Моя судьба - Лауда Ники - Страница 21

Шины становились все хуже, я думал: когда же придет середина гонки, уже давно пора. Обратный отсчет мне показывали только последние пять кругов, до этого вывешивалась только занимаемая позиция, и один-единственный раз — сигнал о середине гонки. В моей борьбе с Тамбэ я его просмотрел, а на чувство времени в гонке полагаться нельзя. Ты не имеешь понятия, сколько кругов проехал, если тебе этого не показывают. Была договоренность о том, что меня позовут для смены шин к середине гонки, но они меня не позвали, поскольку Рон Деннис считал, что это, возможно, не является необходимым. Он не понимал, что дикие атаки происходили за счет износа шин.

Только когда я увидел табличку «еще 20 кругов», я понял, что случилось. Мы находились уже 15-ю кругами позже середины гонки, шины были в катастрофическом состоянии, а я — в гневе, поскольку меня никто не позвал в боксы. Я постучал рукой по шлему, это знак, которым гонщик показывает, что хочет заменить шины и заедет в боксы на следующем круге. Боксы, замена, я теперь стал вторым, примерно с 20-секундным отставанием от Тамбэ, который, конечно, произвел замену в идеальный момент времени. Снова я поехал как черт, снова догнал его, прошел за пару кругов до финиша, потом у него отказали тормоза, и я выиграл совсем легко. Я был зол на Рона Денниса, потому что тот не выполнил нашу договоренность о середине гонки. Меня все время злит, если победу надо завоевывать с большим трудом, необходимо. Ненужный риск — это всегда глупо. Но как бы то ни было, это был французский Гран-при, и что же увидели 70 000 зрителей? Ники — первый, Renault — второй.

Следующая гонка — в Монако. Я не люблю Монако. На город мне наплевать, но вся эта толчея вокруг гонки действует мне на нервы. Я считаю — хорошо, когда автогонки остаются автогонками и не превращается в разновидность цирка. Контраст между спортсменом, который должен показать там свои способности, и всей суетой вокруг, противоестествен. Я не вижу в этом никакого смысла. Мне не нравится также, когда кто-то стоит в «Отель де Пари», пьет шампанское и смотрит, как я мчусь в трех метрах от него. Я чересчур пуританин для Монако, что касается спорта и гонок.

Монако — шестая гонка, и шестой раз Прост быстрее меня в квалификации. Мои квалификационные слабости теперь очевидны, я не могу на решающем круге улучшаться в той же мере, что и Прост. Для этого нужно уметь летать. Ты должен оторваться от земли, в духовном, а иногда и в физическом смысле. Тебе нужен избыток вдохновения и сумасшествия. Прост, который на шесть лет моложе, мобилизовал этот избыток быстрее, чем я. Говоря в цифрах: в среднем за 1984 год Прост в квалификации на 0,12 сек быстрее, чем я. Это означает также в среднем четыре или пять стартовых мест.

Тогда я не мог признаться, как сильно меня это задевало и раздражало. Признание собственной слабости сделало бы Проста быстрее, наверное, еще на две десятых секунды. При анализе выяснилось следующее: мои отставания в квалификации — это изъян, который гонщику иметь нельзя. Почему я был не в состоянии ехать так же быстро, как Прост? Это должно быть выполнимо.

Это оказалось невыполнимо, как показали события (за исключением одного раза, в Далласе). Я просто не мобилизовал экстраординарные способности, а потом уже и не хотел мобилизовать. В гонке я чувствовал себя, по меньшей мере, таким же сильным, как Прост. Там у него не было преимущества. Я лишь страдал из-за моих слабостей в квалификации. Чтобы компенсировать те стартовые места, на которые я, как правило, стоял позади Проста, в гонках я ехал с огромным риском и агрессивнее, чем, собственно, было моим обычным стилем.

Вернемся в Монако, на шестую гонку года. Прост лидировал в чемпионате, я был вторым, на шесть очков позади. Он стоял на поул-позиции, я — на восьмом месте. Такое в Монако особенно болезненно. Во время настроечных (прогревочный круг один непосредственно перед гонкой) заездов шел дождь, и я был на секунду быстрее, чем кто-либо еще. А на лице у Рона Денниса не дрогнул ни один мускул. Этого я никогда не забуду. Тут мне стало совершенно ясно, что он на стороне Проста, и я начал ощущать редкую разновидность враждебности ко мне, которую тогда я себе еще не мог объяснить.

Обойти два Ferrari в дождь — это плата за восьмое стартовое место. С Альборето это было еще относительно просто. Я дождался благоприятной ситуации при разгоне после «Сен-Дево», первого поворота после стартовой прямой. Я был вплотную за ним, рано нажал на газ, чтобы развить давление в турбине, и сконцентрировался на том, чтобы всеми путями предотвратить пробуксовку колес на мокром покрытии. На выходе из поворота я оказался правее его, бок о бок, он не так хорошо держал под контролем wheel spin,[19] и при переключении на третью передачу я уже был впереди на полкорпуса. Тем самым он потерял шансы на реванш.

Далее я обозначился в зеркалах заднего вида у Арну. Два круга подряд я наблюдал за ним. Его самое слабое место — перед поворотом «Левс», где он тормозил на два-три метра раньше, чем требовалось. В «Мирабо» я вплотную шел за ним, а в следующей зоне торможения переместился левее него. Он был на длину автомобиля впереди, но я тормозил позднее. Арну взял левее, в последний момент увидел, что там был я, и качнулся вправо. Так самая критическая часть маневра была пройдена, но мне еще предстояло справиться с избытком скорости, хотя здесь все происходит, как в замедленной съемке. Первая передача — редкость в сегодняшних гонках Гран-при. Из-за позднего торможения машина пошла юзом, я не мог следовать по идеальной траектории влево и заскользил к отбойнику. За сорок или пятьдесят сантиметров до него шины вновь обрели сцепление с полотном, машина устремилась влево, Арну остался сзади.

После таких маневров добровольно отдавать очки — это плохо. Я был вторым за Простом, вынужден был пропустить Сенну. И мог бы спокойно ехать до финиша третьим, но в вершине поворота «Казино» слишком рано дал газ и проскользил до отбойников. Мотор заглох, конец. Ошибка гонщика, которая могла бы на волосок решить исход всего чемпионата.

Я победил в Брэндс-Хэтч, это вновь вернуло меня «на расстояние удара» до Проста. Наши частные отношения были в порядке, даже хорошими, если принимать во внимание обстоятельства. Шла тотальная борьба за чемпионство, которое в любом случае принадлежало нам: McLaren, Porsche и TAG. Просто у нас была лучшая машина, надежнее, чем Brabham-BMW и во всех отношениях лучше, чем Ferrari и Lotus. Williams-Honda был на подходе, но еще не представлял опасности.

Мое отношение к Рону Деннису становилось все хуже. Он придавал всей команде крен в сторону Проста. У нас было одинаковое материальное оснащение и одинаковая тщательность подготовки. Так что я не был ущемлен в техническом отношении, но страдал от неприятной атмосферы. Некоторые люди посчитают странным, что именно этот хладнокровный «человек-компьютер» Лауда вдруг жалуется на недостаток человеческого тепла. Но я полагаю, что нуждаюсь в таком же количестве тепла и признания, как и любой другой человек, мне плохо быть в чересчур холодной атмосфере. Я не становлюсь сентиментальным, а просто пытаюсь найти этому объяснения.

Рон Деннис, без сомнения, умелый профессионал. Он хорош при дележе денег и чудесным образом может дать спонсорам достойную отдачу за их вложения. Команда функционирует отлично, заметно перфекциониста,[20] который за этим скрывается. Слабости Рона, как мне кажется, в некоем комплексе прошлого. Ему неудобно слышать напоминание о том, что он начинал как простой механик в Cooper и Brabham. Поэтому у него и появляются чрезмерные представления о том, что касается появления и прохождения шефа. Его надменность может быть непереносима.

Сильная позиция — иметь сразу две машины, лидирующие в чемпионате без угроз с чьей-либо стороны — позволяла ему вести психологическую игру, которая, вероятно, была реваншем за огромную сумму, выложенную им за двухлетний контракт 1983/84 гг. Он, по-видимому, никогда мне этого не простил, а сейчас имел возможность поквитаться. Так что он демонстративно сделал более «дешевого» пилота номером 1 в команде, а меня отодвинул в сторону. Прост ничего не сделал, чтобы еще более подогреть это настроение. Он сражался за себя и сражался правильно, при этом он всегда оставался честным и приятным.