Проклятое наследство - Хмелевская Иоанна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/63
- Следующая
— Дамаст.
— Так. «Детское одеяло из дамаста…» Нет, нехорошо. «Одеяло детское. Негодность 100%. Дамастовое покрытие промокло насквозь, все в подтёках и…» И как, написать, что воняет?
— Ещё как воняет!
— Но так же писать нельзя. «Издаёт запах»? Тоже не то.
— Пропиталось селёдочным запахом, — подумав, предложила формулировку контролёрша.
— Очень хорошо. «Пропиталось селёдочным запахом». Дальше. «Пух…» А почему вы думаете, что там пух?
— Так в декларации же написано.
— Написать можно что угодно. Надо проверить. Опять же пух разный бывает — гусиный, утиный, может быть пополам с шерстью, а может оказаться не пухом вовсе, а пером. А нам выплачивать компенсацию. Проверьте!
— Как же я проверю? Внутрь ведь не заглянешь.
— А вы разрежьте, все равно вещь испорчена.
Взяв ножницы, контролёрша с усилием разрезала мокрый дамаст, засунула руку внутрь и вытащила из одеяльца горсть содержимого.
— Пух, — сказала она, разжав ладонь. — Только вроде ещё с чем-то. Может, и правда с шерстью?
Она опять сунула руку под дамастовое покрытие, вытащила ещё одну горсть пуха, и вдруг брови её удивлённо поползли вверх.
— А это что? Пух с бумагой, что ли?
Заведующая наблюдала за её действиями с растущим беспокойством. Из глубин одеяльца контролёрша извлекла большой ком мокрого пуха, в котором виднелось несколько длинных зелёных бумажек, очистила одну из них от налипшего пуха и…
— Пресвятая Богородица! — сдавленным голосом произнесла заведующая.
Несколько минут обе, не шевелясь, с ужасом вглядывались в зеленые банкноты. Первой опомнилась заведующая. Она вскочила, перевернув стул, и крикнула душераздирающим голосом:
— Ничего не трогать! Ни к чему не прикасаться! Милицию! Свидетелей! Директора!
В присутствии комиссии, составленной из представителей почтовой, таможенной и милицейской служб, пуховое одеяльце с оригинальной начинкой было торжественно разрезано на мелкие кусочки. Выяснилось, что начинка состояла из пятидесяти шести стодолларовых купюр, издававших резкий селёдочный запах.
— Неплохо! — одобрительно заметил поручик Вильчевский, услышав о сумме в пять тысяч шестьсот долларов. — Кто же отправитель?
В таможенной декларации и в адресе на посылке отправителем значился некий Иероним Колодзей, проживающий по адресу: Варшава, улица Дольная, дом номер тридцать четыре. Адрес был написан чётко, шариковой ручкой, кривоватыми печатными буквами.
При внимательном изучении останков бесценного одеяльца было обнаружено, что один из швов дамастового покрытия распарывался и сшивался вновь вручную, причём старательно имитировалась машинная строчка.
Этот факт автоматически исключал из числа подозреваемых изготовителя и избавлял милицию от трудоёмкой и наверняка напрасной работы по его выявлению.
— Теоретически одеяло могли фаршировать валютой прямо в мастерской, а шов распороть потом специально, чтобы на них не подумали, — рассуждал поручик. — Лично я в это не верю. Не будем терять времени. Малиняк, а ну-ка, быстренько слетайте к Колодзею. Может, сегодня все и выясним.
Сержант Малиняк слетал и, вернувшись, мрачно доложил:
— На улице Дольная в доме номер тридцать четыре размещается санаторий для нервнобольных. Нет там никакого Колодзея. И никогда не было. И ни одного Иеронима — ни среди больных, ни среди медицинского персонала. Никто из них в последнее время никаких посылок не отправлял, а на вчерашний вечер у всех алиби.
— Адресат! — бросил поручик.
Адресатом значился некий Улаф Бьёрнсон, проживающий по адресу: Стокгольм, Нюторстаген, 19/111.
Поручик больше не высказывал оптимистических прогнозов. Лицо сидящего рядом с ним представителя таможенной службы выражало простодушное удовлетворение от того, что не он милиционер.
Допросили весь персонал вчерашней смены главпочтамта. Никто не помнил человека, отправлявшего одеяльце, лишь одна сотрудница твёрдо стояла на том, что им был мужчина. К сожалению, никаких его примет она не запомнила. Зато все очень хорошо запомнили человека с рольмопсами — и оператор, и кассирша, и таможенница, и упаковщики. Из-за него остальные клиенты прошли незамеченными. Мрачный сержант Малиняк очень тонко подметил:
— Явится такой, устроит тарарам, из-за него все на свете забудешь.
Отдав должное проницательности сержанта, поручик Вильчевский решил побеседовать с подозрительным отправителем рольмопсов, ибо тот мог оказаться сообщником валютчиков. Следовало поскорее его разыскать.
По документам отправителем рольмопсов была женщина, но все в один голос утверждали, что на самом деле отправлял их мужчина. Таможенница легко вспомнила, что вместе с селёдкой тот человек высылал ещё одну посылку, а именно коробку шоколадных конфет. А поскольку отправление одной-единственной коробки конфет было явлением довольно редким, оно не только осталось в памяти таможенницы, но и позволило без труда установить личность и адрес отправителя, пана Соколовского.
Узнав фамилии Зоси и пана Соколовского, поручик разыскал в телефонной книге номера их телефонов и лично позвонил. Удивлённые и обеспокоенные, они согласились немедленно прибыть на главпочтамт.
Пока они ехали, поручик, не теряя времени даром, распорядился поднять всю доступную документацию по таможенным декларациям и выявить те их них, где зафиксированы: Иероним Колодзей (отправитель) и Улаф Бьёрнсон (получатель), а также все выехавшие из ПНР за последнее время подушки, перины, стёганые одеяла и прочие мягкие предметы. Легко понять, с каким восторгом персонал главпочтамта засел за такую адову работу. Поручик же занялся свидетелями.
— Черт бы побрал эту селёдку! — уныло жаловался пан Соколовский. — Мало того, что я тащил её через весь город, настоялся с ней в очереди, теперь ещё, кажется, милиция в чем-то меня подозревает.
На каверзные вопросы поручика пан Соколовский отвечал чистосердечно и охотно, дал совершенно правдивое описание одеяльца и вселил надежду в сердце сотрудника милиции.
— Ну а теперь расскажите нам, как выглядел человек, высылавший одеяло. Пожалуйста, подумайте хорошенько и вспомните его приметы.
— Худой, — не задумываясь, информировал пак Соколовский. — Это я точно помню. Меня ещё удивило, как такой дох… извините, совсем не атлет легко поднимает такую большую посылку. Это я только потом увидел, что в ней.
— Его возраст?
— Молодой.
— Поточней, пожалуйста. Сколько лет вы бы ему дали?
— Ну, двадцать шесть, двадцать семь…
— Цвет волос? Причёска? Одежда?
— Мне очень жаль, но все обыкновенное, поэтому и не запомнилось. Ничего такого, что бросается в глаза. Без головного убора, волосы тёмные, не короткие и не длинные, такие, знаете ли, средние. Одет нормально, прилично одет, тоже ничего примечательного. Обуви не помню. Лица его не видел, он стоял в очереди впереди меня, так что я его видел лишь со спины.
Пан Соколовский честно старался вспомнить как можно больше, это было заметно, и поручик понял, что больше из него не выжать. Надежда померкла.
— А вы бы его опознали? — на всякий случай поинтересовался он.
— Сзади точно узнаю. Особенно если он будет держать под мышкой посылку с одеялом.
Зося в качестве свидетеля фигурировать не могла, ибо на почте вчера не присутствовала. Фигурировала она как отправитель рольмопсов. Если главпочтамт и намеревался предъявить ей претензии, то быстро распрощался с этой мыслью, став свидетелем поистине яростной реакции на весть о катастрофе. С поразительной в её состоянии объективностью Зося не сваливала всю вину за случившееся только на пана Соколовского, а лишь громко и выразительно высказала своё мнение о мужчинах как таковых. Пан Соколовский с пониманием воспринял незаслуженные наветы, ибо знал Алицию и тоже считал совершенно ужасным лишать её лакомого блюда.
Дотошный поручик решил проверить обстоятельства, в силу которых селёдку отправлял пан Соколовский, а не Зося. Пережив шок и выкричавшись, Зося смогла удовлетворить его любопытство, давая ясные, логичные и исчерпывающие объяснения о юбилее, каторжной работе по изготовлению рольмопсов, неженской тяжести банки с ними, снова присовокупив своё мнение о мужчинах вообще. Потом с почты позвонила мне.
- Предыдущая
- 21/63
- Следующая
