Трое против дебрей - Кольер Эрик - Страница 44

• Предыдущая
• 44/70
• Следующая

— Но ведь они могут попытаться, не правда ли? — возразил я. — Во всяком случае совершенно ясно, что нам не чего и пытаться что-либо сделать, пока запруда не пересохнет.

Я настоял на своем, мы уложили охапки сучьев вдоль дамбы и набросали кучу сучьев на расстоянии ярдов двадцати от про моины. Потом мы вернулись в дом и стали ждать.

Всю ночь вода текла через промоину. Теперь она была больше четырех футов глубиной и пятнадцати шириной. Только бульдозер с мощным ножом мог прекратить утечку воды — так думали мы.

Рано утром на следующий день я вышел на порог и прислу шался. Ночью грохот воды, несущейся через промоину, был настолько громким, что нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга, но теперь все было тихо и спокойно, и даже привычное журчание ручья ниже плотины стало глуше. Я осторожно прошел по канаве до ее начала, вышел на дамбу и посмотрел туда, где мы сбросили еловые ветки. Ни одной не было видно. А там, где вчера была промоина, я увидел темную, утрам бованную поверхность блестящего ила. Под илом лежали ветки, придавленные камнями размером от мелкой гальки до футболь ного мяча. Так всего лишь двое бобров за одну ночь перекрыли поток воды, который человек мог бы перекрыть только с по мощью тяжелой землеройной машины.

Бобры выходили на вечернюю вахту через полчаса после заката и в своей точности не уступали солнцу. Но выходили они всегда поодиночке. Иногда бобер, иногда его подруга (теперь мы могли отличить самца от самки), но мы никогда не видели их вместе. Из убежища в канаве, когда ветер дул в нашу сторо ну, мы видели, как бобры выплывали из хатки через подводный выход и всплывали на поверхность. Один из них следил, как второй медленно плыл по направлению к дамбе, слегка приподняв голову над водой. Однако «вахтенный» никогда не подплы вал прямо к плотине, во всяком случае, если мы наблюдали, а медленно плыл вдоль плотины до ее конца на расстоянии деся ти футов. Затем этот единственный член ремонтной бригады поворачивался и также медленно плыл в обратную сторону до другого конца плотины. Выполнив этот ритуал (если плотина была в порядке), бобер уходил, и через несколько минут мы слы шали, как он принимался обгрызать кору с осиновой ветки в затопленном ивняке у берега пруда.

Бобер обнаруживает большую утечку воды через плотину с помощью чувствительных волосков своей шкурки. Ему не нужно ковылять по плотине и полагаться на глаза или уши, чтобы выявить где-нибудь слабое место. Малейшая струйка воды, уходящая через плотину, улавливается кончиками его шерсти, когда он совершает обход, и, если бобер почувствует утечку, он тут же ее заделывает.

Столовая бобров находилась в ивняке на глубине полуметра и на расстоянии двух метров от края пруда. На берегу я построил укрытие из охапок ивовых прутьев, прислоненных к осине, повисшей на деревьях, когда бобры ее подгрызли. Затем я вбил в землю два столба и прикрутил к ним перекладину — получилась скамейка.

Если ветер дул в нашу сторону, мы в сумерках садились на скамейку и сидели, подавляя желание курить, и терпеливо жда ли. Конечно, ни один бобер не подойдет к столовой, если в воздухе висит дым сигареты, или если ветер доносит до него запах человека. Иногда они приходили засветло, но, как правило, уже совсем темнело, когда мелкие волны, появлявшиеся на гладкой поверхности воды, предупреждали нас о том, что надо сидеть очень тихо, затаив дыхание.

На берег набегали волны, через некоторое время беззвучно подплывал бобер и, сгорбившись, вылезал на кормушку. В пер вую очередь он избавлял свою шкурку от воды; этот обряд сопровождался интенсивным отряхиванием. Затем он тщатель но расчесывал мех, пользуясь длинными когтями перепончатых задних лап, как гребешком.

Теперь он был готов подкрепиться тем, что было припасено, а еда в столовой была всегда. Остатки осиновых или ивовых прутьев, очищенных от коры, постоянно плавали в воде вокруг кормушки, и среди них всегда находилась какая-нибудь палоч ка, иногда ивовая, а чаще осиновая, на которой оставалось достаточно коры, чтобы «заморить червячка» перед плотным обедом. Он крепко хватал передними лапами ветку и очищал ее от коры, как белка сосновую шишку. Иногда он оставлял обглоданную ветку на кормушке, но чаще выбрасывал в воду, чтобы в дальнейшем отбуксировать к плотине и, может быть, использовать ее для постройки.

Управившись с веткой, бобер тихо соскальзывал в воду и скры вался из глаз, но ненадолго. Вскоре снова появлялись волны, предупреждавшие нас о том, что надо сидеть спокойно, а вслед за ними появлялся бобер. Теперь он держал в зубах осиновый прут около двух футов длиной, хотя мы понятия не имели, отку да он его взял. Мы не слышали звука падающих деревьев и лишь догадывались, что ветка была снята с дерева, поваленного раньше.

Теперь в кормушке снова была еда, и в течение десяти или пятнадцати минут мы слышали ритмичное постукивание зубов, говорившее нам о том, что бобер голоден. Наконец, наполнив желудок и бросив остатки еды на кормушку — у него всегда оставалась еда, — он уплывал.

К этому времени стало настолько темно, что мы увидели волны, только когда второй бобер уже подплыл к кормушке. На этот раз волны были не такими сильными: бобер был помень ше — самка. Она вылезла из воды на кормушку, отряхнула воду со шкурки и принялась расчесывать мех. Она также обгрызла палку, оставленную бобром, очистив последние остатки коры. Затем она также соскользнула с кормушки и через одну-две минуты вернулась со свежей веткой. Уже совсем стемнело, и мы едва различали ее, но слышали как она обгрызала кору. Затем она ушла, и только время от времени издалека доносились звуки, говорившие о том, что в пруду по-прежнему кипит жизнь.

Я встал со скамейки и размял затекшие ноги. Лилиан сиде ла еще некоторое время, глядя в сторону кормушки, которой уже не было видно. Визи остался дома с книжкой и топил печку, чтобы вскипятить чайник. Мы никогда не знали, сколько нам придется ждать, пока придут бобры, а иногда они совсем не приходили. Даже летом сидеть на скамейке было прохладно. Солнца уже не было, над нами мигали звезды, и в елях бормо тали филины. Выпить чашку горячего чая, вернувшись домой, всегда приятно.

Я подождал немного и затем нетерпеливо сказал:

— Оставаться здесь нет смысла.

Лилиан встала и выпрямилась.

— Я просто задумалась.

— О чем? — Я едва видел ее лицо в темноте.

— О кормушке. Они всегда оставляют еду для следующего бобра, правда?

— Всегда, — ответил я.

Мы пошли вместе к дому. Когда мы уже подошли к двери, Лилиан внезапно спросила:

— Почему люди на них не похожи?

Я постоял, нахмурясь и глядя в землю, потом сказал:

— Мне кажется, бобры инстинктивно делают то, чему люди, в конечном итоге, должны научиться. Кажется неправдоподоб ным, что бобер, хотя он всего лишь скромное животное, способен следовать золотому правилу, а человек — нет. Просто, Ли лиан, люди не похожи на бобров, и это очень жаль.

Казалось диким и невероятным своими руками, с помощью динамита, разрушить построенную бобрами плотину, после того как десять долгих лет мы ждали этих бобров. Это было сумасшествие! Другое дело койоты, волки, пумы и другие враги бобриного племени. Мы знали, что должны вести непрерывную войну против них, но ни на одну секунду мне не приходило в голову, что нам придется взорвать плотину. Однако к нашим седлам были привязаны динамит, запалы и капсюли.

Где-то на озере плескалась, била крыльями по воде гагара и хихикала по привычке над кажущейся абсурдностью поло жения.

В возрасте двух лет самка бобра редко производит на свет более двух детенышей, чаще — одного. Только достигнув пол ной зрелости в четыре-пять лет, она дает большое потомство. В возрасте шести лет бобры, как правило, имеют по пять детенышей, редко — меньше.

Поскольку у нас было только две пары бобров, они понача лу размножались медленно. Только через четыре года, после того как мы выпустили наши две пары на ручье Мелдрам, у нас появилось с полдюжины поселений, насчитывающих тридцать шесть бобров. В дальнейшем их население стало увеличиваться гораздо быстрее.

• Предыдущая
• 44/70
• Следующая