Дорога на Тмутаракань - Аксеничев Олег - Страница 36
- Предыдущая
- 36/66
- Следующая
– Отец, ты ведь знаком с моим мужем?
– Здрав будь, зять. – Кончак мягко отстранил дочь и протянул руки к князю. – Дай обнять тебя!
Кончак уже знал, как достойно вел себя муж его дочери во время битвы. И мог не стыдиться, но гордиться зятем.
– Уррагх! – закричали куманы и русичи.
Дикие половцы Гзака молчали.
– Здесь наши пути расходятся, – сказал ковуй Беловод Просович. – И не желаю скрывать, что мне это нравится, лекарь.
Миронег молчал, словно не замечая нарочитой грубости ковуя.
– А что ты, болгарин? – продолжил Беловод. – Со мной дальше или же с… этим?
– Моя дорога не мной определяется, – ответил Богумил. – Идти мне на юг, так сказано, и так будет.
– Была бы честь предложена, – развел руками ковуй. – Тогда – прощайте!
– Не прощайся без нужды, – проговорил Миронег. – Накликаешь беду.
– Большей уже не накликаю, – заметил Беловод. – Некуда уже – больше! Ты не согласен… колдун?
– Здрав будь, – серьезно сказал Миронег и повернул коня прочь.
На юг, куда его так не хотели пускать боги. Где предсказана была его смерть.
Туда, куда ему нельзя было ехать и куда он был ехать обязан. Если, конечно, желал сохранить хотя бы остатки независимости и не стать куклой для божественных забав.
Болгарин держался за его спиной, предпочитая общество языческого колдуна перспективе одиночного путешествия через Степь.
– Здрав будь, хан.
– Благодарю, Гзак.
Гзак поморщился, показав, что оценил ответ. Кончак, как и обычно, не посчитал нужным назвать Гзака присвоенным титулом. Горд был потомок Шарукана и не желал снисходить к низкорожденным. Но сегодня Гзак рассчитывал посчитаться с ханом Черной Кумании за все: за гордыню, за пренебрежение, за богатство и славу.
Большой долг был за Кончаком, и проценты на него накопились немалые, много больше, чем разрешал давний Мономахов «Устав».
– Я жду объяснений, Гзак. Что делают твои воины на моей земле?
Снова гордыня. Так, с места в карьер, словно на ристалище, разговора не начинают. Гзак был уверен в этом. Что до Кончака – он открылся для удара, так тому и бывать!
– Плохое нас привело сюда… хан! Страшное… Русские дружинники, которых ты защищаешь так благородно, словно они для тебя – лучшие друзья, напали на беззащитные вежи наших родичей, все разграбили и всех убили. Тому свидетель не только я, все мои воины. А тебе, разумеется, известно, хан, что по степным законам за подобное есть только одна кара. Кровная месть! И мстить должен любой, кто знает преступника.
– Что я слышу?! Убиты мои люди? Убиты русами?
– Убиты половцы! Рода, правда, иного, из Бурчевичей, но убиты действительно русами, как ты и сказал.
– Что делали Бурчевичи на моих землях? Я не звал их.
– Так ли это теперь важно? Даже если они по неосторожности или небрежению перешли границы твоих, хан, владений, то расплатились многократно! Кто ответит за смерть наших братьев?!
– Верно ли то, что говорит Гзак?
Кончак повернулся к князю Игорю.
– Верно, – откликнулся Игорь, и среди куманов пронесся глухой ропот. – Русские дружинники действительно напали на половецкие вежи… Те дружинники, которые ослушались моего приказа и в сражении перешли на сторону врага.
Князь Игорь Святославич протянул руку в сторону сбившихся в кучу черниговских ковуев и рыльских дружинников.
– Суди их по своим законам, великий хан, – продолжил князь Игорь. – Для Руси этих людей больше нет!
– Как случилось, – спросил Кончак, – что твои люди, Гзак, воевали вместе с убийцами против тех, кто невиновен?! Что здесь – оплошность или злой умысел?
– Разве я способен на сознательную ложь? – добродушно улыбнулся Гзак. – Не разобрались немного, но, Тэнгри-Небо свидетель, я рад, что истина наконец открылась. И обвинения мои остались в силе… великий хан!
Титул Кончака Гзак выговаривал с небольшой задержкой, будто слова застревали в горле, не долетая до языка.
– Русы убили половцев… великий хан! Кровь убиенных требует отмщения!
– Ты так хочешь стать мстителем? Что ж, пусть так и будет! Мы знаем виновных, и я выдаю их тебе головой. Делай с ними, что хочешь, препятствий чинить не буду.
Кончак ледяными голубыми глазами внимательно наблюдал, как растерянно переглянулись друг с другом Гзак и Ольстин Олексич.
– Нет!
Гзак внезапно охрип, и ему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным всеми воинами.
– Нет! Законы Степи требуют не просто смерти убийцам, но и разорения их земель. На твоей земле пролита кровь… великий хан, тебе и очищать ее от скверны. Зови в поход на Русь, Кончак, или будешь опозорен перед всей Степью!
Как же ты сладок, миг мести!
Что теперь сделает гордый Кончак? Откажется? Переступит через одну из главных обязанностей правителя – блюсти закон? Никогда, для этого Кончак слишком прямодушен.
Попробует убить всех обвинителей, начиная с Гзака? И снова – нет. Степь слухом полнится, и где уверенность, что не проболтается кто-то из своих? А своих половцев Кончак никогда не тронет.
Пойдет на Русь? На земли своего побратима, князя северского Игоря? Тогда имя Кончака станет символом бесчестия во всех русских княжествах.
Честь и благородство завели хана Кончака в ловушку, заставляя совершить бесчестный и неблагородный поступок.
Как же ты сладок, миг мести!
– Я подчинюсь законам Степи, – медленно и весомо проговорил Кончак. – Я пойду на Русь!
Ахнули северцы, выругались под нос путивльцы, побелели лицами курские кмети. Князья русские в недоумении поглядели на Кончака.
– Я пойду на Русь, – повторил Кончак. – Тем более что у моего побратима, князя Игоря, остался там, насколько я знаю, один важный долг. Неотложный. Долг чести. Побратим! – Кончак посмотрел на Игоря Святославича. – Дозволь за тебя вызвать на поединок князя переяславского, оскорбителя твоего. В конце концов, за мной все равно один бой – свадебный!
Князь Игорь глядел на Кончака, потеряв на время дар речи. Так быстро менялась обстановка, что не мудрено было растеряться. Кончак, хитрый и изворотливый, истинный сын Степи, нашел выход!
– Дозволяю, – сказал князь Игорь.
И снова вмешался Гзак:
– Нет! Вина черниговцев, на них и идти должно! Через северские земли, раз уж князь Игорь привел убийц в Степь!
– Ты будешь учить меня, как защищать честь?
Кончак искренне удивился.
Гзак, заметив, что перегнул палку, пошел на попятный. Но сдаваться не торопился:
– Что ты… великий хан! И в мыслях такого не было. Есть, однако, другое дело. Мои воины сражались за твою честь, проливали кровь… Что же, неужели все зря? Добыча-то ушла!
Нет для степного воина слова более почитаемого, чем честь. На втором же месте – слово «добыча», святое, как небо или чистая река. За честь и добычу бьется воин, и никто не может безнаказанно отнять у него положенной по обычаю доли отвоеванного. Кончак правильно сделал, защитив союзников и побратима, но одновременно он оставил воинов Гзака без удовлетворения.
Выкуп за трех князей. За несколько десятков дружинников. Кончаку неоткуда будет его взять так вот, сразу. Князю Игорю придется согласиться с тем, что диким половцам по закону причитается дань, которую Гзак наложит на русские земли и сам же соберет.
Кончак спас свою честь. Хорошо, посмотрим, как он защитит честь побратима!
– Добыча? – раздался звонкий девичий голос.
Ханская дочь, жена путивльского князя Гурандухт вышла вперед.
– Доли своей ждете, дикари? – Презрение звучало в музыке прекрасного голоса, достойного своей хозяйки. – Вот вежи, и они ваши! Хватит?!
Дикие половцы взревели. В обозе, выведенном Владимиром Путивльским, хранилось приданое невесты, рядом с которым мерк любой выкуп.
– Прости, муж мой, – сказала Гурандухт. – Тебе досталась нищая жена.
– Благородство и ум дороже злата и мехов, – ответил Владимир, с благодарностью положив руку на плечо жены.
- Предыдущая
- 36/66
- Следующая
