Пора, мой друг, пора - Аксенов Василий Павлович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/42
- Следующая
– А что Боровский?
– Боровский в Индии.
– А Фролов?
– В Бирме.
– А Лунц?
– В Непале.
– Кто же будет кино снимать?
– Кина не будет.
– ...ха-ха-ха... остроумный черт...
– ...иди-ка сюда, иди-ка...
– ...дай я тебя поцелую...
– ...видали мы таких...
– ...друзья, товарищи, братья...
У Тани закружилась голова. Тут как раз ее обнаружили, и снова начались поздравления, поцелуи, ее тащили куда-то – естественно, в ресторан. Нужно было пить шампанское, смеяться, изображать счастливицу. По дороге к ресторану ее ухватила под руку высокая критикесса в новомодном седом парике.
– Уверяю вас, – энергично говорила она, – в ближайшие годы ваш талант заблещет новыми гранями. Мне кажется, что вы не просто красоточка – вы значительная личность. Я уверена. Печаль человеческого сердца вам доступна. Я хотела бы о многом поговорить с вами. Ну, что там хитрить – я предлагаю вам дружбу. Идет?
Пробежал сияющий Павлик, махнул рукой – сюда, друзья, сюда! Они сдвинули несколько столиков, Кольчугин собрал деньги. Кто выложил трешку, а кто и десятку. Кольчугин надел очки и строго продиктовал официантке заказ.
Сегодня все шумели, всех охватило желание настежь распахнуть души, объясниться друг другу в любви, выяснить все недоразумения и весело пить – мы это заслужили!
Только Тане хотелось остаться одной и уйти в переулки, где начиналось весеннее поскрипывание дверей и ошалелые мальчишки уже заступали на полуночную вахту у ворот, уйти, и тихо бродить, и все решить за какой-нибудь час.
Бочком, смущаясь, подошли родители.
– Танюша, мы домой. Поздравляем тебя, родная, поздравляем. Тебя проводят?
– Что пишет Валентин? – тихо спросила мама.
Таня посмотрела на нее:
– Приглашает к себе.
– Поедешь?
– Конечно, поеду.
Мать побледнела и закусила губу.
– Когда? – спросил отец.
– Не знаю.
Родители ушли.
Таня старалась веселиться, не хотелось огорчать товарищей. Шумный и беспорядочный пир подходил уже к полуночи, смешались салаты и закуски, тосты и объятия, кое-кто стал уже уходить, когда к Тане подошел Олег.
Люди, знакомые с ним по Прибалтике, стали шумно звать его к столу, но он только поклонился довольно церемонно и попросил Таню отойти с ним на несколько минут – ему нужно поговорить с ней.
– Пойдем, – сказала она и быстро прошла через ресторан, через фойе, спустилась в гардероб и взяла свое пальто.
Они вышли на улицу и медленно пошли к площади Восстания. Гигантский высотный чертог закрывал полнеба. На фасаде его одно за другим гасли окна, образуя неясный темный пунктир.
Большая полная луна, словно скатившаяся с роскошного шпиля здания, беспомощно висела поодаль. По Садовому кольцу медленно двигался гигантский междугородный трейлер. Все предметы были крупны и отчетливы в эту ночь.
– Что же ты молчишь? – спросила Таня.
– Трудно, – проговорил Олег.
– Как дела-то вообще? – бездушно спросила она.
– Разве это тебя интересует? – сказал он. – Ну, защитил диплом.
– А как твои друзья?
– Какие друзья?
– Как какие? Эдуард, Миша, верные твои друзья, соратники...
– Не иронизируй. На что мне эти подонки? Я ведь стал старше...
Они свернули на Садовое. На мостовую то и дело выбегали люди, пытающиеся поймать такси. Впереди, обнявшись, шла парочка, спокойно, как в лесу, она шествовала и пела: «На меня надвигается по реке битый лед, на реке навигация, на реке пароход...» Девушка фальшивила.
– «Пароход белый-беленький», – машинально запела и Таня, но тут же оборвала песню. – Значит, стал старше, умнее, строже?
– Вот что, – надменно сказал Олег, – давай закончим этот треп. Я хотел тебе сказать... Тогда я унизился перед тобой там, в парке... Ну, считай, что этого не было. Я тебя выбросил из головы.
– Вот и прекрасно, – сказала Таня. – Браво!
– Столько девчонок вокруг, а я унижался перед какой-то дурочкой. – Он укоризненно покачал головой.
– Да брось ты! Ведь договорились же, что этого не было. Ничего у нас с тобой не было.
Она покосилась на него и вдруг заметила, как резко и жестоко изменилось его лицо. Он схватил ее за руку.
– Дурак я, интеллигентик! Зря я возился тогда с тобой. Сейчас бы бегала за мной.
– Сейчас милиционера позову, – тихо сказала Таня.
– Дура! – Он отпустил ее руку. – Прощай!
Через минуту он догнал ее на такси. Такси поехало вдоль обочины тротуара вровень с Таниными шагами. Олег спустил стекло и высунулся:
– Подвезти?
– Мне здесь два шага.
– Давай по-умному, – сказал Олег, – ведь мы же взрослые люди... Зачем ругаться?
– Может быть, ты хочешь предложить мне дружбу? – любезно осведомилась Таня и свернула в переулок.
Такси взревело и устремилось по диагонали к осевой линии.
Таня сразу забыла про этот разговор. Дом ее был уже рядом, и она побежала, отстукивая каблучками, чуть задыхаясь от ветра и пригибаясь; прошла сквозь строй хихикающих мальчишек, смело – через проходной двор, под долгий свист загулявшего молодца, мимо тенькающих слабыми ночными звуками окон; вышла на тихий свой московский угол, где Валька когда-то провел столько часов, околачиваясь возле подъезда.
Дома не спали, ждали ее. Началось обсуждение премьеры. Отец сказал, что фильм подкупил его своей чистотой и благородной идеей. Точно сформулировать идею он не смог. Мама сказала, что воспитательное значение... Затем прочла перечень телефонных звонков за день. Звонили с «Ленфильма», приглашали приехать на пробы, звонили с Киевской студии, звонил корреспондент журнала «Панорама полночи» (Гданьск), кроме того, звонили Толя, Илья, Петя и Люба.
Когда родители уже легли, Таня тихонько вошла в их комнату и потянулась к книжным стеллажам.
– Ты чего, мышь? – пробормотал отец.
– Книгу взять.
– Какую?
– Какую-нибудь. Стихи.
– Блок справа, на третьей полке.
С томиком Блока она вошла к себе, раскрыла и прочла:
Она сбросила туфли и погасила свет. Ночная комната сразу увеличилась в размерах. Призраки, плоские и объемные, тихо зашелестели, начиная свою простую беззлобную жизнь. Таня встала на подоконник и просунула голову в форточку, обозревая видимый отсюда мир.
Тяжелый греческий профиль кариатиды скрывал от нее луну. Нежная грудь кариатиды, заляпанная голубями, серебрилась лунным светом, и серебрился мощный живот. Внизу светился пустой асфальт. По нему, посвистывая, прошел к телефонной будке гуляка, милый и бесхарактерный человек. Был виден кусочек пруда, дымная вода. Плыл замызганный лебедь, дергаясь и выщипывая блох. В темном окне аптеки под маленькой лампой белел колпак дежурного фармацевта. Медленно проехал хлебный фургон.
Таня захлопнула форточку и бросилась на кровать, обхватила голову руками, смиряя гул в голове и гул во всем теле, смиряя свою тоску и радость, вытесняя лица, и свет, и голоса, объявляя перерыв, перемирие, антракт, заснула.
2
В апреле фильм вышел на экраны. Большинство газет расхваливало его, «серьезные» журналисты высказались неопределенно, знатоки отзывались иронически, широким массам фильм нравился.
Горяев, автор сценария, вздохнул спокойнее, зимние его дела успешно завершились: картина закончена, сборник рассказов сдан в издательство, новая повесть в молодежном журнале шла под всеми парусами. Он почувствовал полную освобожденность, уловил запах весны и отправился в закусочную «Эльбрус».
В закусочной он встретил Бессарабского, заведующего отделом крупной газеты. Бессарабский был высок, он возвышался над дымящимися горшочками и молодыми людьми, любителями кавказской кухни, и махал Горяеву: иди сюда!
- Предыдущая
- 29/42
- Следующая
