Трое против дебрей - Кольер Эрик - Страница 40
- Предыдущая
- 40/70
- Следующая
Р. М. Робертсон был уроженцем города Глазго в Шотландии и эмигрировал в Канаду в 1910 году. В 1914 году он стал фермером, владельцем шестидесяти пяти гектаров целинных прерий в Саскачеване. Жил он в домике с крышей, покрытой дерном. Не будь первой мировой войны, Робертсон и сегодня был бы, по всей вероятности, богатым фермером, а дом под дерновой крышей напоминал бы ему о том, как он в первый раз впряг свою лошадь в плуг и провел первую борозду в плодородной долине Саскачевана.
Однако когда в мае 1919 года он сменил военную форму на гражданскую, у него в кармане было всего лишь жалование за месяц или два да около сотни долларов выходного пособия. Он вынул из кармана монету и подбросил ее в воздух. Закрыв глаза, он подумал: «Орел — пойду обратно, к плугу, решка — подыщу себе другую работу». Выпала решка, и, пожав плечами, бывший пулеметчик повернулся спиной к землям Саскачевана и направился на запад в Британскую Колумбию.
Жизнь на воздухе всегда тянула Робертсона, как магнит. В 1920 году он поступил на службу в департамент охоты Бри танской Колумбии на должность егеря.
Егерь Р. М. Робертсон никогда не ограничивал свою деятельн ость только соблюдением законов об охоте или розыском и наказанием нарушителей. Его гораздо больше интересовало, почему пара канадских гусей-казарок всегда возвращалась к небольшому озеру, где гусыня вывела своих первых птенцов. Он мог рассматривать череп и рога снежного барана, превратившиеся в прах под безучастным взглядом природы, но еще различимые на склоне горы, где никто из живущих там людей не видел этих животных за всю свою жизнь. Какая катастрофа, природная или сотворенная человеком, привела к исчезновению с лица земли этих крупных животных? Эти и множество других подобных вопросов требовали ответа. Как только у него нахо дилось свободное от службы время, он выезжал на склон, покрытый ледниковыми отложениями, или в мрачную чащу хвой ного леса и искал там следы, которые могли бы дать ответ на волнующие его вопросы.
Когда я встретился с ним в 1941 году, Робертсон был уже районным инспектором, отдавшим 21 год жизни работе по внедрению разумного управления охотничьим хозяйством. Эти годы он провел, в основном, в так называемом сухом поясе Бри танской Колумбии, где под жарким летним солнцем оголенная земля горных склонов превращалась в пыль, и растения сгорали от недостатка воды. Однако многое указывало на то, что здесь не всегда была такая засуха. Вот из этой трещины раньше вытекал родник, а по той ложбине, усеянной гравием, несомненно, бежала веселая речка. Кругом было множество расщелин, углублений, где теперь только на короткий срок весной собирались талые воды.
Исследуя многие речные долины до самых истоков, чтобы найти ответ на вопрос, почему в них исчезла вода, он чувствовал, что частично это объяснялось истреблением бобров.
Наши места были очень удалены от центра и от людей, однако очень немногое из того, что касалось животного мира, усколь зало от внимания районного инспектора. Хотя за время нашего пребывания на ручье Мелдрам ни один егерь не посещал этих мест, сведения о нашем существовании и кое-что из нашей деятельности дошли до слуха инспектора Робертсона. Полагая, что сведения, полученные из вторых рук, плохо заменяют знания, полученные лично, он мне написал, что решил приехать и из первоисточника узнать, что у нас происходит.
Однажды в июле 1941 года я оседлал свою лошадь и, ведя вторую на поводу, направился в Риск-Крик, чтобы встретиться с районным инспектором и привезти его к нашему дому у озера Мелдрам. Тогда мне и в голову не приходила мысль, что какая-нибудь машина смогла бы добраться к нам по усеянной камнями дороге.
Когда я прибыл с лошадьми, инспектор прохлаждался у фактории. Рост его был примерно 175 сантиметров, виски седые, телосложение крепкое. Видно было, что передо мной стоял человек с хорошей физической подготовкой.
«Он знает, как тяжелы бывают снегоступы в мягкую мартов скую погоду», — подумал я, пожимая его руку.
Я привязал его рюкзак позади седла и краем глаза наблюдал, как он взял в руки уздечку и поставил ногу в стремя. Во всех государственных учреждениях есть люди, не соответствующие занимаемым должностям. Но инспектор департамента охоты Британской Колумбии, безусловно, знал, как обращаться с ло шадью.
Робертсон был на своем месте во всех отношениях. Левой рукой он держал уздечку около щеки лошади, правую руку поло жил на переднюю, а не на заднюю луку седла. Он легко сел в седло, и правая нога сразу нашла стремя. Было ясно, что инспектор отлично знал нрав лошадиной породы, как любой ковбой наших окрестностей.
Проезжая по дороге то рысью, то галопом, то шагом, мы мало разговаривали. Это мне тоже нравилось. Он не морочил голову мне пустыми разговорами, а все внимание уделил окру жающему, отмечая по пути место, где олени переходят дорогу или где тетерева купаются в пыли.
По дороге к озеру Мелдрам произошел маленький инци дент, много рассказавший мне о характере задумчивого человека, который ехал рядом со мной. Мы объезжали маленькое озеро, берега которого заросли лисохвостом. Трава начала колоситься. Я наблюдал за выводком утят, плавающих вдоль дальнего берега. Вдруг они собрались в кучу и направились к зарослям лисохвоста, а затем опять поплыли вдоль берега. Однако два утенка отбились от стайки и направились на берег.
Районный инспектор тоже наблюдал за утятами. Вдруг он откинулся назад и остановил лошадь.
— Тпру! — крикнул он громко.
Внимательно осмотрев дальний берег озера, он тихо сказал мне:
— Вон там, в пятнадцати ярдах от этих двух утят, в зарослях лисохвоста, видите?
Теперь и я увидел, что привлекло его внимание. В траве ше велилось нечто, не совсем похожее на колосья.
— Койот! — определил я.
— Да, хвост койота, — согласился инспектор, — все осталь ное он спрятал в траве.
Мохнатый кончик хвоста койота колыхался, как колышется трава под легким ветром. С тех пор как койоты появились на свет и существуют утята, достаточно глупые, чтобы поддаваться обману, койоты машут хвостами в высокой траве у самой воды.
— От любопытства, — усмехнулся инспектор, — страдают не только кошки. Владелец этого хвоста старается приманить утят достаточно близко, чтобы схватить их зубами. Простой способ! Сам он лежит на животе, а хвост служит приманкой. Утки ужасно любопытны, особенно молодые!
Один утенок уже вышел на берег и, стоя на одной лапке, внимательно наблюдал за хвостом койота. Затем, неуклюже переваливаясь, он направился к траве, к спрятавшемуся в ней хищнику.
— Этого нельзя допустить, — проворчал инспектор и, глубоко вздохнув, громко крякнул.
Койот рывком поднялся и мгновение стоял к нам боком, направив уши в нашу сторону. Затем он нас заметил и, повер нувшись, бегом скрылся в траве.
С громким кряканьем утята поторопились к воде и бросились догонять стайку. Выводок утят, глубоко зарываясь грудью в воду, поспешно скрылся за камышами.
— Вы когда-нибудь видели подобную охоту? — спросил Робертсон.
— Только раз, — ответил я. — В тот раз в зубы койоту по пался гусенок.
— Интересно, — заметил он, — сколько уток и гусей попа лось на эту удочку с тех пор, как койоты впервые начали при менять подобный трюк?
Районный инспектор прожил у нас почти неделю, объезжая со мной наши охотничьи угодья. Он вошел в нашу жизнь так легко, как будто жил с нами всегда.
Вечером, когда Лилиан начинала мыть посуду после ужина, он вставал со стула с полотенцем и вытирал посуду. Он задавал Визи вопросы, не только касающиеся ондатр, норок, оленей или лосей, но также и много других: по математике, географии, истории и другим школьным предметам. Он говорил Лилиан с улыбкой: «Пословица „сбережешь розгу — испортишь ребенка“ здесь не подходит».
В последний день своего пребывания у нас инспектор сказал, глядя задумчиво на одно из болот:
— Мне кажется, вам не мешало бы завести помощников, чтобы следить за всеми этими плотинами. Вам когда-нибудь приходило в голову, что случится, если одну из них прорвет и вода снесет еще несколько плотин ниже по течению?
- Предыдущая
- 40/70
- Следующая
