Машина различий - Гибсон Уильям - Страница 6

• Предыдущая
• 6/107
• Следующая

— Нет, — поспешила ответить Сибил. — Я там немного пела… Бросила, на этом не заработаешь.

Снизу донесся резкий щелчок многоразовой спички, потом второй, и лишь с третьей попытки Мик зажег огарок свечи.

— Спускайся, — скомандовал он, — нечего стоять там, как гусыня.

Подобрав юбки кринолина, Сибил стала осторожно спускаться по отсыревшим ступеням узкой крутой лесенки.

Мик, привстав на цыпочки, нащупывал что-то за высоким сценическим зеркалом — огромным листом амальгамированного стекла на подставке с колесиками, потертыми деревянными рукоятками и лоснящимися от смазки шестеренками. Вытащив оттуда дешевый саквояж из черного брезента, он осторожно опустил его на пол у своих ног и присел, чтобы расстегнуть хлипкие жестяные замки. На свет божий появилась пачка перфорированных карточек, обернутая полоской красной бумаги. В саквояже лежало несколько таких пачек и что-то еще — Сибил заметила блеск полированного дерева.

Мик обращался с карточками очень бережно, словно с Библией.

— Проще простого, — сказал он. — Нужно только их замаскировать — написать на обертке какую-нибудь глупость, например: “Лекция о вреде алкоголя. Части один, два, три”. И ни одному дураку ни за что не придет в голову их украсть или хотя бы загрузить и посмотреть, что же это такое. — Он провел по краю пачки большим пальцем, и она резко затрещала, как новая игральная колода. — Я вложил сюда уйму денег, — продолжал Мик. — Несколько недель работы лучших киноумельцев Манчестера. Но смею заметить, разработка моя, целиком и полностью. Отлично вышло, девочка. В некотором роде даже художественно. Скоро сама увидишь.

Закрыв саквояж, Мик встал, осторожно опустил колоду в карман пальто, потом наклонился над каким-то ящиком и вытянул толстую стеклянную ампулу. Сдув с ампулы пыль, он сдавил ее конец специальными щипцами; стекло раскололось с характерным хлопком откачанного, герметично запаянного сосуда. Мурлыча что-то себе под нос, Мик вытряхнул на ладонь белый цилиндрик прессованной извести и аккуратно вставил его в гнездо калильной лампы — большой тарелкообразной конструкции из закопченного железа и блестящей луженой жести. Затем повернул кран шланга, потянул носом, удовлетворенно кивнул, повернул второй кран и поднес свечу; из горелки вырвался яростный ком голубоватого пламени.

Сибил, вскрикнув, зажмурилась, в глазах у нее поплыли синие точки. Мик иронически хмыкнул, его руки продолжали возиться с ровно шипящей горелкой.

— Вот так-то лучше, — сказал он через пару секунд, направив ослепительно яркий друммондов свет[21] на зеркало. — Теперь отрегулируем это трюмо, повернем его куда следует — и дело с концом.

Сибил, щурясь, огляделась по сторонам. Под сценой “Гаррика” было тесно, сыро и пахло крысами, ни дать ни взять грязный подвал, где подыхают собаки и нищие; под ногами — рваные, пожелтевшие афиши сомнительных фарсов с названиями вроде “Проныра Джек” или “Лондонские негодяи”. В углу валялись скомканные дамские “неназываемые”. Недолгие безрадостные дни сценической карьеры позволяли ей догадываться, каким образом оказался здесь столь пикантный предмет.

Она скользнула взглядом по паровым трубам и тугим, как струна, проволочным тягам к сверкающему вычислителю Бэббиджа[22], маленькой кинотропной модели, не выше самой Сибил. В отличие от всего остального в “Гаррике”, установленная на четырех брусках красного дерева вычислительная машина выглядела вполне прилично. Пол и потолок над и под ней были аккуратно выскоблены и побелены. Паровой вычислитель — штука тонкая, с характером, если ты не намерен его холить, уж лучше вообще не покупай. В отсветах калильной лампы причудливой колоннадой тускло поблескивали латунные, усеянные круглыми выступами цилиндры, многие десятки цилиндров. Снизу и сверху их удерживали массивные, тщательно отполированные стальные пластины, вокруг сверкали десятки рычагов и храповиков, тысячи стальных шестеренок. От машины пахло льняным маслом.

Сверкающий, непостижимый механизм завораживал Сибил, вызывал у нее странное, сродни голоду или алчности, чувство. Так можно относиться… ну, скажем, к красивой породистой лошади. Ей хотелось иметь… нет, не обязательно саму эту вещь, но какую-нибудь над ней власть.

Сибил вздрогнула, почувствовав на своем локте ладонь Мика.

— Красивая штука, правда?

— Да… красивая.

Мик развернул ее лицом к себе и медленно, будто священнодействуя, вложил затянутую перчаткой ладонь между капором и левой щекой, нажимом большого пальца заставил Сибил поднять голову и пристально посмотрел ей в глаза.

— Чувствуешь, что от нее исходит?

Сибил напугали и его срывающийся голос, и его глаза, жутковато подсвеченные снизу мертвенно-белым светом калильной лампы.

— Да, Мик, — послушно согласилась она. — Я чувствую… что-то такое.

Он стянул капор с ее головы, и теперь тот болтался сзади на шее.

— Ты же не боишься ее, Сибил, правда? Да, конечно же, нет, ведь с тобою Денди Мик. Ты чувствуешь некий особый фриссон[23]. Ты еще полюбишь это ощущение. Мы сделаем из тебя настоящего клакера.

— А я смогу? Неужели девушке это под силу?

— Ты слыхала про такую леди Аду Байрон [24]? — рассмеялся Мик. — Дочь премьер-министра и королева машин! — Отпустив Сибил, он раскинул руки жестом балаганного зазывалы, полы его пальто распахнулись. — Ада Байрон, верная подруга и ученица самого Бэббиджа! Лорда Чарльза Бэббиджа, отца разностной машины, Ньютона современности!

— Но ведь Ада Байрон леди! — изумилась Сибил.

— Ты не поверишь, с кем только не водит знакомство наша леди Ада, — усмехнулся Мик, вытаскивая из кармана колоду перфорированных карт и срывая с нее бумажную обертку. — Нет, я не имею в виду садовые чаепития в компании светских хлыщей, но Ада, что называется, баба не промах… на свой математический лад… — Он помедлил. — Хотя, в общем-то, я бы не сказал, что Ада лучше всех. Я знаю пару клакеров в Обществе парового интеллекта, по сравнению с которыми даже леди Ада покажется малость отсталой. Но она гений. Ты знаешь, что это такое — быть гением?

— Что? — спросила Сибил; наглая самоуверенность Мика приводила ее в бешенство.

— Знаешь, как родилась на свет аналитическая геометрия? Некий парень по фамилии Декарт увидел на потолке муху. Тысячи лет миллионы людей смотрели от скуки на мух, но понадобился Рене Декарт, чтобы создать из этого науку. Теперь-то инженеры пользуются его открытием ежедневно и ежечасно, но не будь Декарта, им бы просто не чем было пользоваться.

— Кому интересны эти его мухи? — удивилась Сибил, но Мик ее не слушал.

— Аду тоже посетило как-то озарение, не хуже, чем Декарта. Только никто не сумел еще приспособить ее догадку к какому-нибудь делу. Чистая математика — так это называется. “Чистая!” — передразнил Мик. — Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что ей пока не находится никакого применения. — Он потер руки и ухмыльнулся. — Вот и догадка Ады Байрон — никто не находит ей применения.

Его веселье действовало Сибил на нервы:

— А я-то думала, ты ненавидишь лордов!

— Я ненавижу их привилегии, то, что не заработано честным путем, — сказал Мик. — Но леди Ада живет за счет своего серого вещества, а не голубой крови. — Он вложил карточки в посеребренный приемный лоток, а затем резко повернулся и схватил Сибил за запястье. — Твой отец мертв, девочка! Не хотелось бы делать тебе больно, но луддиты мертвы, как прогоревшая и остывшая зола. Ну да, мы устраивали демонстрации и надрывали глотки, боролись за права трудящихся и прочее в этом роде, но все это были слова. А пока мы сочиняли листовки, лорд Чарльз Бэббидж чертил чертежи, по которым был построен сегодняшний мир!.. Люди Байрона, люди Бэббиджа, промышленные радикалы… — Мик сокрушенно покачал головой. — Им принадлежит Великобритания! Им принадлежим мы со всеми нашими потрохами, девочка. Весь земной шар у их ног — Европа, Америка, что там еще. Палата лордов под завязку набита радикалами. Королева Виктория и шагу не сделает без одобрения ученых и капиталистов. И нет, — он ткнул в Сибил пальцем, — нет никакого смысла бороться с этим, и знаешь почему? Потому что радикалы и вправду играют честно — достаточно честно, — и если голова у тебя на месте, можно стать одним из них! Никому не заставить умных людей бороться с системой, которая представляется им вполне разумной. Но это не значит, что мы с тобой, — Мик ударил себя кулаком в грудь, — остались у разбитого корыта. Это значит только, что нам нужно думать быстрее, держать глаза и уши открытыми…

• Предыдущая
• 6/107
• Следующая