Эхо Великой Песни - Геммел Дэвид - Страница 38

• Предыдущая
• 38/77
• Следующая

— Что творится с нашими матросами? — спросил капитан.

— А что? Они больны?

— Да нет, здоровы. Ты разве не замечаешь? Они изменились. Относятся ко мне, как чужие.

— Не они изменились. Ты.

— В чем? Я все тот же.

— Не тот. Волосы на висках синие. — Анаджо забрал поднос и вышел.

Талабан, при всем своем изумлении, понял, что Пробный Камень прав. Много раз, выполняя поручения Раэля, он бывал на землях сопредельных племен. Там синие волосы сразу выдали бы его, поэтому он и не прибегал к окраске. Но его люди видели в этом доказательство того, что он не хочет отличаться от них. Прежде они видели в нем человека — теперь видят аватара, представителя правящих ими богов.

Это, естественно, создало разрыв между ними, и Талабан почувствовал себя глупо из-за того, что не предусмотрел подобного отклика. Его матросы — выходцы из расы рабов, мечтающие о том времени, когда они станут свободны. А Метрас, должно быть, ощутил этот удар вдвое сильнее из-за своей аватарской крови. Хлопнув дверью, Талабан вышел на палубу.

Ветер, как и предсказывал Пробный Камень, переменился, и шторм шел прямо на них.

Талабан поднялся в рубку и направил «Змея»к берегу.

Женщина лежала головой на плече Яши, закинув ногу ему на бедро. В теплой хижине уютно мигала лампа, и Яша чувствовал мир и покой.

Где-то в отдалении играл на флейте подвижник Ану, Святой Муж. Журчащая, томительно красивая музыка тоже навевала покой.

По расчетам Яши, они были где-то на середине двадцатидневной «ночи». Он отработал в темноте двенадцать смен и съел двенадцать обедов. И переспал с восемью женщинами, вспомнил он, улыбаясь.

— Чего ты улыбаешься, верзила? — спросила женщина. — Хорошо тебе?

— Мне с тобой всегда хорошо. — Он поцеловал ее в лоб.

— Только ты один меня целуешь.

Музыка переместилась. Теперь он ушел за пирамиду, подумал Яша. Они по-прежнему отставали от графика, однако уложили уже шесть рядов. Яшу озадачивало количество желобков и канавок, которые им приходилось проделывать с внутренней стороны. Ведь не собирается же кто-то жить в пирамиде?

Женщина, словно читая его мысли, приподнялась на локте и спросила:

— Зачем она нужна?

— Кто она?

— Ну, эта ваша постройка?

— Аватарам виднее. Они каждые тридцать лет строят что-нибудь этакое, монументальное. Мой отец работал на пирамиде, которую мы теперь разбираем. Никакого смысла в этом нет.

Кое-кому из ребят не терпелось поглядеть, что там у старой пирамиды внутри, да только ничего там нет. Ни золота, ни сокровищ, ни покойников. Ничего, пусто. Глупо, правда?

Яша сел, скинув с койки длинные ноги, напился вина из кувшина и утер густую темную бороду. Флейта снова приблизилась к ним.

— Для чего-нибудь она да сгодится, — настаивала женщина. — Зачем бы иначе сам Святой Муж стал заниматься этим?

Этот самый вопрос и Яше не давал покоя. Он не упрекал аватаров за их тщеславие и даже не особенно возражал против власти, которую они имели в пяти городах. Людьми кто-то должен править, и пока ему, Яше, хватает заработка на еду и на женщин, он всем доволен. Но Святой Муж со своей магией тревожил его любопытство. Когда тот играл на флейте, тяжелые камни делались раз в двадцать легче, и четверо человек без труда укладывали их на место. Первые несколько «дней» это вызывало у рабочих большое волнение и беспокойство, но теперь они привыкли. Яша натянул штаны и рубаху, — Каково это — быть королем? — спросила женщина, и он засмеялся.

— Никакой я не король. Это придумали ради забавы, когда мы уложили первый ряд.

— Но тебя увенчали лаврами и носили на плечах. Даже Святой Муж поклонился, когда ты проследовал мимо него.

Славное это чувство, должно быть?

Яша, надевая тяжелые башмаки, задумался над ее вопросом.

—  — Да, это приятно, — согласился он. — Но и вполовину не так приятно, как любиться с тобой.

— Правда? Ты серьезно?

— Еще бы.

— Придешь опять после смены?

— Какой бы мужчина не вернулся к тебе… голубка? — Он забыл, как ее звать.

Он поцеловал ее еще раз, оставил на столе глиняную табличку, вышел в темноту и направился к недостроенной пирамиде. Подвижник Ану шел по камням шестого ряда, продолжая играть. Когда он перестал, Яша помахал ему. Ану махнул в ответ и спустился вниз.

— Дело движется, но надо работать еще быстрее, — сказал он.

— Раз надо, значит, будем, подвижник. Ребята уже приспособились.

Ану улыбнулся и хотел уйти.

— Скажите, господин, зачем вы играете, когда камни уже уложены?

Ану снова повернулся лицом к десятнику. В неугасающем лунном свете его синие волосы отливали серебром.

— Камни запоминают музыку. — Он засмеялся, видя растерянность Яши. — Каждый камень состоит из миллионов частиц, а те, возможно, делятся на еще более мелкие. Музыка проникает в камень, и каждая частица впитывает ее. Так Музыка остается жить в здании — возможно, навеки.

— Я ее не слышу.

— И тем не менее Музыка повсюду. Она окружает нас.

Вселенная — это песня, Яша, и мы — ее часть. Задумывался ли ты когда-нибудь, почему человека так влечет к музыке? Почему мы собираемся везде, где она звучит? Почему мы танцуем под нее, подчиняя свои тела ее ритму?

— Потому что это приятно.

— Верно, приятно. И естественно — вот в чем дело. Музыка, прикасаясь к нашим душам, напоминает нам, что мы — часть Великой Песни. Все мы: аватары, вагары и номады. И деревья, и травы, и птицы, и звери. Мы все — неотъемлемая часть гармонии.

— Может, оно и так, Святой Муж, но мне сдается, что запевают тут аватары. — Яша тут же пожалел о своих словах, очень близких к крамоле, но Ану только кивнул в ответ.

— Ты совершенно прав, Яша. Но ничто не длится вечно, хотя мои собратья придерживаются иного мнения. То, что мы здесь строим, предназначено не для одних аватаров. Эта пирамида будет служить всему миру. Тебе, и твоим детям, и детям твоих детей.

— Но у меня нет детей, Святой Муж.

Ану положил на плечо Яше тонкую руку.

— У тебя их семнадцать, и нынче вечером ты зачал еще одного. Ты бы навещал иногда своих женщин.

— У женщин, с которыми я сплю, мужчин много, подвижник, — ухмыльнулся Яша. — Кто их знает, от кого они там рожают. Мне как раз такие и нравятся. А вы когда-нибудь были женаты?

— Нет. Как-то не тянуло.

— Вот и меня не тянет. Может, когда постарею, мне и захочется, чтобы кто-то грел мне постель.

— Я уже испытал, что значит быть старым. В старости есть свои хорошие стороны, но тепла нет.

Ану пожелал Яше спокойной ночи и пошел к своей палатке.

Софарита сидела в передней при зале Совета с закрытыми глазами и безмятежным лицом. Рядом стояли на часах двое аватаров. Один думал о купленном недавно коне и гадал, будет ли тот таким же резвым, как его производитель, а также прикидывал, холостить его или нет. Другой думал о ней, Софарите, и хотел лечь с ней в постель. Эти мысли были очень привязчивы, и Софарита пыталась отделаться от них.

Проще всего было выйти из тела и закрыть свой духовный слух от всего постороннего. Софарита сделал это и тут же обрела покой. Мысли солдат перестали докучать ей.

День был долгим и занимательным. Сначала подвижник Ро привез ее к себе домой. Она никогда еще не видела таких комнат, такой мебели, таких ковров и такого сада с цветущими деревьями и кустами. Ей подавали вкусную еду на фарфоровых блюдах и наливали великолепное густо-красное вино. Подвижник Ро послал за портным, и тот прибыл с десятком длинных платьев, сшитых из таких мягких, льнущих к телу тканей, что прежняя Софарита подумала бы: не иначе, что она умерла и вознеслась на небо. Но Софарите теперешней роскошь аватарской жизни представлялась эфемерной и преходящей. Вода остается водой, даже если пьешь из золотого кубка, а стекляшки и бриллианты сверкают на солнце одинаково ярко. Богатство — всего лишь символ мощи. Софарита не нуждалась больше в символах. День ото дня ее ум становился все глубже, а с ним росла ее сила.

• Предыдущая
• 38/77
• Следующая