Друсс-Легенда - Геммел Дэвид - Страница 31
- Предыдущая
- 31/75
- Следующая
— Поэтическая вольность, — с натянутой улыбкой пояснил Зибен.
— Там она ни к чему. Только умаляет мужество защитников — какие же они герои, если нуждаются в божественной помощи?
— Это не урок истории, — уже без тени улыбки заспорил Зибен. — Это поэма, песня. Появление богов должно показать, что судьба порой становится на сторону отважных.
— Гм-м. — Эскодас снова откинулся назад и закрыл глаза.
— Что это должно означать? Что ты не согласен со мной? Эскодас вздохнул:
— Я не хотел заводить этот спор, досточтимый поэт, но нахожу, что твой прием неуместен. Ты говоришь, что хотел этим прибавить силы своему рассказу, — на том и покончим. Я не желаю сердить тебя еще больше.
— Да не сержусь я, будь ты неладен!
— Он просто не любит, когда ему делают замечания, — вмешался Друсс.
— Не забавно ли слышать такое от человека, который швыряет попутчиков за борт при первом же неласковом слове? Так почему же мой прием неуместен?
— Я бывал во многих осадах, — сказал Эскодас. — Миг величайшего мужества настает в самом конце, когда кажется, что все пропало, — именно тогда слабые бегут или молят о пощаде. А у тебя как раз перед этим прибывают боги, чтобы помочь победить вагрийцев. Вот вся соль и пропадает — ведь ясно же, что победа обеспечена, раз боги явились.
— Но иначе я лишился бы лучших своих строк — особенно в конце, где воины спрашивают себя, увидят ли они богов снова.
— Да, я помню: «О, свет богов, волшебный зов, звон Элвенских колоколов». Так?
— Совершенно верно.
— Мне больше по душе другие, суровые и правдивые строки:
Но день пришел, и молодость увяла,
Огонь и меч уже не манят нас,
И то, что было встарь, уже забылось.
Да, в тайны зачарованных лесов
Лишь глупой юности прилично верить.
— Ты что, знаешь всю поэму наизусть? — с искренним изумлением воскликнул Зибен. Эскодас улыбнулся.
— После того выступления в Кортсвейне я раздобыл твои книги — их было, помнится, пять. Две самые ранние хранятся у меня и теперь.
— Я просто не нахожу слов.
— Этот день войдет в историю, — проворчал Друсс.
— Да уймись ты. Не диво ли — обнаружить среди этого сброда истинного знатока? Возможно, путешествие окажется не столь уж невыносимым. Скажи мне, Эскодас, что побудило тебя отправиться в Вентрию?
— Мне нравится убивать, — ответил тот, и Друсс покатился со смеху,
Первые несколько дней новизна морского путешествия занимала наемников. Днем они играли в кости или рассказывали разные истории, а ночью спали под навесом, закрепленным на обоих бортах.
Бескрайние морские дали зачаровывали Друсса. В машрапурской гавани «Дитя грома» казалось мощным, непотопляемым, но в открытом море оно представлялось хрупким, как плывущий по реке цветок. Зибену путешествие наскучило очень быстро, с Друссом дело обстояло по-иному. Вздохи ветра, колыхание судна, крики чаек над головой — все воспламеняло кровь молодого воина.
Однажды утром он влез по снастям на гигантскую рею грот-мачты. Сидя на ней верхом, он не видел земли — только бесконечную голубизну моря. Босоногий матрос подошел к нему по рее, ни за что не держась руками, и остановился, уперев руки в бедра.
— Пассажирам тут не место. Друсс усмехнулся:
— Как это ты стоишь тут, словно на твердой земле? Тебя ветром сдует.
— А вот гляди! — Матрос соскочил с реи, повис в воздухе, держась за канат, и подтянулся назад к Друссу.
— Здорово. — Внимание Друсса привлекла серебристо-голубая вспышка в море, и матрос пояснил:
— Это боги моря. Дельфины. Если они пожелают, то покажут тебе немало чудес.
Сверкающее тело вылетело из воды, перевернулось в воздухе и вновь ушло под воду с едва заметным всплеском. Друсс полез вниз, решив получше рассмотреть этих морских красавцев, а они высовывали головы из воды и оглашали все вокруг пронзительными криками.
И вдруг стрела, посланная с корабля, вонзилась во взмывшего над водой дельфина.
Остальные тут же исчезли.
Наемники со злостью набросились на стрелявшего.
— Да ведь это только рыба, — оправдывался он. Милус Бар протолкался к нему.
— Глупец! — вскричал капитан, серый под слоем загара. — Это боги моря — они пришли, чтобы оказать нам честь. Иногда они проводят нас сквозь предательские воды. С чего тебе вздумалось стрелять в них?
— Мишень попалась хорошая, вот и стрельнул. Мое дело.
— Да, парень, твое, но если удача теперь отвернется от нас, моим делом будет выпустить тебе требуху и скормить ее акулам. — Кряжистый капитан вернулся к рулю. Недавнее хорошее настроение испарилось, и люди без охоты занялись прежними делами.
— Боги, как они великолепны, — сказал Друссу Зибен. — По преданию, колесницу Асты влекут шесть белых дельфинов.
— Подумать только, что у кого-то могла подняться на них рука! — вздохнул Друсс. — Может, у них мясо вкусное? Не слыхал?
— Нет, невкусное. На севере они порой запутываются в сетях и тонут. Я спрашивал рыбаков — у мяса скверный вкус, и переварить его невозможно.
— Тем хуже, — проворчал Друсс.
— Мало ли на кого охотятся ради забавы, Друсс. Разве олень менее прекрасен, чем дельфин?
— Оленя можно съесть — у него вкусное мясо.
— Но ведь многие охотятся не ради еды, верно? Особенно дворяне. Они делают это ради удовольствия. Им нравится преследование, ужас жертвы, миг ее гибели. Стоит ли винить нашего стрелка? Он, как и все мы, происходит из жестокого мира.
— Не слишком красивое зрелище, верно? — сказал, подойдя к ним, Эскодас.
— О чем ты?
— О лучнике, подстрелившем рыбу.
— Мы как раз говорили об этом.
— Я не знал, что вы так хорошо разбираетесь в стрельбе из лука.
— При чем тут стрельба из лука?
— Ну как же. Он натянул тетиву и тут же выстрелил. Надо помедлить, прицелиться как следует, — а ему не терпелось убить.
— Не знаю, — раздраженно отрезал Зибен. — Мы говорили о том, допустима ли охота как таковая.
— Человек — убийца по натуре, — благодушно заявил Эскодас. — Природный охотник. Вот поглядите! — Зибен и Друсс взглянули на море — воду резал серебристо-белый плавник. — Это акула. Она учуяла кровь раненого дельфина и теперь найдет его везде, идя по следу не хуже сатулийского разведчика.
Друсс перегнулся через борт, следя за мерцающим телом внизу.
— Здоровая рыбина.
— Бывают и побольше. Я как-то плыл на корабле, который затонул в бурю близ лентрийского берега. Мы, сорок человек, уцелевшие после крушения, поплыли к земле — и тут нагрянули акулы. Нас спаслось только трое. Одному оторвали ногу, и через три дня он умер.
— Говоришь, буря была? — спросил Друсс.
—Да.
— Вроде этой? — Друсс указал на восток, где собирались темные тучи.
Молния прорезала небо, и прокатился гром.
— Да, вроде этой. Будем надеяться, что она пройдет стороной.
Через несколько минут небо потемнело, и море разбушевалось. «Дитя грома» качалось на огромных волнах, скользя с одной на другую. Потом полил дождь, все сильнее и сильнее — его ледяные иглы пронзали, как стрелы.
Зибен, скорчившись у левого борта, отыскал взглядом злополучного стрелка. Тот сидел в одиночестве, крепко держась за веревку. Молния сверкнула над самым кораблем.
— Похоже, удача и впрямь переменилась к нам, — заметил Зибен, но ни Друсс, ни Эскодас не расслышали его за воем ветра.
Эскодас крепко уцепился за поручни, продев под них руки. Огромная волна двинула корабль вбок, оторвав нескольких человек от их ненадежной опоры и швырнув через палубу к накренившемуся правому борту. Хрустнула мачта, но никто не услышал этого из-за грома с темного, как ночью, неба. Корабль взобрался на гребень высоченной волны и скользнул вниз, в кипящую водную долину. Матрос со свернутой в кольцо веревкой пробежал по палубе, пытаясь добраться до воинов у правого борта, но вторая волна накрыла его и швырнула на барахтающихся наемников. Правый борт треснул, и двадцать человек в мгновение ока смыло с палубы. Корабль взмыл на дыбы, словно испуганный конь. Эскодас почувствовал, что его хватка слабеет. Он хотел уцепиться покрепче, но корабль снова качнуло, и лучник полетел головой вперед в зияющую дыру посреди правого борта.
- Предыдущая
- 31/75
- Следующая
