Бегство из Эдема - Гэфни Патриция - Страница 39

• Предыдущая
• 39/80
• Следующая

Бен тоже не навестил сына: у него было слишком много срочных дел, к тому же мальчик и так шел на поправку.

Десять дней спустя после несчастного случая Сара решила вернуться домой. Она не стала спрашивать разрешения у Бена, просто послала в его клуб записку, объявив о своем решении и времени приезда. Слуг она распустила, но договор об аренде дома расторгать не стала: в конце концов Бен запросто мог бы настоять на ее возвращении. Ну а пока, нравится ему это или нет, она твердо решила увезти Майкла домой.

Ей следовало бы написать Алексу и сообщить о своем отъезде, или позвонить, или даже зайти к нему на стройку, но Сара оттягивала это до утра последнего дня, когда до отправки парома на Нью-Йорк остался всего час.

Тогда она сняла трубку и позвонила ему.

Судя по голосу, Сара догадалась, что ее звонок его разбудил, и только после этого до нее дошло, что день стоит воскресный, а час – слишком ранний: на часах не было еще и семи. Целую минуту она рассыпалась в извинениях, не в силах скрыть от него свою нервозность, и лишь потом, взяв себя в руки, объяснила причину звонка. «Майкл поправляется, – сказала Сара, – но с ним так трудно справиться в последние дни, что мне не обойтись без посторонней помощи. К тому же он скучает по своим друзьям; ему полезно будет повидаться с ними, особенно сейчас. Возможно, мы еще приедем в Ньюпорт, кто знает, но в настоящий момент нам лучше вернуться домой, где мы оба сможем отдохнуть и оправиться от несчастного случая».

Все эти объяснения прозвучали не слишком убедительно, Сара сознавала это, однако она продолжала говорить в тщетной надежде на то, что многословие поможет ей выпутаться из затруднительного положения. Но в конце концов слова кончились. Исчерпав все доводы, Сара поблагодарила его и попрощалась.

Воцарилась долгая пауза. Она представила себе, как он проводит пальцами по взлохмаченным волосам и протирает заспанные глаза. «Спит ли он в пижаме? – вдруг ни с того ни с сего подумала Сара. – В ночной сорочке? Голышом?»

– Сара, – проговорил он осипшим со сна голосом. – В этом нет необходимости.

Она опять начала говорить, повторять все сначала, делая вид, будто не понимает, что он имеет в виду. Его тяжелый вздох прервал ее на полуслове.

– Как ты? – спросил он, и все ее притворное самообладание рухнуло разом.

– Со мной все в порядке. Нет, я устала. О Алекс… как ты?

– Мне тебя недостает.

Сара крепко зажмурилась.

– Вот сижу и думаю: хуже мне будет или лучше, если ты уедешь. Мне кажется – хуже.

– Прошу тебя, – горестно прошептала Сара. Именно такого поворота в разговоре она пыталась избежать. Алекс молчал, она слышала в трубке его размеренное дыхание. И еще она ощутила его бессильную досаду: ведь любой намек на искренность или близость между ними с самого начала находился под запретом по ее требованию. У нее не было иного выбора.

– Не забывай, что я сказал, Сара. Если тебе хоть что-нибудь понадобится – позвони мне. Я всегда буду на месте.

– Но в этом нет никакой необходимости. Прошу тебя, не давай мне никаких обещаний.

– Это не обещание. Это всего лишь правда.

Нотка раздражения ушла из его голоса, он опять заговорил мягко:

– Ты не должна беспокоиться из-за меня. Я никогда ничего такого не сделаю, что могло бы тебе навредить или подвергнуть тебя опасности. Понимаешь, о чем я говорю?

– Да.

– Я хотел бы быть твоим другом. – Ее другом. Сара чуть не рассмеялась в трубку, но заставила себя сказать:

– Спасибо тебе. Извини, мне уже пора. Майкл передает тебе привет.

– И ему от меня передай.

– Непременно.

Следующая пауза показалась обоим бесконечной.

– Сара.

– Да?

– Береги себя.

– И ты себя тоже.

Она быстро повесила трубку.

Хорошо, что она уезжает, теперь она это ясно понимала. Пытаясь ее успокоить, Алекс лишь еще четче обозначил опасность. Ей бы следовало поблагодарить его за это. Но больше всего ей хотелось плакать.

Однако и этой роскоши Сара не могла себе позволить. Как раз в эту минуту она увидела за окном идущую по двору Дейзи в пестром восточном халате. Заплетенные в косу седеющие волосы мотались у нее по спине. Сара встала, готовясь к новому прощанию.

«…его зовут Клод Рено, его отец и мать были художниками, и сам он художник до мозга костей. Мы с ним познакомились в натурном классе, он там преподает. И знаешь, что он мне сказал? „Мадемуазель Юббер (это он так произносит фамилию „Хаббард“!), в вашей работе чувствуется стиль китайских мандаринов. Ну, разумеется, я сразу же в него влюбилась! Нет, честное слово, Сара, мне кажется, я его люблю. Мы все время проводим вместе, а когда расстаемся, для меня это сущий ад. И для него, по-моему, тоже. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо, как с ним, даже описать тебе не могу. Он такой хороший – и благородный, и великодушный, и веселый. Мы все время смеемся! Он хочет „полноценных“ отношений (это он так выражается), и я, конечно, тоже хочу, но никак не могу решиться. Он утверждает, что у меня мещанские представления о жизни, что я все еще ребенок под родительской опекой и что общественные предрассудки губят страсть, искусство и индивидуальное развитие. О Сара, я не смогу устоять! Посоветуй, что мне делать? Мы почти ровесницы, но рядом с тобой я всегда чувствовала себя глупой девчонкой. Мысленно я соглашаюсь с Клодом, мне бы хотелось стать для него всем. Но мне страшно, хотя я сама не знаю, чего боюсь. Неужели это проклятие всех женщин – вечно чего-то опасаться? Что мы так ревностно оберегаем? Может, есть какие-то биологические причины, заставляющие нас хранить целомудрие? Нечто первобытное, более сильное, чем „нравственность“ или просто страх перед неизведанным? О моя дорогая, я так запуталась…“

Письмо Лорины Сара выучила чуть ли не наизусть. Она сложила его и спрятала обратно в ящик письменного стола. Всякий раз, как она его перечитывала, оно вызывало у нее какой-нибудь новый отклик. На этот раз ее больше всего поразило, что слово «нравственность» Лорина взяла в кавычки. Словно щипцы, они брезгливо держали слово на расстоянии, делали его мелким и никчемным. Неужели эти кавычки выражают новое отношение Лорины к нравственности? Или так сказывается влияние благородного и великодушного Клода?

Бедная Лорина. Если она ждет мудрого совета от своей лучшей подруги на сей счет, ей предстоит испытать большое разочарование. Сара понятия не имела, что ей ответить. Ее собственное воспитание было вполне традиционным, хотя его нельзя было назвать «нравственным» в строгом религиозном смысле слова. Первое, что ей пришло в голову, это посоветовать Лорине поскорее выйти замуж за своего преподавателя, если уж она действительно в него влюблена. Почему бы им в самом деле не пожениться? Если бы только Лорина знала, как ей в жизни повезло! Если бы понимала, какое это счастье – иметь возможность свободно выбирать себе спутника жизни, – она вряд ли с такой презрительной поспешностью назвала бы это право «мещанским предрассудком». Но можно было с легкостью предположить, что именно великодушный Клод не горит желанием на ней жениться; возможно, он опасается, что подобный брак положит конец его «индивидуальному развитию». Так что же ей посоветовать Лорине? Плюнуть ему в глаза – вот что. Нет, разумеется, это никуда не годится. Сара сама прекрасно знала, что подобный совет был бы продиктован завистью. К тому же месье Рено представлялся ей некой абстракцией. Стоило ей попытаться увидеть в нем живого человека, кого-нибудь вроде Алекса Макуэйда, как все сразу менялось. Черно-белое превращалось в серое, а правила и принципы благоразумия улетучивались. Правда состояла в том, что, если бы не Майкл, она стала бы любовницей Алекса.

Она думала о нем постоянно. Он оказался прав: ей стало хуже, в тысячу раз хуже, когда она запретила себе видеться с ним. Зато у нее сохранились отчетливые воспоминания. Сара перебирала в памяти его слова, сказанные много недель назад, обрывки разговоров о его работе, о его друзьях, о том, что ему нравится и что не нравится. Иногда она, спохватившись, прерывала себя на середине немыслимо эротических грез наяву, фантазий, которые начинались с тех поцелуев на кухне, а заканчивались бурной любовной сценой где-то глубоко в тайниках ее воображения. Для нее это было непривычное ощущение – бесконечный, неотступно преследующий ее плотский голод, тоска по мужчине. Она изо всех сил боролась с этим ощущением, старалась его подавить, так как оно ни к чему не вело, но это только делало ее еще более несчастной.

• Предыдущая
• 39/80
• Следующая