«ЛАХТАК» - Трублаини Николай Петрович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/51
• Следующая

        Напрасно Торба свистел в свисток переговорной трубки. Механик хотел сказать, что пар поднят и машина наготове, но никто не подходил к телефону. Только когда шлюпка прошла уже приблизительно две трети тяжелого пути, Кар обернулся к матросу Соломину и хриплым голосом прокричал сквозь ветер:

        — Всех свободных — к шлюпбалке![5] Принимайте шлюпку!

        Нос парохода все выше заливало волнами. Боцман и матрос, лежавшие на полубаке, промокли насквозь, несмотря на резиновые плащи. Оба бросали беспокойные взгляды на Кара и молча поглядывали друг на друга.

        Шлюпка все медленнее приближалась к пароходу.

        Противный ветер, поднимая гигантские волны, отгонял ее назад к берегу. Людей в шлюпке уже можно было различить невооруженным глазом. Гребцы напрягали все силы, рулевой застыл у руля. Два человека вычерпывали воду, потому что, несмотря на всю ловкость рулевого, волны уже заливали небольшую посудину. Взлетая на высокие гребни волн или проваливаясь между ними, шлюпка, казалось, стояла на одном месте.

        Но вот со свистом пушечного ядра рванул ветер, да так, что, казалось, затрещали мачты на пароходе. Боцман и матрос прижались к брашпилю. Вся поверхность моря покрылась пеной, и штурман Кар почувствовал, как пароход внезапно рванулся кормой вперед.

        Лейте наклонился к Котоваю, дико блеснул глазами и прокричал ему на ухо:

        — Беги!

        Оба метнулись на спардек[6].

        Все поняли, что пароход сорвало с якоря.

        — Право руля! — закричал Кар, подбегая к Соломину.

        Он рванул рычаг машинного телеграфа, перевел его на «полный вперед». Паровая машина заработала. Торба не терял времени. А Кар давал частые тревожные гудки, чтобы известить шлюпку о несчастье. Но там, наверное, уже поняли, и от этого руки гребцов сразу ослабели. Шлюпка затанцевала на месте, и ее начало сносить ветром.

        Теперь для парохода настала страшная минута. Шторм подхватил его и, заливая волнами, понес к берегу.

        Напрасно Торба призывал кочегаров держать пар выше красной черты манометра, напрасно, рискуя взорвать котел, боролся он с ветром и волнами.

        Единственное, что оставалось, — это направить пароход вдоль берега в открытое море. Соломин стиснул ручки штурвального колеса. К счастью, пароход прекрасно подчинялся рулю. Кар стоял около матроса и показывал, куда править, думая: «Девяносто девять против ста, что разобьемся...»

        Он оглянулся на шлюпку, которая уже повернула к берегу, и тут же увидел, что огромная волна нагнала ее и подняла высоко вверх. В то же время другая волна с неимоверной силой ударила в шлюпку и наполовину затопила ее. Не заставила себя ждать и третья волна. Она опрокинула шлюпку вверх дном. Двое или трое ухватились за опрокинутую шлюпку, и вместе с нею их высоко подняла новая грозная волна.

        Кар побледнел. И не только он — содрогнулись все на палубе. Только Соломин, крепко сжимая штурвал, не спускал глаз с курса. Штурман бросился к бортовой надстройке — сбрасывать спасательные круги. То же самое делали на спардеке машинист и боцман. А ветер и волна несли и пароход и шлюпку на прибрежные камни.

        В Архангельск вступила пасмурная осень. В городском саду ветер обрывал последние листья, дождь беспрерывно поливал город. Обычно темно-зеленая вода Северной Двины приобретала темно-серый оттенок и, казалось, тяжелела.

        К архангельской пристани причаливали пароходы с далекого Севера. Это были последние пароходы, возвращавшиеся из далеких и опасных рейсов в Арктику. Пришел «Ломоносов» с Земли Франца-Иосифа, с Новой Земли прибыли «Русанов» и «Сибиряков», с Карского моря вернулись «Таймыр» и «Малыгин». Ледокол «Ленин», проведя из устья Енисея в Баренцево море последний караван иноземных лесовозов, зашел в Архангельский порт.

        В кабинете начальника порта все чаще появлялись опытные ледовые капитаны. Прибыв в Архангельск, они брились, подстригали усы, сбрасывали двухпудовые кожухи, надевали пальто лучших фасонов, с золотыми нашивками на рукавах, и фуражки с большими гербами торгового флота, шутливо называемые матросами «капустой».

        В кабинете начальника порта их встречали не только веселые приветствия, но и тревожный вопрос:

        — Не встречали ли вы «Лахтака»? А может быть, слышали что-нибудь про него?

        Но никто не мог ничего сказать, кроме того, что уже знал начальник порта. Четыре недели назад капитан «Лахтака» передал по радио: «Подошел к острову Уединения. Думаю сегодня закончить съемку и возьму курс на Архангельск».

        Вечером того же дня в Карском море начался сильный шторм. Он отнес к югу «Малыгина», выбросил на мель шхуну «Белуху». Несколько дней электрические разряды в атмосфере не позволяли береговым радиостанциям связываться с судами. Но вскоре заработали все радиостанции. Один за другим откликались пароходы. Молчал только радист «Лахтака».

        Всем радиостанциям было поручено вызывать «Лахтак» и внимательно слушать, не отзовется ли он. Всем пароходам, плавающим на Севере, приказано следить, не увидят ли «Лахтак». Но никаких сведений об этом пароходе не было.

        Последняя радиограмма от капитана «Лахтака» Гагина была датирована 10 сентября. С тех пор никто не слышал и не видел этот пароход.

        Ровно через месяц, 10 октября, в Архангельском порту было созвано совещание лучших ледовых капитанов и штурманов-полярников.

        Их собралось человек двадцать: коренастые люди разного возраста, с лицами, дубленными ветром, солнцем и морской водой. Пожилых было больше. Начальник порта кратко информировал:

        — Месяц с небольшим назад пароход советского торгового флота «Лахтак» с паровой машиной в восемьсот лошадиных сил под командой капитана Гагина покинул восточный берег Новой Земли. Там он высадил группу охотников и персонал метеорологической станции. «Лахтак» имел задание подойти к острову Уединения и, если будут благоприятные условия, произвести картографическую съемку этого острова. Десятого сентября было получено по радио сообщение от капитана Гагина, что он подошел к острову Уединения. Самое позднее через два дня они должны были закончить работу и направиться к Архангельску. С того дня мы не имеем от них никаких сведений. Но мы знаем, что десятого, одиннадцатого и двенадцатого сентября в Карском море, особенно в его северной части, бушевал сильный шторм. Это вызывает опасение, не погиб ли пароход. Правда, никто не слышал сигнала «SOS». Если у береговых радиостанций в те дни была очень плохая слышимость, то радисты пароходов, плававших в Карском море, на это не жалуются. Они все время поддерживали связь между собой, но ни просьбы о помощи, ни какого-либо другого сигнала с «Лахтака» не слышали. Все это и заставило меня собрать вас, чтобы посоветоваться, что нам нужно сделать для розыска «Лахтака» и его экипажа.

        Несколько минут длилось молчание. Только кое-кто сдержанно покашливал.

        Против начальника порта сидели два старика, прославленные на Белом море капитаны, — высоченный Иван Федорович Шеболдаев и низенький, горячий Федор Иванович Мамуев. Ивану Федоровичу было лет шестьдесят, а Федору Ивановичу, наверное, семьдесят. Они были старинные друзья, но никогда и ни в чем не соглашались друг с другом.

        Начальник порта решил спросить их мнение:

        — Федор Иванович, что вы скажете?

        Маленький старичок выплюнул черную табачную жвачку, обернулся к Ивану Федоровичу и сказал:

        — Наверное, разбило о камни. Нужно искать на юге, у восточного берега Новой Земли. Только теперь там темно.

        Иван Федорович приготовил на ладони нюхательного табаку и, видимо, ожидал, когда его спросят.

• Предыдущая
• 2/51
• Следующая