Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая

Подружки тоже не хотят, чтобы она уезжала от них, покидала их навсегда. И начинается последняя потеха — они связывают веревкой ее постель, на нее сажают молодую, и завязывается веселая борьба — подружки не отдают ее, а нанятые женихом женщины отнимают постель, стараются распутать тугой узел. Жених выкупает веревку, четыре подружки поднимают над ее головой платок и начинают так плакать, так реветь, что Нафиса снова плачет вместе со всеми, потому что нет сил не отозваться на эти раздирающие душу вопли и стоны… Потом она одаривает подружек, теток — кому отдает полотенце, вышитое ею самой, кому нитку, кому лоскуток, и подружки ведут ее к телеге. Она для виду куражится, словно ей тоже невмоготу покидать родительский дом, и, чтобы утешить ее, отец что-то дарит ей на прощанье. И вот телега трогается под плачи и причитания, трясут гривами кони, гудят по сухой дороге колеса, а Хисмат едет впереди, верхом на гнедом иноходце, торопит его легкими ударами каблуков, оглядывается на нее…

Телегу будто подбрасывает на глубоком ухабе, и Нафиса просыпается… Был уж вечер, и закатное солнце сочилось кровавыми каплями в полумглу сарая.

Лязгнул замок, заскрежетал ржавый ключ, и Нафиса бросилась к двери.

— Я здесь, Хисмат!..

— Не кричи, это я, — ответил ей низкий, чуть надтреснутый голос, и Нафиса вздрогнула, узнав Ханифу — старуху соседку.

— Тебя послал Хисмат, да? — поборов пер вый приступ страха, забормотала Нафиса. — Ты принесла весть от него, Ханифа-енга?

— Не шуми, говорю, — голос старухи был не понятно суров. — Вот, одевайся…

Она развязала большой узел и разложила перед онемевшей Нафисой длинное узорчатое платье, отделанный зеленым сукном и серебряными монетами жилян, который нужно было надеть поверх платья, сапожки, серьги и дорогой нагрудник, украшенный коралловыми бусами.

— Это кто тебе все дал? — испуганно спросила Нафиса. — Зачем ты мне принесла такой наряд?

— Разве у тебя нет своего ума, чтоб догадаться? — старуха усмехнулась — Живо одевайся! Мулла уже пришел читать никах!..

— Не буду! Не пойду! — крикнула Нафиса и рванулась назад, в глубину сарая. — Лучше умру, чем стану женой бая!.. Лучше повешусь вот тут…

Она еще что-то выкрикивала в беспамятстве и слепой ненависти, но слова ее словно падали в пустоту глубокого колодца и глохли, не долетев до дна.

— Не упрямься, как глупая овца! — спокойно и тихо возразила старуха. — Думаешь, я любила своего жениха, когда меня выдавали? Тринадцать лет мне было — девчонка сопливая, что я понимала. А вышла — и прижилась… Как будто отец будет кого спрашивать — хотим мы идти замуж или нет?.. Не дурачься, не отворачивайся от своего счастья!.. Нацепи сережки — смотри, как блестят!. Сколько девушек в деревне завидуют тебе, а ты свой характер показываешь.

— Все равно не хочу..! Не хочу!

Дверь распахнулась, и в сарай мелкими шажками вбежала нарядно одетая Фатхия. Мать выглядела помолодевшей и красивой, и, взглянув в ее счастливое, полное радостного возбуждения лицо, Нафиса поняла, что судьба ее решена и, что бы она ни говорила, о чем бы ни просила, никто не захочет ее слушать.

— Ну, что ты стоишь? — крикнула Фатхия. — Не надоело тебе еще плакать? Так можно и глаза выплакать… Живо одевайся!

Она набросила на голову дочери платье, и Нафиса покорилась сильным и уверенным рукам матери. Всегда такие нежные и добрые, целительные, когда вытирали с ее детских щек набежавшие слезы, сейчас эти руки грубо вертели ее то в одну, то в другую сторону, рывками застегивали на спине нагрудник, хватали за мягкие мочки ушей, вдевая серьги,

— Мама, в последний раз прошу — не губи те меня! — сквозь слезы вышептывала Нафиса. — Неужели я так надоела родной матери и отцу, что они выгонят меня замуж за старика?

— Не болтай попусту! — Фатхия подтолкнула ее. — Лучше бы думала о том, как не опозорить отца и мать… Не бегала бы по ночам, так и в сарай бы не посадили! Сама виновата!..

— Но ты же говорила, что никах послезавтра. Кто вас торопит?..

— Зять торопит! Закрой рот, и чтоб я больше не слышала твоих глупых слов!

— Не буду я жить с этим старым ишаком! — опять затрясла головой Нафиса. — Не буду

Мать схватила ее за руку, и Нафисе показалось, что она ударит ее по щеке, но Фатхия лишь потащила ее силой из сарая. Ханифа-енга тянула ее за другую руку, и так, задыхаясь и сопя, они втолкнули ее в двери.

И Нафиса замерла и притихла, увидев полный людей дом, муллу Гилмана, сидевшего на нарах с Кораном в руке, и разодетого Хажисултан-бая, склонившего бритую голову в черной бархатной тюбетейке, украшенной серебряным шитьем. Он был в богатом камзоле, надетом поверх белой рубахи, в широких холщовых штанах и ситыке. Это длилось одно мгновение, когда она задержала свой скользящий взгляд на нем, но она увидела красное угрястое лицо, похожее на кусок сырого мяса, лоснящийся от жира и пота нос, блуждавшую на губах довольную улыбку, и ее чуть не стошнило.

Она судорожно глотнула воздух и обвела взглядом чудом преобразившийся дом. Справа за занавесом была женская половина, в передней, слева, где стояли и сидели мужчины, возвышался сундук, на котором горою лежали подушки, перины, одеяло. Через балки свешивались пестрые ленты ситца, тканые полотенца, за чувалом были развешаны седла, стремена, хомуты, уздечки, ременные вожжи, от них попахивало лошадиным потом и чистым дегтем.

Но, пожалуй, больше всего удивилась Нафиса отцу — он был тоже принаряжен, как и положено человеку, выдающему замуж свою дочь, но сейчас лицо его, обычно угрюмое и озабоченное, сияло довольством и радостью. Было видно, что он гордился тем, что выбор Хажисултана-бая, самого богатого человека в деревне, пал на его дочь, на его дом, и ему явно хотелось не ударить лицом в грязь, показать, что он тоже не лыком шит, что он сумеет принять в своем доме и такого редкого жениха, и всех гостей. Пусть завидуют те, кому надлежит завидовать, ведь не каждому в жизни выпадает такая доля — иметь зятем самого бая!

Хайретдин взял дочь за руку и провел ее вперед, чтобы все видели невесту,. — не на каждой улице встретишь такую красавицу. А если и встретишь, то остановишься пораженный, и будешь глядеть ей вслед и потом еще долго будешь помнить взгляд ее черных глаз из-под тенистых ресниц, и затаенную улыбку, и гибкую походку, и тихий звон монист…

Мулла провел рукой по бороде, точно вид красивой девушки лишил его на мгновение дара речи; потом оглядел собравшихся и повернулся к хозяину дома:

— Отдаешь ли ты в жены дочь свою Нафису за Хажисултана, сына Валиахмета?

Нафисе казалось, что она оглохла, — слова муллы донеслись как бы издалека и словно касались не ее, а кого-то другого.

— Отдаю, — чуть помедлив для приличия, степенно ответил Хайретдин.

Мулла подобострастно улыбнулся Хажисултан-баю, наклонил голову:

— Берешь ты дочь Хайретдина, Нафису, в жены?

— Беру! — кратко бросил Хажисултан-бай.

Теперь мулла окинул взглядом невесту:

— А ты, красавица Нафиса, пойдешь ли в жены к Хажисултану, сыну Валиахмета?

Глухота вдруг исчезла, хотя Нафиса стояла ни жива ни мертва.

— Нет! — надрывно, сквозь слезы, крикнула она и пошатнулась.

Отец схватил ее за плечи, испуганно замахал рукой:

— Она согласна! Согласна!.. Какой девушке хочется покидать дом, где отец и мать так люби ли и холили ее!.. Она плачет, потому что не же лает разлучаться с нами!.. Она будет хорошей женой Хажисултана, сына Валиахмета!..

Мулла развернул коран, полистал страницы, что-то читал, чуть шевеля губами, голос его звучал монотонно и нудно, потом он напутствовал новобрачных, чтобы они жили в мире и согласии, до глубокой старости, родили детей, и да смилостивится и да поможет им во всем всемогущий аллах…

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая