Академия Шекли (сборник) - Квалья Роберто - Страница 115

– Заткнись, Даня. Сейчас не время ныть, – строго сказал Рене. Но тут же привычно себя одёрнул: с детьми полковника Рабковского нужно обходиться вежливо. И отстранённо. Безо всяких там «заткнись». С ними нужно вести себя как с чужими детьми, а не как со своими. Хотя теперь можно и как со своими, по большому-то счету, теперь разницы нет, как нет и самого полковника.

Флуггер типа «Кефаль» с дважды счастливым бортовым номером 77 находился там, где ему и положено, – в одном из четырёх ангарных боксов. Только топлива в баках было на полтора пальца.

Рене отстегнул мечевую и кинжальную перевязи, чтобы не мешали возиться, и задумался: сколько лет он не заправлял флуггер? Тысячу лет? Две?

По правде говоря, лет пять. В последние годы Рене, когда куда-то летал, хоть бы даже на станцию «Федино», предпочитал пользоваться услугами русских пилотов на правах пассажира. А ведь когда-то, ещё на Земле, до того, как на него нашла навязчивая, необоримая охота к средневековой простоте и он поселился на планете Сурож, входящей в конгломерацию Большого Мурома, у него была не только летающая дача, но и свой болид. И денег у него тогда тоже было изрядно, благо дядя, член правления русско-турецкого концерна «ВизанТех», оставил ему порядочные суммы, перед тем как испустить дух на своей беломраморной даче под Псковом. Впрочем, суммы эти никуда не делись: привольное житьё в лесах, населённых разноплеменными любителями живой архаики – русского извода, галльского, карфагенского, какого захочешь, – обходилось в гроши. Пища – простая, без выкрутасов. Одежда – тоже, прямо скажем, не дизайнерская. Самые большие траты – на лошадей и доспехи. Ну, оружие, само собой. Но даже его эксклюзивный булат имел цену колеса б/у, снятого с болида после аварии. А проценты меж тем прирастали… Сколько у него теперь, интересно? На скромный трёхэтажный дом в ближнем Подмосковье хватит?

Просто он как-то… перестал о деньгах думать.

Теперь придётся начинать. Малышне необходимо самое лучшее образование и летний отдых, Ольге тоже много чего нужно. В первую очередь, конечно, прекратить шастать по заселённым психами вроде него, Рене, чащобам. Если ей так неймётся лечить, пусть лечит в Москве. Тиф там, конечно, вряд ли сыщется, но ведь наверняка кому-то нужно… ну, вакцины какие-нибудь вводить, бородавки удалять, или чем там врачи занимаются? Откроет частную клинику, если не жаль денег на лицензию. Увы, ему тоже придётся прекратить шастать. Прощайте, осаждённые города в деревянных кружевах приставных лестниц, до свиданья, моховые леса, усыпанные крутобокими ладьями реки, хмельные трактиры и прочий медиевальный эскапизм. Ваш рыцарь Рене больше не монсеньор и даже не сударь. Он теперь товарищ. Согласно выданному паспорту с двуглавым потомком василиска на красной корке. И зарабатывать теперь он будет не огнём и мечом, а манипуляциями с ценными бумагами, на что, собственно, и учился.

Рене горестно вздохнул. В памяти всплыла поговорка: «Кто не кормил жену и ребёнка, тот не носил кольцо в носу». Не в смысле украшения, а в смысле не носил кольца, как бык, чьей жизнью безраздельно заправляют те, кто за это кольцо дёргает. Приблизительный перевод. Но с какого языка – Рене не помнил, в их войске запросто говорили на восьми…

Пока он возился с роботом-заправщиком, девочка и мальчик молча смотрели на него, сидя на баллоне с кислородом. Мордашки у обоих были перепуганные, ведь чувствовали: смерть ещё бродит рядом.

– Мы боимся, – резюмировала Саша.

– Что ты сказала, милая? – рассеянно переспросил Рене и, оставив в покое топливный датчик, присел рядом с детьми на корточки.

– Я сказала – в космосе страшно. Мы лучше поедем с тобой. Мы тебя так любим! – с этими словами девочка соскочила с баллона, подалась вперёд, обняла Рене за шею и прижалась губами к его покрытой тёмно-русой бородой скуле. Рядом с сестрой прильнул, похныкивая, Данька.

Когда-то Рене решительно пресекал такого рода спонтанные выражения чувств. Пресёк и теперь. Но всё же – с некоторым запозданием. Ведь никто не видит. Точнее – никто из тех, кто не должен это видеть, уже никогда этого не увидит. Все погибли.

– Что значит «страшно»? – спросил Рене, медленно отстраняясь. – В космосе никого нет. Там некого бояться.

– А хидако?

– Что?

– Хидако.

– В первый раз слышу! – признался Рене.

– Ты разве не смотрел?

– Что – не смотрел?

– Японский мультик. Про хидако, – пояснила девочка. – Ужасно страшный.

– Я же тебе сто раз говорил, милая. У меня там, внизу, – Рене указал пальцем в пол, разумея, конечно, вековечные леса Сурожа, где он жил последние одиннадцать лет, – нет ни визора, ни планшета, ничего такого.

– А книги?

– Книги есть, – соврал Рене.

– Значит, ты должен был читать про хидако! Это такие призраки… Которые мате… мати… материзуются… В звездолётах… И на станциях… Они ужасно всех ненавидят… Особенно детей… Убивают их… Убили одну девочку, которая ездила на инвалидной коляске. Задушили её специально…

Рене разобрала ярость. «Ну и мультики у них тут! Богомерзкие, да ещё и басурманские. Куда смотрел этот златопогонный кретин? Впрочем, ясно куда. В еженедельник „Военное обозрение“. А Ольга? Тоже хороша. Могла бы иногда проверять, во что пялится детвора. Скинула детей на кибер-няню, а сама – в лес, к своим прокажённым!»

Однако Рене быстро совладал с собой. Он приобнял детей за плечи и сказал:

– Но это же японские мультики!

– Ну и что?

– А вы – русские дети. Вы не должны бояться японских призраков. Пусть их боятся японские дети. Из Директории Ниппон!

– А чего мы должны… ну… бояться, а, дядя Рене? – спросил мальчик.

– Ничего. Русские дети ничего не должны бояться.

– Почему?

– Потому… Потому что они… – Рене замешкался, придумывая убийственный аргумент, ну или хотя бы какой-нибудь аргумент. Главное – не молчать. Успокоить детей. Посадить их в кабину в хорошем настроении. Чтобы они выдержали восемь часов полёта до Светлой. И он брякнул первое, что пришло ему в голову:

– …потому что русские дети – это дети Онегина и Татьяны.

– Кого-кого?

– Онегина и Татьяны.

– Кто это – Онегин и Татьяна, а, Рене? – спросила Саша.

– Они с нашей станции? – спросил Даниил.

– Они не с нашей станции. И даже не с планеты. Давным-давно была такая сказка. Вы её будете проходить в школе. Сказка такая… Ну, как «Золушка» или там… как «Кот в сапогах».

– Я смотрела мультик «Кот в сапогах». Они там в конце женятся. И у принцессы страшно красивое платье! У неё вот тут и вот тут, – восторженно сияя, Саша обвела пальцами вокруг ворота и запястий, – всё вышито жемчужинами!

– В общем, «Онегин и Татьяна» – это сказка, которую придумал писатель Пушкин. Много лет у этой сказки был очень грустный конец.

– Они что – не поженились? – предположила не по летам сообразительная Саша.

– Нет. В сказке они не поженились.

– А на самом деле – поженились или нет?

– На самом деле они да, поженились. Только это стало ясно через двести лет. Учёные, ну, такие въедливые учёные, как твоя мама, провели исследования, изучили всякие документы… И выяснилось, что на самом деле у настоящих Онегина и Татьяны, про которых Пушкин написал сказку, были дети. Много детей. Целых пять!

– Получается… они всё-таки поженились?

– Да. Но только после. Сначала у них были дети. Двое. А потом уже они поженились и родили ещё троих детей, – объяснил Рене и, видя недоумение девочки, добавил:

– Так тоже бывает в жизни, что сначала – дети, а потом «поженились», милая.

– И эти дети ничего не боялись?

– Нет.

– А почему они раньше боялись? Чего боялись, а, Рене? Хидако?

– Видишь ли, моя принцесса… Все мальчики и девочки в школе проходили сказку Пушкина «Онегин и Татьяна». И все мальчики чувствовали, что они похожи на Онегина. А все девочки знали, что они похожи на Татьяну.

– А Татьяна была красивая?

– Очень. Как твоя мама. Не перебивай! Так вот. Из-за того, что у сказки был плохой конец, мальчики и девочки, когда вырастали, чувствовали себя очень… слабыми. Такими беспомощными…