Несущая огонь - Кинг Стивен - Страница 48

• Предыдущая
• 48/83
• Следующая

Вдруг он снова вспомнил Уэнлесса — и ужас придавил его. Ему почудилось, будто он превра... да, превращается в Уэнлесса. Демоны, повсюду демоны, а он бессилен отогнать их, даже позвать на помощь.

— Чего вы хотите, Рэйнберд?

— Я уже сказал, Кэп. Ничего, кроме вашего слова, что мое знакомство с Чарлин Макги не кончится выстрелом, а только с него начнется. Я хочу... — Его здоровый глаз потемнел, подернулся поволокой, взгляд стал отрешенным. — Я хочу познать ее. У Кэпа отвисла челюсть.

Внезапно сообразив, Рэйнберд презрительно покачал головой.

— Не в этом смысле. Не в библейском. Но я узнаю ее ближе. Мы станем с ней друзьями, Кэп. Если она и вправду такая могущественная, мы станем с ней большими друзьями.

Кэп издал какой-то странный звук: смехом это трудно было назвать, скорее взвизгом.

Лицо Рэйнберда продолжало изображать презрение.

— Ну да, вы считаете это невозможным. Еще бы — монстр. И руки в крови, пролитой по вашему приказу. И все же так будет, Кэп. У девочки два года не было друзей. Только отец. Для вас она, Кэп, все одно что я. В этом ваша главная ошибка. Для вас она тоже монстр. Правда, полезный. Наверно, это потому, что вы белый. Белому везде мерещатся монстры. Ему даже собственный отросток кажется монстром. — Рэйнберд рассмеялся.

Понемногу Кэп начал приходить в себя, к нему вернулась способность рассуждать здраво.

— Зачем мне идти вам навстречу, даже если правда все, что вы сказали? Вам ведь недолго осталось жить, и мы оба это знаем. Двадцать лет вы охотитесь за своей смертью. Остальное не в счет, в порядке хобби. И вы на нее вот-вот напоретесь. А это развяжет нам руки. Так зачем, спрашивается, давать вам желанную игрушку?

— Возможно, вы правы. Возможно, я охочусь за своей смертью... признаться, не ждал от вас, Кэп, такого цветистого оборота. Пожалуй, вас недостаточно воспитывали в страхе божием.

— Ну уж вы-то, во всяком случае, не бог, — заметил Кэп. Рэйнберд усмехнулся.

— Ну да, дьявол, я понимаю. Вот что я вам скажу: если бы я всерьез охотился за своей смертью, я бы ее давно нашел. Может, я играл с ней, как кот с мышью? Только я не собираюсь угробить вас, Кэп, или Контору, или американскую контрразведку. Слава богу, не вчера родился. Просто мне нужна это девочка. А вам наверняка понадоблюсь я. Мне может оказаться по силам то, перед чем спасуют все наркотики Хокстеттера.

— А дальше что?

— Когда мы закроем "дело Макги", Управление по переосвоению земных недр прекратит свое существование. Ваш Нофтцигер сможет сменить все шифры в машине. А мы с вами, Кэп, слетаем в Аризону. Пообедаем в Флэгстаффе, в моем любимом ресторане, потом пешком пройдемся ко мне и за домом, в пустыне, запалим костер, на котором поджарим шашлычок из разных бумаг, фотографий и магнитофонных пленок. Если захотите, я даже покажу вам свою коллекцию обуви. Кэп думал. Рэйнберд не торопил его с ответом. Наконец Кэп сказал:

— Хокстеттер и его коллеги считают, что может уйти года два на то, чтобы девчонка сломалась. Все будет зависеть от того, насколько силен в ней защитный императив.

— А вам больше четырех-шести месяцев не продержаться. Кэп неопределенно повел плечами.

Указательным пальцем Рэйнберд свернул нос на сторону, скособочился и стал похож на страшилу из сказки.

— Ничего, Кэп, постараемся, чтобы вы подольше продержались в седле. Мы с вами повязаны, много чего нам довелось вместе похоронить — и в переносном смысле и в прямом. А насчет двух лет он загнул. Мы свое возьмем, и вы и я.

Кэп обдумывал. Он чувствовал себя старым и усталым, а главное беспомощным.

— Похоже, вы своего добились, — сказал он.

— Отлично, — мгновенно отреагировал Рэйнберд. — Что если я буду приходить к ней как уборщик? Человек, далекий от вашей братии. Это для нее важно. И, конечно же, она никогда не узнает, что стрелял я. Стоит ли рисковать? Так рисковать?

— К чему все это? — спросил Кэп после долгой паузы. — К чему эти безумные ходы?

— Безумные? — невозмутимо переспросил Рэйнберд. Он встал, чтобы взять одну из фотографий со стола у Кэпа. Это была та фотография, где смеющаяся Чарли съезжала на картонке с ледяной горы. — Все мы, Кэп, запасаем на зиму орехи и всякую, всячину, работа такая. Гувер это делал. И все шефы ЦРУ. Да и вы тоже, не то сидели бы уже на пенсии. Я начал обеспечивать прикрытие своим тылам задолго до рождения Чарлин Макги.

— Но зачем вам девчонка?

Рэйнберд долго не отвечал. Он смотрел на фотографию внимательно, почти любовно. Он погладил ее.

— Она очень красивая, — сказал он. — И совсем юная. Но в ней заложен этот ваш фактор-зет. Дар богов. Мы с ней сойдемся. — Взгляд его затуманился. — Сойдемся, и очень коротко.

В ЗАПАДНЕ

Двадцать седьмого марта Энди Макги внезапно решил, что дальше, оставаться в Ташморе им нельзя. Пошла третья неделя с тех пор, как он отправил письма, — и ни ответа, ни привета. Это безмолвие, окружавшее владения Грэнтера, действовало ему на нервы. Да, конечно, во всех шести случаях его могли принять за чокнутого... но что-то он в это не верил.

Верил он в другое, в то, что подсказывало ему шестое чувство: его письма каким-то образом попали не по адресу. А это значило, что им известно, где скрываются он и Чарли. — Мы уходим, — сказал он дочери. Давай собираться. Она посмотрела на него — этот ее пристальный, немного испуганный взгляд — и ничего не сказала. Не спросила, куда они теперь и что будут делать, и от этого ему еще больше стало не по себе. В одном из стенных шкафов нашлись два стареньких чемодана в наклейках от былых путешествий — Гранд-Рапидс, Ниагарский водопад, Майами Бич, и они сложили в них самое необходимое.

В окна било ослепительно яркое утреннее солнце. Водостоки захлебывались талой водой. Прошлой ночью он почти не спал, слушал, как вскрывается лед с запредельно-высоким загадочным звуком, побуревший, раскалывается и медленно движется к горловине озера, откуда течет на восток через Нью-Гэмпшир и весь Мэн славная Хэнкокривер, делаясь чем дальше, тем грязнее и зловоннее, пока ее, на глазах разлагающуюся, с шумом не вырвет в Атлантику. Звук был такой, словно долго звенел хрусталь или вели и вели скрипичным смычком на самой высокой ноте — бесконечно протяжное ззи-и-и-и-инн, задевавшее нервные окончания и заставлявшее их согласно вибрировать. Он никогда раньше не бывал в здешних местах во время ледохода и сомневался, что когда-нибудь вновь захочет побывать. Слышалось нечто потустороннее в этом звуке, отражавшемся от вечнозеленых окрестных холмов — приземистой выщербленной чащи.

Он почувствовал — опять они подкрадываются, точно силуэт монстра из повторяющегося ночного кошмара. На следующий день после дня рождения Чарли, телепаясь в очередной раз на неудобных дедовых лыжах, он наткнулся на следы сапог, что вели к высокой сосне. Возле сосны человек снял их и воткнул задниками в снег, оставив две вмятины. Особенно натоптано было в месте, где он снова надел свои сапоги (или "мокроступы", по терминологии Грэнтера, почему-то питавшего к ним странную неприязнь). Под деревом Энди нашел шесть окурков с надписью "Вэнтедж" и смятый желтый коробок из-под кодаковской цветной пленки. Встревоженный не на шутку, он сбросил лыжи и полез на дерево. Где-то на середине он вдруг замер: прямо перед ним, на расстоянии мили, виднелся домик Грэнтера. Отсюда он казался маленьким и необитаемым. Но если телеобъективом... Он ни слова не сказал дочери о своей находке. Вот и упакованы чемоданы. А Чарли все молчит, словно обвиняет его. Наконец он не выдержал:

— Доедем на попутке до Берлина, а там сядем на автобус — и в Нью-Йорк. И сразу в редакцию "Таймс"...

— Но ведь ты написал им, папа.

— Они могли не получить мое письмо, малыш. Секунду-другую она молча смотрела на него.

— Ты думаешь, они его перехватили?

— Ну что ты, я... — Он не нашелся, что ответить, и сказал просто: Не знаю.

Чарли молча опустилась на корточки, закрыла чемодан и принялась воевать с защелками, которые никак не желали подчиняться.

• Предыдущая
• 48/83
• Следующая