Ученик убийцы - Хобб Робин - Страница 20
- Предыдущая
- 20/105
- Следующая
На следующее утро я спал так долго, что разбудить меня послали Бранта. Я проснулся совершенно разбитым, в голове у меня болезненно стучало. Но как только посыльный ушел, я соскочил с постели и бросился в угол комнаты. Руки мои встретились с холодным камнем, когда я принялся толкать стену, и ни одна щель в каменной кладке не была похожа на потайную дверь, которая, как я считал, должна была здесь находиться. Ни на мгновение я не подумал, что Чейд был только сном, но даже если бы и подумал, простой медный браслет на моем запястье легко доказал бы мне, что это не так.
Я поспешно оделся и прошел через кухню, чтобы перехватить кусочек хлеба и сыра, которые все еще жевал, когда добрался до конюшен. Баррич был рассержен моим опозданием и ко всему придирался, пока я ездил верхом и работал в стойле. Я прекрасно помню, как он ругал меня.
— Не думай, что только потому, что у тебя комната в замке и герб на камзоле, ты можешь превращаться в мошенника-лежебоку, который допоздна храпит в своей постели и поднимается только для того, чтобы взбить свои волосы. Со мной этот номер не пройдет. Может, ты и бастард, но ты бастард Чивэла, и я сделаю из тебя человека, которым он сможет гордиться.
Я остановился, все еще сжимая в руках щетки.
— Ты имеешь в виду Регала, да?
Мой невольный вопрос ошеломил его.
Что?
— Когда ты говорил о негодяях, которые лежат в постели все утро и ничего не делают, кроме того, что без конца возятся со своими волосами и одеждой, — ты же говорил про Регала.
Баррич раскрыл рот, потом захлопнул его. Его обветренные щеки стали еще краснее.
— Ни ты, ни я, — пробормотал он наконец, — не в том положении, чтобы критиковать кого-нибудь из принцев. Я говорил только о главном правиле: долгий сон не делает чести мужчине, а уж тем более мальчику.
— И никогда принцу, — я сказал это, а потом замолчал, удивляясь, откуда пришла эта мысль.
— И никогда принцу, — мрачно согласился Баррич. Он был занят в соседнем стойле, осматривая поврежденную ногу мерина. Животное внезапно вздрогнуло, и я слышал, как Баррич кряхтит от усилия, пытаясь удержать его. — Твой отец никогда не спал полдня из-за того, что пьянствовал всю предыдущую ночь. Конечно, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь умел пить так, как он, но тут еще была и дисциплина. И ему не требовалось, чтобы кто-то стоял рядом и будил его. Он сам вылезал из постели и того же ожидал от своих людей. Это не всегда прибавляло ему популярности, но солдаты уважали его. Люди любят, чтобы их вождь сам делал то, чего ждет от них. И вот что еще я тебе скажу: твой отец и коина не истратил на то, чтобы ходить разодетым как павлин. Еще совсем молодым человеком, до того как обвенчаться с леди Пейшенс, он был как-то вечером на обеде в одном из малых замков. Меня посадили недалеко от него — большая честь для меня была, — и я услышал кое-что из его беседы с дочерью хозяев, которую они предусмотрительно посадили рядом с будущим королем. Она спросила, что он думает об изумрудах, которые были на ней, и он сделал ей комплимент по этому поводу. «Я не знала, сир, нравятся ли вам драгоценности, потому что на вас ничего нет сегодня», — сказала она кокетливо. И он совершенно серьезно ответил, что его драгоценности сверкают так же ярко, как ее. «Ой, где же вы их держите, я бы так хотела посмотреть на них». Что ж, ответил он, он будет рад показать их ей позже вечером, когда станет темнее. Я увидел, как она вспыхнула, ожидая, что он назначит ей какое-нибудь свидание. И потом он пригласил ее пройти с ним на стены замка, но взял с собой еще и половину остальных гостей. И он показал ей огни прибрежных сторожевых башен, которые ярко сверкали в темноте, и сказал, что считает их своими самыми лучшими драгоценностями и что он истратил деньги, которые получил в качестве налогов от ее отца, чтобы они горели так ярко. И потом он показал гостям мигающие огни сторожевых башен собственных часовых этого лорда и сказал им, что когда они смотрят на своего герцога, они должны видеть это пламя, как драгоценности в его короне. Это был большой комплимент герцогу и герцогине, и гости его оценили. В то лето у островитян было всего несколько успешных набегов. Вот так управлял Чивэл. Собственным примером и благородной речью. Так должен поступать каждый настоящий принц.
— Я не настоящий принц. Я бастард. — Это слово будто имело какой-то странный привкус, потому что я очень часто его слышал и почти никогда не произносил сам.
Баррич тихо вздохнул:
— Будь самим собой, мальчик, и не обращай внимания на то, что другие о тебе думают.
— Иногда я устаю, когда делаю что-нибудь трудное.
— И я тоже.
Я молча обдумывал это некоторое время, пока чистил плечо Суути. Баррич, все еще сидевший на корточках перед мерином, внезапно заговорил:
— Я не спрашиваю с тебя больше, чем с себя. Ты знаешь, что это правда.
— Я это знаю, — ответил я, удивленный, что он продолжает эту тему.
— Я просто хочу сделать для тебя все, что могу. Это была совершенно новая для меня идея. Через
мгновение я спросил:
— Потому что, если бы ты мог заставить Чивэла гордиться тем, что ты из меня сделал, он бы вернулся?
Ритмические движения рук Баррича, втирающих мазь в ногу мерина, внезапно замедлились, потом прекратились. Он продолжал сидеть на корточках около лошади и тихо заговорил через стенку стойла:
— Нет, я так не думаю. Я не думаю, что что-нибудь может заставить его вернуться. Даже если бы он вернулся, — тут Баррич заговорил еще медленнее, — даже если бы вернулся, он бы уже был не тем, кем был. Раньше, я хочу сказать.
— Это все я виноват, что он уехал, да? — Слова ткачихи всплыли в моей памяти. Если бы не мальчик, он все еще готов был бы принять престол.
Баррич долго молчал.
— Я не думаю, что в этом вина какого-нибудь человека. Кто родился… — Он вздохнул и продолжал, казалось, с неохотой: — И конечно же, младенец не виноват в том, что родился вне брака. Нет. Чивэл сам обрек себя на падение, хотя мне и трудно об этом говорить.
Я услышал, как он снова начал обрабатывать ногу мерина.
— И тебя тоже, — я сказал это в плечо Суути и даже вообразить не мог, что он услышит.
Но через пару мгновений он пробормотал:
— Я неплохо справляюсь сам, Фитц. Я неплохо справляюсь.
Он закончил с мерином и зашел в стойло Суути.
— Ты сегодня болтаешь языком хуже городских сплетников, Фитц. Что с тобой случилось?
Теперь была моя очередь замолчать и задуматься. Это как-то связано с Чейдом, решил я. Кто-то захотел, чтобы я понял, чему учусь, и выслушал мое мнение. Это развязало мне язык, и я смог задать вопросы, мучившие меня на протяжении долгого времени. Но поскольку мне не хватало слов, чтобы высказать это, я пожал плечами и честно ответил:
— Это просто то, что мне уже давно хотелось узнать. Баррич заворчал, приняв к сведению мой ответ.
— Что ж, это хорошо, что ты спрашиваешь, хотя я не могу тебе обещать, что всегда смогу ответить. Приятно слышать, когда ты говоришь как человек. Теперь можно меньше беспокоиться насчет ухода к животным. — При последних словах он сверкнул на меня глазами и заковылял прочь. Я смотрел, как он идет, и вспомнил первую встречу с ним и как одного его взгляда было достаточно, чтобы угомонить целую комнату грубых мужчин. Он изменился. И не только хромота изменила его манеру держаться, но и то, как люди смотрели на него. Он все еще был господином конюшен, и никто не подвергал сомнению его авторитет в этом. Но он не был больше правой рукой будущего короля. Если не считать надзора за мной, он и вовсе не был больше человеком Чивэла. Неудивительно, что Баррич не мог смотреть на меня без негодования. Ведь я был бастардом, который стал причиной его падения. Впервые с тех пор, как я узнал его, мое настороженное отношение к нему приобрело оттенок жалости.
ПРЕДАННОСТЬ
В некоторых королевствах и странах есть обычай, согласно которому дети мужского пола обладают преимуществом в вопросах наследования. Этого никогда не было в Шести Герцогствах. Титулы наследовались исключительно по порядку рождения.
- Предыдущая
- 20/105
- Следующая