Ритуалы плавания - Голдинг Уильям - Страница 32

• Предыдущая
• 32/55
• Следующая

— Не знаю, как кому, а мне вечно не хватает времени записать события минувшего дня, и проходит два дня, а то и три, пока я сподоблюсь засесть за свой дневник.

— Как же вы решаете, что записывать, а что нет?

— В первую очередь я отбираю те факты, кои несомненно заслуживают внимания, а во вторую — всякие забавные пустячки, кои могли бы скрасить досуг моего почтеннейшего крестного.

— Надеюсь, — сказал капитан внушительно, — вы отразите в ваших записях чувство глубокой признательности, которое мы питаем к его светлости, за данную нам возможность наслаждаться вашим обществом.

— Всенепременно.

Хоукинс наполнил бокал Брокльбанка уже в третий раз.

— Мистер… э-э… Брокльбанк, — начал капитан, — могли бы мы воспользоваться вашими медицинскими познаниями?

— Моими… О чем это вы, сэр?

— Да вот Тальбот… Мистер Тальбот то есть, — недовольно произнес капитан, — мистер Тальбот…

— Да что, черт побери, с ним стряслось? Боже милосердный! Уверяю вас, что Зенобия, добрая душа, моя ненаглядная девочка…

— Обо мне, — поспешил я вмешаться, — речь вовсе не идет. Капитан имеет в виду Колли.

— Пастора? Боже, Боже! Уверяю вас, я тут совершенно ни при чем, решительно ни при чем. Пусть себе тешатся, сказал я, — как взошли на борт, так сразу и сказал, — а может, не сказал?

Мистер Брокльбанк громко икнул. Тонкая винная струйка побежала вниз по подбородку. Глаза его блуждали.

— Мы нуждаемся в ваших медицинских познаниях, — сказал капитан, и хотя грозный рык уже явственно слышался в его голосе, он еще не прорвался наружу, и в целом тон его, учитывая натуру нашего капитана, был скорее увещевательным. — Поскольку сами мы в медицине несведущи, то и решили обратиться к вам.

— Нашли знатока! Гарсон, еще вина!

— Мистер Тальбот говорит…

— Была такая мыслишка, не скрою, но я сказал себе, Вильмот, сказал я, анатомия — это, брат, не для тебя. И не думай, кишка у тебя тонка. Словом, как я уже говорил, я бросил Эскулапа ради Музы. Вам я этого не говорил разве, мистер Тальбот?

— Говорили, сэр. По меньшей мере дважды. Я нисколько не сомневаюсь, что капитан примет ваши объяснения и ваш отказ.

— Ну нет, — сказал капитан уже с раздражением. — Мы обязаны воспользоваться познаниями мистера Брокльбанка, сколь бы скудными они ни были.

— Скудными, — повторил за ним Брокльбанк. — Скудными были бы и мои доходы — а Муза не скупится! Я бы давно уже сколотил себе состояние, если бы не мой пылкий нрав, не чрезмерная слабость к прекрасному полу и не всевозможные соблазны, коими искушает мою несовершенную природу ужасающая безнравственность, охватившая все наше английское общество

— Я бы ни за что не стал доктором, — сказал Олдмедоу. — Как подумаешь о трупах да вскрытиях… Господи прости!

— Лучше не скажешь, сэр. Все, что напоминает мне о бренности жизни, я предпочитаю держать от себя на почтительном расстоянии. Известно ли вам, что после кончины лорда Нельсона я первым из нашей артистической братии изготовил литографию, где увековечил сей радостный миг?

— Да вас там и близко не было!

— Я, как всегда, на почтительном расстоянии, сэр. А близко никого из художников и точно не было. Должен признаться вам со всей откровенностью, в ту пору я пребывал в уверенности, что лорд Нельсон испустил дух на палубе своего корабля.

— Брокльбанк, — вскричал я, — да я же видел ваше творение! В пивной «Охотничий пес» на стене висит копня с него. Какого дьявола там у вас целая куча молодых офицеров изображает скорбь и вечную преданность, стоя на коленях вокруг лорда Нельсона, — в разгар-то боя?!

Винная дорожка снова пробежала у него по подбородку.

— Прошу не путать искусство с правдой жизни, сэр.

— По мне, это сущая нелепица, сэр.

— А вот шла, представьте, нарасхват, мистер Тальбот. Не скрою от вас: если бы не стойкий успех этого произведения, сидеть бы мне по уши в долгах. И по самым скромным меркам, оно позволило мне предпринять этот далекий вояж к берегам… словом, куда мы там все плывем, запамятовал, как называется. Ну, вообразите, сэр, лорд Нельсон отдал Богу душу где-то в недрах вонючего трюма, так, по-моему, было дело, и видел это только один судовой фонарь. Кто же, спрашивается, возьмется писать такую картину?

— Рембрандт, я думаю.

— Ну, да. Рембрандт. Что ж, пожалуй. Но вы хотя бы заметили, мистер Тальбот, как мастерски я использовал дым?

— Боюсь, я не совсем вас понимаю, сэр.

— Дым — вот где собака зарыта. Видели, сколько было дыма, когда Саммерс разрядил мой мушкетон? Один залп бортовой батареи — и картина с равным успехом может быть названа «Лондон в тумане». Поэтому настоящий мастер своего дела всенепременно должен эту дымовую завесу раздвинуть, дабы она не заслоняла… не заслоняла…

— Как фокусник в балагане.

— Не заслоняла…

— Не мешала бы видеть некий поворотный момент баталии.

— Не заслоняла… Капитан, вы совсем не пьете!

Капитан вновь приподнял свой бокал и в злобном бессилии обвел взглядом троих примолкших гостей. Но Брокльбанк, упершись в стол локтями и ухватив мозговую косточку, предназначавшуюся Саммерсу, продолжал разглагольствовать:

— Вот я и говорю, коли взяться за дело с умом, так дым может оч-чень даже пригодиться в нашем деле. Положим, приходит к вам капитан, которому выпала удача попасть в переделку и притом уцелеть. И вот он ко мне является — да после моей литографии они шли ко мне один за другим. Положим, он вместе с еще одним фрегатом и шлюпом… повстречал французов и между ними завязался бой… пардон! Слыхали эпитафию? Тот мудро поступает, кто ветер выпускает; я ж свой из скромности держал — и вот каков, увы, финал. Теперь вообразите, что бы получилось… не зря мой добрый друг Фьюзели,[40] да вы его знаете, «Ахилловы доспехи», все такое… вот. Вообразите!

Теряя терпение, я осушил свой бокал и обратился к капитану:

— Сдается мне, сэр, мистеру Брокльбанку…

Бесполезно! Ни на кого не обращая внимания, разговорчивый живописец вновь принялся за свое.

— Вообразите — кто платит? Если бы платили все, тогда и дым ни к чему! Так ведь всем потребно одно и то же — изобрази их в самом пекле, дьявол их разбери! Строят из себя бравых вояк, понимаете ли!

— Мистер Брокльбанк, — не выдержал капитан, — мистер Брокльбанк…

— Назовите мне хотя бы одного-единственного капитана, который вышел победителем и был за это отмечен боевым орденом. Есть такой? Тогда я сдаюсь и спорить не о чем.

— Нет! — буркнул, уткнув подбородок в воротник, Олдмедоу. — Нет таких.

Мистер Брокльбанк метнул на него свирепый взгляд.

— Вы изволите сомневаться в моих словах, сэр? Да или нет? Если да, сэр…

— Я, сэр? Боже правый, ни в коем случае, сэр.

— И каждый ведь как говорит? «Брокльбанк, — говорит, — мне-то самому ей-ей плевать, как ты меня там изобразишь, да вот моей матушке, моей женушке да пятнадцати моим дочуркам вынь да положь, чтоб мой корабль был в самом пекле, ну что ты будешь с ними делать?» Понимаете, к чему клонит? Ну, так. Мне оставляет газетный листок, где вся эта баталия расписана до мельчайших подробностей, а сам герой удаляется, пребывая в счастливом заблуждении, будто он-то доподлинно знает, как выглядит морское сражение.

Капитан поднял свой бокал и на сей раз осушил его залпом. Голос, коим он обратился к Брокльбанку, был таков, что, окажись тут мистер Тейлор, его б от страха сдуло на другой конец судна, а то и вовсе за борт.

— Лично я, сэр, полностью на его стороне!

Мистер Брокльбанк, желая показать, что его на мякине не проведешь, сделал попытку глубокомысленно потереть переносицу, но промахнулся.

— Вы заблуждаетесь, сэр. Если бы я мог полагаться на жизненную достоверность — так нет. Посудите сами, ужели мой клиент, который заплатил мне задаток — иначе нельзя, сегодня он жив-здоров, а завтра голову сложил…

Саммерс встал.

— Меня ждут дела, сэр.

• Предыдущая
• 32/55
• Следующая