

Уже на лестничной клетке четвертого этажа Алек­сандр Григорьевич учуял, что Олимпиада Михайловна верна своему слову: действительно, как было вчера обе-Щано, фасолевый суп и, по всей видимости, с грудинкой. Вторым запахом, которым обдало Александра Григорье­вича, был запах тушеной капусты со свининой, тоже гарантированной на сегодня Олимпиадой Михайловной по случаю его дня рождения.

Оля утром поздравила отца с семидесятилетием, сде­лала губы бантиком и сказала, что справлять пока не на­до: «Вот кончится твоя эпопея, заодно все и отпразднуем. Ты же знаешь, какая мама… ортодоксальная…»

После возвращения с Севера Александр Григорьевич узнал, что Уланского Александра Иннокентьевна его выписала сразу после развода. Про развод ему сообщили еще там, но он надеялся, что прописка сохранилась.

Прописался он в Басманном, благо в Басманном был прописан Лева. Прописавшись, Александр Григорьевич предполагал снимать комнату. Люся поддержала это его намерение – теснота же. Лева отмолчался, Георгия ни­кто не спрашивал; но что касается Липы, та категориче­ски запретила Александру Григорьевичу даже заикаться об этом «сумасбродном» варианте: Александр Григорье­вич будет жить в Басманном, до тех пор пока… До каких пор в Басманном будет жить Александр Григорьевич, Липа не знала, но подозревала про себя, что жить со сватом ей придется, по всей видимости, до самой смерти. Ну что ж, в тесноте – не в обиде, так – так так. Алек­сандру Григорьевичу было предложено вносить в бюджет семьи малую сумму на пропитание. Конечно, Липа кор­мила бы его и просто так, но опасалась, как бы старик не стал чувствовать себя неловко в нахлебниках.

Неожиданно Александр Григорьевич прижился. И да­же приобрел особое, очень важное положение: он снова, как много лет назад, стал репетитором, на этот раз внука-первоклассника. Теперь Александр Григорьевич чувство­вал себя на своем месте. И невестка стала благоволить к нему и не заикалась о переезде.

Однажды Александра Иннокентьевна позвонила в Басманный, что делала крайне редко, и наткнулась на голос бывшего мужа. Говорить с ним она не стала, но подробно выяснила у Олимпиады Михайловны все об­стоятельства, касающиеся Александра Григорьевича. И, убедившись, что Александр Григорьевич вернулся по закону и со дня на день дожидается оформления соответ­ствующих документов, через сына предложила бывшему мужу не злоупотреблять гостеприимством Бадрецовых и вернуться на свою жилплощадь.

Александр Григорьевич послушно собрал чемодан и отбыл в Уланский.

Но в Басманный продолжал ходить через день – за­ниматься с Ромкой и вообще…

Александре Иннокентьевне он на всякий случай об этом не говорил, да она и не интересовалась, загружен­ная общественной работой.

– …Господи! – всплеснула Липа руками. – Я ведь вам подарок приготовила…

. Александр Григорьевич образил смущение, помы­чал и, пока Липа металась по квартире в поисках подар­ка, продолжил обед.

– Нашла, слава богу! – С этими словами Липа по­дошла сзади к жующему свату и обеими руками напяли­ла ему на голову шляпу. – К зеркалу, к зеркалу…. – Позвольте… – забормотал Александр Григорьевич, подойдя к шкафу. – Какая роскошь! Благодарю вас, Олимпиада Михайловна, ей-богу, даже неловко… – Алек­сандр Григорьевич поправил шляпу. – Великолепный ве…

– Бабуль, а мы с дедушкой Сашей сейчас пойдем Мясницкую смотреть, да, дедуль? – сказал Ромка, дое­дая суп. – Где дедушка работал у капиталистов.

Александр Григорьевич поморщился от нелюбимого слова «дедуль», но кивнул.

– Чрезвычайно все было вкусно. Засим разрешите откланяться. Я думаю, часика через два Рома освобо­дится.

– Всего вам доброго, – закивала Липа. – Приходите к нам, ради бога, без всяких стеснений.

– Да-да, – пробурчал тот, снимая по привычке с ве­шалки старую шляпу.

– Оставьте шляпу в покое. Я ее выкину. У вас теперь новая есть.

Калоши не забудьте, – напомнил Ромка.

Александр Григорьевич послушно вбил ноги в кало­ши, Ромка, сев на корточки, поправил ему завернувший­ся задник.

На троллейбусе они доехали до Красных ворот. Че­рез илощадь Александр Григорьевич перевел внука за На чем мы с тобой остановились в прошлый раз?

– Вы по своей воле пошел в солдаты. – Ромка все еще звал деда на «вы», как малознакомого, но в глаголах всегда употреблял единственное число, потому что множественное резало ему ухо своей глупостью.

• Предыдущая
• 23/47
• Следующая