Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/77
• Следующая

Если бы в Советском Союзе воздвигали памятники героиням Великой Отечественной войны – партизанкам-феминисткам, он должен был выглядеть именно так. Я решил разрушить эту дружескую спайку:

– Ну так как, Ксюш, насчет знакомых в Вавильнике?

– Погоди, телефон вспоминаю. Ладно, пошла ввонить, – качнув бедрами, Ксения высвободилась из объятий товарки и скрылась в соседней комнате.

– А покамест давайте попьем кофею, – предложил я. – С утра не могу добиться этого удовольствия, почему-то все время только меня добивают.

– Ладно, милый, – кротко согласилась Маринка. – Я сейчас сварю. Славик, тебе кофе сделать?

– Я лучше чайком побалуюсь. Кофе пускай Ильюха пьет, он у нас аристократ.

– И сожрем что-нибудь, – добавил я. – Меня от всех переживаний на жор пробило.

– Ага, – не вставая, Слава дотянулся до холодильника и достал здоровенный оковалок ветчины. – Еще чего съешь?

– Вполне достаточно. Что я, чайка соловецкая – Жрать, рта не закрывая?

– Ну, как знаешь. – Слава вытащил из стола нож, Маринка подала буханку ржаного, и мы принялись за бутерброды. Обменялись с друганом взглядами. Перед выездом в больницу следовало бы перекинуться парой слов, но беспокоить женщин по негласному договору не стали. Они и так с нами натерпелись, незачем усугублять.

На конфорке зашумел чайник. Слава встал, пошарил в шкафу, извлек пачку индийского чая. Засыпал листья прямо в кружку, проигнорировав фаянсовый чайничек. При жене он был куда воспитаннее. Но сейчас дражайшая половина отсутствовала, а с друзьями можно было похозяйничать вволю.

– Хороший чай, лантухами, – деликатно заметил я, чтобы не молчать.

– А-а, без разницы, – критически отозвался бывший офицер ВДВ. – Индюха, она индюха и есть. – И добавил, словно оправдываясь: – Ксения покупала.

– Готово, извольте. – Маринка поставила две чашки с ароматным кофе и села рядом со мной.

– Гран мерси, – потянулся я к предмету своего вожделения.

К кофе, не к жене, разумеется.

– Милый, – Маринкина ладошка ласково легла мне на руку, – давай ты бросишь эту затею? Уедем куда-нибудь, пересидим, пока не уляжется. Сделай это для меня, а?

Слава тихохонько колдовал над чашкой, всем своим видом показывая, что его здесь как бы и нету.

– Сейчас скрываться не время, – негромко завел я старую песню, – неразумно выпускать ситуацию из-под контроля. Надо кое-что разведать. Чтобы победить врага, следует знать его в лицо. Сгоняем к Эрику, порасспрашиваем его – и все дела. Нам это ничем не грозит, уверяю тебя, дорогая. Надо брать быка за рога, иначе потеря инициативы грозит привести к большим потерям в будущем.

Маринка вздохнула, и я понял, что казенными формулировками ее не убедишь.

Корефан, демонстративно игнорируя наше воркование, продолжал манипулировать ситечком и второй чашкой.

– Почему я все это терплю? – Маринкин вопрос проавучал скорее риторически. – Наверное, потому, что люблю тебя, дурака.

– Ну, дурака не дурака… Ты пойми, дорогая, я хочу отделаться малой кровью.

Упоминание о крови оказалось крайне неуместным. Почувствовав это, Слава тут же пришел на выручку, повернулся к нам и поставил дымящуюся кружку на стол. Оседлав табуретку, непринужденно улыбнулся и спросил:

– Ильюха, а ты ведь в чифире все-все тонкости знаешь?

– Ну-у, – степенно ответил я, – может быть, чего-то и не знаю.

По вывеске корефана было заметно, что он явно настроился балагурить. Сменить тему «кровавого» разговора и в самом деле не помешало бы.

– А что ты хотел спросить?

– Про желтую пленочку, которая на поверхности чифира появляется. Это кофеин?

– По сути, да.

– А-а, тогда ясно, – ощерился всею золотой пастью Слава. – Это я к чему: был со мной случай. Ехал я в «Столыпине», из всех местных зон только в Форносово на поезде возят.

– Да-да, так, – подтвердил я, знакомый, как и Слава, с пригородными этапами. Скентовались-то мы в колонии.

– Ехал с нами дедушка на строгий режим, а нам-то откуда знать, что он «полосатик»? Дедушка и дедушка, старенький, весь перекосоебленный какой-то. Мы чифир заварили, предлагаем ему, садись с нами. А он: благодарю, типа, только я дряхлый уже и весь больной. Легкого нет, две трети желудка вырезаны. Чифир мне пить нельзя. Можно я сахарку помочу? Ну а нам что, жалко? Валяй, говорим.

Маринка слушала, затаив дыхание. Сомнительные мысли вылетели из ее рассудительной головы.

– Сахар – превосходный абсорбент, – назидательным тоном процедил я. – Он впитал в себя весь кофеин. А в темноте вагона вы и не заметили, как желтая пленочка на него налипла.

– Конечно, – еще шире осклабился корефан, сияя ртом ярче солнца, – нам, первоходам, невдомек. «Полосатый» весь кофеин схавал с кусочком сахара, а мы, дурни, глотаем горькую воду и радуемся, вон у нас чифир забористый какой: дедушка всего лишь сахарок помочил, а уже раскумарился!

– Сдается, дедушка имел вас, не снимая штанов. Мы заржали. Обаяние друга – устоять невозможно.

– Кто такой «полосатик»? – спросила Маринка.

– Кто сидел на строгом режиме, – ответил я. – В Форносово две зоны – общий режим и строгий. Строгачам дают полосатую робу, отсюда и «полосатые».

– Но ты же, милый, был на общем? – уточнила Маринка.

– Да, – сказал я, – на общем. – По поводу отсидки я распространяться не любил. О зоне вообще старался не вспоминать. Правда, иногда кое-что арестантское проскальзывало в поведении. Теперь это случалось все чаще – обстоятельства, меняющие жизнь, диктовали возвращение к прежнему образу мышления. – Очень надеюсь, что на строгий не попаду никогда.

Ох-ох-ох. «Никогда не говори никогда».

– Не зарекайся, – подтвердила мои опасения Маринка, – а еще лучше брось рисковать. Давай уедем? – снова повторила она, и я чуть было не согласился, но судьба в лице Ксении не позволила внести коррективы.

– Чего регочете? – спросила она, заваливая на кухню. – Дозвонилась я. Ваше счастье, что он на работе.

– Кто «он»? – осведомился Слава.

– Дима, реаниматолог. Ты его знаешь, он на день рождения приходил.

– Ага, – кивнул Слава, судя по лицу, никакого Диму не вспомнивший.

– Кофе попьешь? – предложила Маринка. – Я ни тебя тоже сварганила.

– Спасибочки. – Ксения мельком заглянула в заварочную кружку и покосилась на мужа. – Твоя полная чашка нифелей?

– У меня там чай парится, – объяснил Слава, смиренный в присутствии супруги.

– Парится член в анале, а чай томится, – отрезала женщина по имени Судьба.

Убитые, мы сидели молча. Ксения тоже была не прочь пошутить на арестантский манер.

До больницы на улице Вавиловых было десять минут езды. Когда мы, переобувшись в тапочки, вошли в палату хирургического отделения, Эрик даже не повернул головы в нашу сторону. Он не спал, глядел в потолок, и лицо у него было настолько осунувшимся, что я не сразу узнал своего компаньона-курганника. Сердобольная родня отсутствовала, однако тумбочка была завалена целлофановыми пакетиками и свертками. Настало время процедур и прочих лечебных мероприятий. В палате было сумрачно и затхло. Унылая казенная мебель навевала тоску.

– Нашли больного? – поинтересовался реаниматолог Дима.

– Ага, – Слава протянул ему пакет с дежурным подношением – коньяком и фруктами. – Спасибо, Доктор.

– Не за что, – пожал плечами Дима, забрал добычу и ушел.

– Хау ду ю ду? – я подсел на кровать к Эрику. В руках у меня шуршал другой мешок, побольше. Я был готов умасливать дарами всех подряд.

Эрик не ответил. Он спокойно смотрел вверх, словно меня и не было.

– Эрик, – позвал я. Реакции не последовало. То ли он был не в настроении общаться, то ли игнорировал непосредственно мою особу.

– Ну, чего ты, братан? – добродушно зарокотал Слава, присаживаясь с другой стороны, поскольку табуретов в палате не было. – Хорош кисляк мандячить. Давай красненького дерябнем, для крови полезно, и врач разрешил.

Я с готовностью вытащил из пакета бутыль кагора и водрузил на тумбочку. Достал стаканы.

• Предыдущая
• 21/77
• Следующая