Реаниматор - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 63

• Предыдущая
• 63/77
• Следующая

Голенький розовенький карапуз лежал в кроватке, сосредоточенно сосал палец, время от времени гулил, улыбался, бил ручкой по натянутой поперек кроватки резинке с погремушками и явно пребывал в хорошем настроении. Петр, или Петруха, как его ласково называл трепетно заботливый дедушка, вообще был мальчиком спокойным. Хорошо кушал, быстро рос и развивался, а с тех пор как закончились желудочные колики, очень редко заставлял просыпаться по ночам. Первые зубки у него еще не начали резаться и не тревожили сон малыша. Но рядом с пятимесячным карапузом всегда должен был находиться кто-то из близких. Если его на несколько минут оставляли в кроватке одного, он сразу переставал играть, ненадолго затихал, потом начинал мало-помалу кривить губки, кукситься и в конце концов заходился громким, отчаянным плачем, который благодаря подвешенному рядом с кроваткой радиоустройству мигом дробился на десятки детских голосов и, во столько же раз усиленный аппаратурой, звучал во всех уголках трехэтажного дома, от сауны и тренажерного зала до гаража и комнаты охраны. На крики Петруши в просторную светлую детскую, обставленную куда круче любой комнаты с красочных картинок из рекламного журнала для родителей, немедленно прибегал кто-то из домочадцев. Чаще всего, разумеется, сама молодая мама. Или приходящая няня, которая на время вышла из детской по какому-нибудь делу. А если неотложные заботы не отвлекали дедушку от любимейшего занятия – общения с внуком, к малышу приходил он. Случалось, сбегались все сразу. Первому, кто переступал порог, выпадала приятная обязанность взять всхлипывающего мальчика на руки и прижать его, такого хорошенького, пухленького, пахнущего молоком, слезками и памперсной ароматической пропиткой, к груди, успокоить, погладить по светленьким кудряшкам, поцеловать в горячую влажную щечку. Правда, когда в детской появлялся дедушка, он мгновенно узурпировал это приятное право даже у молодой мамы. И Алена противилась этому лишь в исключительных случаях, и не без причины. Отец, год назад узнавший о беременности шестнадцатилетней дочери, все последующие месяцы до рождения внука ходил хмурый, злой и раздражительный. Он уже не мог ничего изменить – врачи предостерегали от возможных катастрофических последствий сделанного при первой беременности аборта. Но с появлением Петруши на свет Олег Степанович сильно изменился. Оттаял сердцем, помягчел душой, даже выглядеть стал моложе своих семидесяти четырех лет. Сейчас он был от внука просто без ума и практически все свободное от бизнеса время проводил с малышом, развлекая его погремушками, с прямо-таки блаженным умилением меняя обкаканные памперсы, моя под душем попку, снимая и надевая ползунки, рубашечки и чепчики. Не обращая внимания на снисходительные улыбки юной мамы, он читал несмышленышу, который еще даже не умел сидеть, а лишь ползал на животике или лежал на спинке, сказки про колобка и про гусей-лебедей, стишки про плюшевого мишку, которого случайно уронили на пол, и про ладушки, которые ни за что не хотели признаваться, что были у бабушки…

Бабушка… Вот уже два месяца, как ее, молодой сорокалетней женщины, бывшей питерской балерины с известным именем, не стало. Отчасти в этом была виновата она сама, тайком выпившая двести граммов коньяку, несмотря на запреты врачей-наркологов, перепробовавших все методы лечения и в конце концов применивших последний из возможных – «ампулу». Но главная вина, безусловно, лежала на муже, дедушке Петруши, который за полтора десятка лет превратил цветущую юную женщину в запойную, вынужденную жить в накрепко запертой золотой клетке, тронувшуюся умом алкоголичку.

Говорят, что вшитые под кожу стерильно французские таблетки «эспераль», полностью растворяющиеся в организме лишь за пять лет, при попадании в кровь «зашившегося» пациента даже сравнительно большой дозы алкоголя не вызывают мучительную смерть, а лишь дают сильнейшую интоксикацию, по силе сравнимую разве что с ломкой наркомана-героинщика. Встряску, после которой у кого угодно пропадет всякое желание даже думать о выпивке. Возможно, это и так. Пусть об этом спорят профессионалы. Но не всегда замученный длительным пьянством организм способен выдержать, пережить этот шок. Так случилось и с бабушкой трехмесячного Петруши. Закрывшись в ванной, она, не употреблявшая алкоголь уже больше полугода, легла в щекочущую тело ванну-джакузи, выпила полбутылки коньяку, закрыла глаза и уснула, чтобы больше не проснуться никогда…

Впрочем, об этой трагедии, потрясшей и без того маленькую, еще не так давно раздираемую противоречиями и существовавшую по диктаторским законам семью Беловых, и мама малыша Алена, и его любящий дед, словно пытавшийся истовой заботой о внуке вымолить у Бога прощение за все свои прошлые тяжкие грехи, по молчаливому согласию сторон предпочитали вспоминать как можно реже…

Звонок владельца «Полярной звезды» застал Тихого за возней с внуком. Сотовый телефон находился у авторитета под рукой не только в детской, но даже во время посещения им ватерклозета. Олег Степанович, стоя у манежа, подождал, пока Петруха схватит пальчиками протянутую ему погремушку, и лишь после этого достал из кармана домашнего халата крохотную невесомую трубку. Взглянув на индикатор, высветивший номер вызывающего абонента, Тихон убрал с лица умиленную улыбку, в которой расплывалось его лицо всякий раз, когда он видел внука, и отошел от манежа к просторному, с видом на озеро прямоугольному окну. Лишь здесь он нажал кнопку соединения.

– Слушаю тебя, Леонид Саныч, дорогой… – в привычной ему снисходительной манере заговорил Тихий.

– Степаныч, херовые дела, – заметно заплетающимся языком пробормотал Флоренский и громко икнул. Выпитая владельцем казино без закуски, залпом, на пустой желудок ударная доза водки настойчиво просилась обратно. – Спалились мы с этим жабоедом… Не совсем чтобы, но все-таки…

– Перезвони мне в кабинет с обычного телефона, через три минуты, – сурово процедил сквозь зубы Тихий. Убрал трубку в карман халата, развернулся, подошел к стене, где висела коробка домофона, нажал вызов и сказал:

– Вера Ивановна, отвлекитесь от вашего торта. Успеется… Подойдите, пожалуйста, в детскую. Мне нужно срочно отойти на полчаса.

– Уже иду, Олег Степанович! – послышался ответ, едва Тихий отпустил кнопку.

Он подошел к манежу, возле бортика которого лежал, размахивая игрушкой, любимый им больше всех людей на свете, даже больше дочери, внук, присел на стоявший рядом мягкий низенький табурет, улыбнулся и задумчиво пробормотал, глядя на голенького Петруху:

– Вот, внучек, с какими мудаками приходится иметь дела. Бакланов, придурков лагерных – через одного, а серьезных компаньонов днем с огнем не сыскать! Наломают дров и сразу звонить: Олег Степанович, отец родной, помоги… Шантрапа дворовая…

Малыш взглянул на деда ангельскими голубыми глазенками, улыбнулся беззубым ртом и выпустил в сторону седого бородатого старика журчащую струйку, благополучно проскочившую ограждение манежа и угодившую аккурат в склонившееся к внучку морщинистое лицо дедушки.

– Фу ты, черт, – утирая мокрую бороду рукавом халата, беззлобно выругался Тихий. – Дожил, едрен батон… На зоне за шестнадцать лет не то что не опустили, даже дыхнуть в мою сторону боялись, а родной внук, на старости лет, взял да и обоссал. Э-эх, глупик ты мой бестолковый! Ну ничего, тебе можно… Только тебе одному во всем этом блядском мире!

Поднявшись с табуретки, авторитет нетерпеливо посмотрел на лакированную ясеневую дверь детской, за которой уже слышались торопливые шаги спешившей к ребенку няни – самой лучшей среди всех, которых можно было найти в Питере. В семье голливудской кинозвезды пять лет гувернанткой отработала в самой Америке! Если не врет. А это уже рекомендация!..

Когда Тихий входил в расположенный этажом ниже кабинет, там уже надрывался стационарный телефон, подключенный к хитроумному устройству, которое препятствовало прослушиванию. Похоже, дело с иконой запахло керосином. Впрочем, все свое – и деньги и раритет – Тихий уже получил. Заморочки достались исключительно Флоренскому и его кодле. Но пускать на самотек дело, в котором он и его люди приняли непосредственное участие, а самому в случае опасности отойти в сторону было не в принципах Тихого. Он снял трубку с выполненного под старину громоздкого, в позолоченном корпусе аппарата с наборным диском.

• Предыдущая
• 63/77
• Следующая