В сердце роза - Гарридо Алекс - Страница 42

— Зато рот прополоскал, — утешался Эртхиа, кривясь от соленой воды.

Так они радовались тому, что Тахин вернулся.

А Тахин и в самом деле изловчился, поймал за уголок тонкое крылышко пламени, потянул — и готово.

— Все он правильно говорит, — удостоверил он Дэнешу, взглядом указав на Эртхиа.

Дэнеш серьезно кивнул.

Обойти остров хотели по берегу, думая, что Тахин не сможет углубиться в лесную чащу. Но Тахин напомнил, что мог владеть своими чувствами даже настолько, чтобы плыть на корабле. Решили попробовать. И точно: сначала вблизи Тахина листья сворачивались от жара, и трава чернела под ногами, но потом, видя, что все получается, он успокоился совершенно.

Ночевали в лесу, между корней могучей сосны, на постели из мягкого мха. Пока спутники утоляли голод, Тахин сидел в стороне, наблюдая за их трапезой. Эртхиа, облизав пальцы, пересел к нему ближе и спросил:

— Что с тобой было? Можешь сказать?

— Я не помню. С той минуты, как волна обрушилась на дау, и до той, когда я очнулся на острове, а вы — рядом. Не помню.

Эртхиа вздохнул.

— Ничего он так не любит, как рассказы о чудесном, — объяснил Дэнеш.

— Да, — признал Эртхиа, — но разве это недостаток? Тот, кто не хочет знать ничего нового и удивительного, уже прожил свою жизнь и зря задерживается на этой стороне мира. Разве это не твои слова? — обратился он к Тахину.

— Мои? Не знаю. Разве может человек помнить все, что он сказал двести лет назад? Во всяком случае, спорить с этим я не стал бы. И раз уж неизвестно, сколько времени нам придется провести на этом острове, давайте перед сном рассказывать истории о чудесном.

Так они и решили, только не могли установить очередность: должен ли начинать тот, кто это предложил, или же тот, кто просил об этом. Тогда согласились с мнением Дэнеша: пусть начнет самый искусный, за ним — тот, кто все это затеял. Ну а следом их покорный слуга, который и вообще-то не рассказчик…

И начал Тахин:

— Давно, когда люди в Хайре поклонялись многим богам, были у них два бога главными — Один и Другой. И те, кто поклонялся Одному, стали говорить, что самый главный — Один, а почитавшие Другого то же говорили про него. И, не придя к согласию, стали резать и побивать друг друга, не щадя ни детей, ни женщин, ибо дурное дерево доброго плода не принесет, и из ростка цикуты не вырастет виноградная лоза. И делали так поклонявшиеся Одному ради ревности своей о славе Одного, а почитавшие Другого — то же делали во имя его. И так ревностны и проворны оказались хайарды в своем служении Одному и Другому, что Оба вскорости лишились своих жрецов, и приношений на алтарях, и благовонного дыма над алтарями. И сказали Оба Друг Другу: «Сделаем так, чтобы в каждом доме один брат поклонялся мне, Одному, а другой — тебе, Другому. И из двух родившихся один станет приносит дары тебе, а другой — мне. И для такого дела не оставим ни одной матери без двойни, и только двойни станут рождаться в Хайре, и это хорошо будет, потому что мало стало людей между твоим храмом и моим».

И стало так.

— Ф-фу… — перевел дух Эртхиа. — Мудро! Братья терпеливы друг к другу.

Дэнеш посмотрел на него.

— Когда они выросли, — продолжал Тахин, — начали с начала дело отцов своих. И были ревностны и проворны не хуже отцов. И до такого дошло: стали братьев своих приносить в жертву Одному и Другому. Брат, поклонявшийся Одному, приносил брата, почитавшего Другого, в жертву Одному. Если тот брат не успевал раньше.

Эртхиа сглотнул.

— Правда, бывает такое и от меньшей причины.

— И вот в то время жил человек… Как имя его, я не помню, да от тех времен и имен не осталось.

— Пусть будет Этьо, — предложил Эртхиа, чтобы надолго не прерывалось повествование.

— А другой?

— Пусть — Тахха.

— И вот жил Этьо, уже избежавший смерти от руки своего брата, хоть и был младше его на минуту. Этот Этьо был ловким воином и пылким служителем Одного. Или Другого? Не помню.

— Да пусть его, нам-то какая разница?

— Тем Обоим тоже… В одном городе верх взяли поклонявшиеся Одному, и решили пойти походом на соседний город, где одолели почитавшие Другого. Пошли — и привели большой плен, чтобы принести в жертву Одному, но в своем городе, чтобы на их город Один обратил благосклонный взгляд. И был среди пленников юноша, ровесник Этьо, ловкий и храбрый воин, также оставшийся из двойни один, красивый и гордый, по имени Тахха. И когда Этьо проходил через двор, где держали пленных, этот Тахха дерзко ответил кому-то из толпы, собравшейся, чтобы ликовать и злословить. И стражник, приставленный к пленным, ударил его в лицо тупым концом копья. Этьо крикнул:

— Что ты бьешь его, когда у него связаны руки? Я не видел тебя у стен его города.

А у Таххи кровь текла по лицу. Этьо снял с головы платок и вытер ему лицо. И пока они смотрели друг на друга… Этьо еще не успел с дороги сменить одежду. И кровь Таххи смешалась с его потом, и кто понимает, подтвердит: магия эта крепче всякой другой.

Ночью тайно Этьо вывел Тахху из двора и спрятал у себя, и что между ними было — они одни знали, пока не пришли воины и не схватили их, и не привели к судьям. И было о них объявлено на площадях, а они не отпирались и не спорили ни с кем, и как будто не понимали, что с ними делают, как будто и не заметили ничего.

И посмотрев, как догорает их костер, Один и Другой плюнули на Хайр и прокляли его: будете жечь — так и будете жечь, и не извести вам этого в Хайре. Потому что без вас был устроен мир, и вас не просили исправлять. И ушли из Хайра, и не было у Хайра богов, пока он не пришел в запустение, и пока один из богов-странников, не из этого мира, а шедший мимо, не сжалился над уцелевшими и не выбрал из них себе супругу. Да только, чужак, мира этого не знал и по незнанию выбрал юношу, из тех, что еще призывали имена Одного и Другого в их пустых, полуразрушенных храмах. А дальше вы знаете.

Тахин потянулся, расправил плечи. Покосился на ашананшеди.

— Когда такое случилось, почему нам не известно об этом и откуда ты узнал? — подался к нему Эртхиа.

— Когда случилось? — пожал плечами Тахин, прищурился. — Где бы записали такое, и кто передавал бы случившееся с презренными и отверженными?

— Но ты-то, ты откуда знаешь? — не обидевшись на издевку в голосе настаивал Эртхиа. А Дэнеш, шевельнув бровями, стал ковырять пальцем шнуровку, очень сосредоточенно.

— Я-то? — Тахин развел ладони плавно, нарочито красиво. И хлопнул ими звонко, вскинув голову: — Я-то сам придумал. Вот сейчас.

— Так этого не было? — разочарованно и с облегчением протянул Эртхиа, и на дне его голоса уже всклубился гнев.

— Докажи, — спокойно предложил Тахин. — Докажи, что не было. И что не могло быть.

Они долго молчали.

— А это, про Одного и Другого, — правда, могло быть, — печально признал Эртхиа.

— Я почти уверен, что было, — откликнулся Тахин.

— Я уверен, — подтвердил Дэнеш.

— Но лучше бы, правда, в этой твоей истории кто-нибудь другой… Ну, ты понимаешь. Лучше бы они стали друзьями, а их за это убили. Я не осуждаю! Но как-то было бы спокойнее. Такую историю мог бы нам рассказать учитель Дадуни. И я бы велел рассказывать ее моим сыновьям.

— А чего бы ты от меня хотел? — усмехнулся Тахин. — И ты можешь рассказать эту историю своим сыновьям — такой, как она есть. И скажи в конце: будете ли вы людьми или те, кого вы презираете, окажутся достойнее вас?

— Не говори так, — насупился Эртхиа. — Ради брата моего и ради тебя — никогда не скажу такого. И поговорив так еще недолго, они почувствовали что сон в сговоре с усталостью одолевают их. И улеглись на мягкий мох, и уснули.

— Спи осторожней, — пробормотал еще Эртхиа. — Спокойных тебе снов…

Мне не стоило бы ничего протянуть руку и на кончиках пальцев поднести к его лицу язычок огня. Но не было нужды: все его черты были впечатаны в мои зрачки, и я закрыл глаза, чтобы лучше видеть. Он был тот, о ком я мечтал всю жизнь: безупречный воин, отважный всадник, верный в дружбе, чуткий сердцем, звонкоголосый, беспечный, удалой, мужественный, такой, такой… как я. Пусть говорят, что двое схожих не сойдутся! Знаю я, как не сходятся несхожие, как масло не роднится с водой, как из золотой оправы выпадает алмаз, и только жильная нить удержит сшитые два куска кожи, и только кровь с кровью роднятся, только…