Мои друзья - Барков Александр - Страница 25

• Предыдущая
• 25/38
• Следующая

Солнце клонилось к закату. Лучи его золотили тайгу. Был тот час, когда дневные птицы уже кончают петь, а вечерние еще дремлют.

Пограничники шли по берегу горной реки.

Динь-дон… с уступа на дорогу скатился камень.

Замерли.

Мгновение стояли пораженные. Впереди, метрах в двадцати, на бревнах сидела таежная кошка — рысь. Рядом с ней забавлялись двое рысят.

Рысь почуяла людей, фыркнула и выгнула спину дугой. Тут же на хищницу были направлены черные дула автоматов.

А рысь быстро схватила зубами котенка, и вплавь перебралась через реку. Второй остался на берегу.

Пограничники спрятались и решили подождать.

— Ни за что не вернется, — сказал один из них. — Ведь таежная кошка — осторожный и умный зверь.

— Вот увидишь, вернется, — возразил старшина, — Не может она дите бросить…

Вскоре на реке послышалось чуть заметное бульканье. Показалась кошачья морда. Плыла рысь. Глаза прищурены. Уши торчат шилом, на кончиках кисточки.

— Кто прав оказался? — сказал старшина. — Мать заботливая. Ведь она и нас, и наши автоматы видела, а все равно вернулась.

— Да, — кивнул я. — Мать — она всегда мать. Дите в беде не оставит.

Настала пора зимней охоты. Снег густо запорошил землю. Лесные бочаги и озера покрылись хрустальным льдом…

На Дальнем Востоке каждому известно: охота на оленя — дело нелегкое. Изюбр[1] — зверь умный и чуткий. Охотник на него должен быть смекалистым и осторожным.

Молодой пограничник Иван Чохов тоже слышал об этом. Но, как говорится, слышал звон, да не знал, в какой колокол бьют.

В одну из увольнительных, вечерком, решил Чохов поохотиться.

Зашел в охотничий шалаш в тайге, стал ждать. Ждал-ждал да и уснул. И приснился Ивану забавный сон, будто он десяток оленей подстрелил. Взял на мушку одиннадцатого, а тот как заревет на всю тайгу.

Проснулся Иван от этого грозного рева и понять не может: сон это или наяву? Слева и справа от шалаша точно такой же рев раздается.

Ущипнул он себя со сна за ухо, глаза ладонью протер, а рев все не стихает — Значит, и вправду изюбры объявились.

Пока Иван почивал и забавные сны видел, звери его кольцом окружили. Того и гляди, налетят и шалаш растопчут. А главное дело, ночь — ни зги не видно, хоть глаз выколи… Хватит какой-нибудь изюбр ногой по голове, а копыто-то у него костяное. Вот тогда и сам, пожалуй, заревешь изюбром.

Так и продрожал охотничек до самого утра. Чуть живой прибежал на заставу, рассказал друзьям, как все было.

А полковник рассмеялся.

— Значит, не ты, Иван, на изюбра охотился, а он на тебя. Скажи зверю спасибо, что у него ружья не было!

Осенью на границе слышен каждый шаг и малейший шорох. А сегодня даже щука не плескалась и не ухала в заводях. Внезапно пограничники заслышали какой-то треск. Сняли автоматы с предохранителя. Ладно, если бы треснуло-хрустнуло и перестало, а здесь словно кто-то ломился через кусты. Вгляделись вперед… Из рощи выбежала на луг лосиха. Следом за ней показался лосенок, тоненький, хрупкий, шоколадного цвета. Лосиха не могла бежать быстро. Малыш то и дело спотыкался о кочки, падал, поднимался. Снова падал. Ноги у него были высокие и непослушные. Мать подталкивала его, теребила, чувствуя близкую опасность. Но лосенок был слишком мал, несмышлен.

Сохатые подошли к реке. Лосиха остановилась, повела ушами, прислушалась.

Из чащи выскочил волк. Хищник напал на след и преследовал сохатых.

Лосиха толкнула лосенка верхней вислой губой в реку, и сама поплыла рядом с ним. Серый разбойник тоже кинулся к реке. Того и гляди настигнет.

Мой товарищ вскинул автомат: волк заметил это движение и повернул назад.

Мы вышли из черемушника, приложили к глазам бинокль. На другом берегу, подгоняя лосенка, бежала лосиха. По временам она останавливалась, оглядывалась в нашу сторону и как бы просила: «Не стреляйте, ведь у меня маленький».

Так лоси добрались до опушки дальнего леса. Пропустив лосенка вперед, лосиха в последний раз оглянулась на нас, постояла и будто кивнула на прощание головой.

— Видал? — невольно спросил я.

— Благодарит… — ответил мой товарищ. — Мы ее лосенку жизнь спасли.

А лосенок еще раз споткнулся, ткнул лосиху мордой в бок и скакнул в чащу. Шелохнулись зеленые ветки кленов. Пропустили лосиху с лосенком и сомкнулись, укрыли сохатых бережно и надежно.

В один из погожих осенних дней пошел я в лес по грибы. Бродил долго, до самого вечера, но стоящих грибов набрал мало: на дне корзинки лежали три подосиновика, моховик, да с десяток маслят, стыдливо прикрытых листом папоротника.

Медленно гасла заря. Вершины сосен становились пепельно-серыми, и сквозь их густые мохнатые ветви светили первые звезды. Я вышел из бора, пересек железнодорожное полотно и по узкой тропе спустился к реке Каменке.

Чуть заметно вздрагивал ивнячок.

По течению медленно плыл желтый кленовый лист. Пахло осокой и сырой землей.

Усталый, я облегченно вздохнул и погрузил ладони в воду. Только собрался умыться, как на другом берегу что-то скрипнуло. Я поднял голову: на торчащую из воды корягу взгромоздился филин.

«Что-то лесной чародей задумал!» — и я спрятался в ивняке.

Филин переступил с ноги на ногу, прислушиваясь к вечерним шорохам. Встрепенулся, резко крутнул головой, выгнул шею и уставился в одну точку. Его оранжевые глаза загорелись, точно два маленьких прожектора.

Прошло несколько минут, филин не шелохнулся. Затем взмахнул крыльями и кинулся в воду. Мгновение — и в острых когтях забилась рыбина.

Птица набрала высоту и бесшумно полетела к лесу.

Филин неприметно исчез, будто растаял в звездной сырой ночи.

В тот год отпуск мне выпал зимой, и я поехал в деревню к деду. Дом у него небольшой, рубленый. Вблизи за рекой березовая роща. Дни стояли отменные — сухие, морозные, без ветра. С утра до сумерек бродил я на лыжах, стараясь отрешиться от городских забот. «Какая же здесь благодать!» — невольно подумал я, окинув взглядом заснеженную поляну, и присел на пенек поправить крепления. Сижу и разглядываю свежие следы: тут заячья тропа, а вот рыжая плутовка пробежала.

Вдруг над головой кто-то мяукнул. Откуда кот взялся? Неужели плут Тишка за мной увязался? Быть того не может! Когда из дому выходил, он на печке дремал.

А вверху снова — «мяу!» Затем скворец засвистел. «Ну и чудеса! — думаю. — Ведь скворцы давно на юг улетели, в этот, видно, шальной…» Спустя минуту — «фиу-лиу»- желтокрылая иволга прокричала. Доводилось ли вам когда-нибудь зимой услышать иволгу, ее пронзительный, немного печальный флейтовый голос? Нет? А мне пришлось. Признаться, сперва я растерялся — уж больно диковинно звучал в конце декабря ее приглушенный, словно из-под снега, летний разлив. Вскочил, с опаской оглядел ближние деревья… И вдруг на березе заметил сойку. Востроглазая, рыжий хохол подняла и надо мной посмеивается: «Ловко тебя провела!» Я покачал головой: вроде не первый день го лесу брожу, по голосам и повадкам сторожких птиц узнаю — и на тебе! На сойкину удочку попался!

• Предыдущая
• 25/38
• Следующая