Робинзон в русском лесу - Качулкова Ольга - Страница 12
- Предыдущая
- 12/31
- Следующая
— Нечего тут нежничать! — вскричал он, садясь на скамейку и быстро скидывая сапоги, — мы теперь лесные люди и не нежнее и умнее деревенских мужиков.
Он быстро стащил и носки, которые были, впрочем, ничуть не чище глины, до колен засучил брюки и бойко стал мять глину босыми ногами. Так действительно делали у нас на кирпичном заводе рабочие: мужчины, женщины и даже дети.
Я молча следил за ним. Мне было и противно ступать босой ногой в мокрую глину, но в то же время и совестно, что Вася делает это один. Последнее чувство было лучшим из двух, и я радуюсь, что оно одержало верх. Я тоже сел на скамейку, разулся и, скрепя сердце, принялся босыми ногами мять глину. Иногда нога попадала на камень, — было больно, но не долго, неприятное же ощущение холодной сырости прошло очень скоро, — напротив, ноги горели и прохлада сырости казалась приятной.
Долго плясали мы с Васей какую-то дикую, неуклюжую пляску, временами поворачивая кучу с боку на бок лопатами. Наконец глина стала ровной густой массой отставать от ног.
Мы тотчас же придвинули к куче скамейку и взялись за формы. Кирпичная форма вещь тоже очень простая. Это ящик без дна и крышки, в полтора вершка глубиной, в три шириною и в шесть длиною, вернее рамка. Делающий кирпич сидит верхом на посыпанной песком скамейке, берет форму и опускает ее в воду, потом быстро ставит перед собою и набивает глиной. Рядом лежит заранее приготовленная дощечка в виде линейки, он ставит ее ребром на край формы и сгребает весь излишек глины, затем быстро хватает форму за ручки и оборачивает ее другой стороной вверх и так же, добавив глины, сгребает излишек ее линейкой, и кирпич готов. Его вытряхивают из формы, просушивают, ставят на ребро, сначала на солнце или на сквозном ветру, а потом уже обжигают. Мы должны были выставить окно и отворить двери в доме, чтобы устроить сквозной ветер, так как погода опять стала дождливая.
Мы с Васей сделали по двести пятьдесят кирпичей, но и этого было для нас много, так как низ печки мы задумали сложить из простого булыжника.
В том месте, где мы брали глину, оказались и камни. Пока просыхали кирпичи, мы стали возить их. Вскоре выяснилось, что вся вершина горы состоит из глины. Дожди размыли ее, и колеса тележки под тяжестью груза камней стали оставлять в просеке глубокие колеи. Работать стало гораздо тяжелее, но моего дальновидного Пятницу смущало и еще одно обстоятельство.
— Все эти колеи, — сказал он мне однажды, — весной обратятся в целые потоки, которые побегут прямо к нашему дому и подмоют его. Непременно надо окопаться рвом.
Я, разумеется, вполне согласился с ним, но втайне лелеял другую мысль, — не очень практичную, но мне кажется, извинительную в моем положении. Я был гораздо более избалован в пище, чем Вася, а потому вечно одни и те же жареные утки, а и то хлопотливые дни впроголодь начинали нестерпимо тяготить меня. Мысль о нянином ларце не давала мне покоя — так и хотелось бросить все остальное и заняться огородом. Мне часто даже снились целые груды огурцов, редиски, печеного картофеля.
— Вася, — начал я довольно вкрадчиво, — ведь осень еще далеко, а весна и еще того дальше, — значит, со рвом успеем. А мне кажется, у нас есть дело гораздо важнее рва. Отчего бы нам не посеять кое-чего из няниных семян. Ведь, право, утки надоели!
Мой Пятница остановился и даже бросил лямку, за которую тащил под гору тележку, нагруженную камнями.
— Да что вы, Сергей Александрович! — вскричал он, вытаращив свои добродушные серые глаза. — Разве вы не видите, какое теперь время! Кто же сейчас огороды затевает. Ведь сегодня, надо думать, седьмое или восьмое июля, а нам еще нужно гряды делать, да тогда уж сеять. Что же успеет у нас созреть?
— Да видишь, Вася, — слабо защищался я, — ведь мы живем на южном склоне горы, осенние холодные ветры дойдут сюда не скоро, — может быть и успеем собрать что-нибудь. А то, подумай сам, ну что мы станем делать зимою, ведь просто заболеть можно.
— Ну, уж если вам так хочется, — отвечал он, видимо сдаваясь, — навозить от озера черной земли гряды на две, да посадить редиски, она ровно через шесть недель будет готова, луку, тот хоть луковиц не даст, а все же зелень будет, морковки-каратели, та еще тоже поспеет, — а уж больше ничего нельзя.
Я рад был и этому.
Кажется, ни над чем не работал я так усердно, как над этим огородом! Устроить его было чрезвычайно трудно. Место, которое мы отвели для своего двора и вообще всего хозяйства, было на песчаной, почве. Пришлось навозить для гряд черной земли от озера и перемешать ее с песком, так как все корнеплоды: картофель, редис, морковь и прочие любят почву сыпучую. Подвозка земли была истинно каторжной работой! Приходилось тащить ее на себе по крутой, размытой дождями глинистой дороге. По вечерам я наделал несколько грабель. Когда гряды были готовы и засеяны, мы тотчас же до всходов стали обносить их плетнем. Материал рубили и приносили днем, а заплетали его даже ночью. Но и после этого наш огород требовал прополки и ежедневной поливки.
Между тем кирпичи, хоть с грехом пополам, но просохли. Можно было начать класть печку, за что мы и принялись. Под мы довольно легко и правильно вывели из булыжника, стены сошли тоже довольно благополучно, но когда пришлось выводить чело, мы поневоле призадумались. Чтобы сдержать верхние кирпичи, обыкновенно кладут от одной стенки к другой довольно толстую полосу железа, но у нас таковой, разумеется, не оказалось, и мы очень озадачились. Наконец долгонько поломавши голову и перебрав в ней все мои убогие познания, я вспомнил об устройстве арок и сводов. Мы тотчас же сбегали с Васей к озеру, вырубили несколько толстых лозовых побегов, расщепили их надвое и постарались изогнуть самыми правильными дугами, по ширине нашей печки, между стенками которой и выставили и несколько штук, отступая одну от другой вершка на два; а затем стали поверх их класть кирпичи на ребро и очень плотно один к другому. Нижние края приладились действительно совершенно плотно, но зато верхние расходились как лучи от одного центра. Расстояние между ними мы заполняли трехгранными обломками кирпича и цементировали их глиной. Когда потолок был таким образом выведен, мы продолжали класть печку. Я хотел было сделать трубу совершенно прямую и широкую, но Вася энергично и очень основательно воспротивился атому, говоря, что при сильной тяге в прямую трубу может выносить не только искры, но даже и мелкие уголья, которые станут падать на крышу и подожгут ее. Кроме того, если труба образует в самом корпусе печки несколько изгибов, то печка и скорее накаляется, и дольше держит тепло.
По обеим сторонам печки мы оставили лежанки, трубу вывели высоко над крышей, наконец, когда все было готово, протопили ее, но очень слегка, чтобы она просохла. Дуги, которыми поддерживались своды, разумеется, сгорели при этой же первой топке, но теперь это было нам не страшно, потому что главное свойство арок и сводов и состоит в том, что чем большая тяжесть на них давит, тем сами они становятся прочнее.
Внешние стены печки мы аккуратно обмазали глиной, как настоящие печники. При этом случилось одно обстоятельство, имевшее большое влияние на все наше лесное благосостояние.
Вася стоял на верху печки и обмазывал трубу. Ему беспрестанно нужна была вода, чтобы глина не приставала к линейке. Поднять котелок на печку было нам не под силу, поэтому я подавал ему воду в стакане, сделанном из разбитой бутылки. Но и это становилось неудобным, так как Вася забрался высоко. Я поставил котел с водою на кучу глины и взгромоздился на него. В пылу работы я не заметил, что котел под давлением тяжести моего тела, глубже и глубже вязнет в глину. Наконец вода кончилась и нужно было пойти на озеро, я спрыгнул на землю и хотел взять котел, но он увяз так плотно, что это оказалось невозможным.
— Тащите вверх, и крутите его за ручку, как винт, — посоветовал Вася. Я послушался и, хотя не без труда, вытащил котел. Под ним оказался совершенно правильный и чистый слепок внешних стенок нашего чугуна.
- Предыдущая
- 12/31
- Следующая
