Реанимация - Акиндинов Сергей - Страница 2
- Предыдущая
- 2/5
- Следующая
Пропуская вперёд нёсших носилки, командир тихо сказал корабельному врачу:
— О состоянии Кивко докладывать лично...
— Есть. — ответил доктор, сгибаясь у дверного люка и наблюдая, как подводники из третьего отсека их принимают.
— Владимир Борисович, объяснительную мне на стол. И всё подробненько, — командир сурово взглянул на оттирающего чернила капитана 3 ранга. — Какого рожна штурманский электрик Кивко лазит по электрощитам вашего дивизиона? И где твои архаровцы в это время были?! Яйца вырезают за такое несение вахты! Вы поняли?!
— Понял, товарищ командир.
— Так вот, детально и разберитесь.
Командир резко нырнул в третий отсек и оттуда сильно обжал кремальеру.
«...Клизму всем... с этими... с иголками... — уныло подумал Цомая. — Не матросы — ёжики пушистые».
Вечерний чай в офицерской кают-компании пили под фантазии о потустороннем мире.
— У нас в деревне случай был, — рассказывал главный торпедист. — На трактор провод высоковольтный упал. Думали, тракториста насмерть убило... Но мужики его достали из трактора, закопали землёй, и он ожил...
— Я, если бы было где, сам лично закопал бы Кивко, — тут же встрял в разговор только что вошедший в каюткомпанию Цомая, — но откапывать бы точно не стал.
Присутствующие за столами не без интереса посмотрели на комдива два. Он был мефистофельски саркастичен в «часы своего гнева». Об этом знали, и на минуту все умолкли.
— Товарищ командир, вот рукопись-расследование... Изложено всё в хронометраже... и с приложениями вахтенных четвёртого отсека.
— Рукописи не горят, Владимир Борисович, — попытался смирить гнев офицера молчавший до этого командир.
— А презервативы не тонут, — продолжил Цомая с раздражением.
— А это-то вы к чему? — брезгливо посмотрев на свой стакан с недопитым чаем, спросил замполит.
— А к тому... Лучше бы тонули. Не было бы выкидышей. Вот, полюбуйтесь, сколько нынче стоит жизнь балбеса, которого, наверное, мама дома ждёт.
Цомая достал из кармана полиэтиленовый пакет.
В пакете лежали две матросские бляхи. Одна была заполирована под плоскую медяшку, а другая, с наполовину выпиленным по контуру якорем. Там же поблёскивали мельхиоровые подкладки под значки и металлические буквы «С» и «Ф».
— Дембельская иллюминация, — устало прокомментировал командир первого дивизиона капитан 3 ранга Рядчик. — Преемники дела Фаберже. Хорошо хоть, пакет не рваный...
На мгновение в офицерской кают-компании все притихли. Все понимали, сколько бед натворили бы эти железки в электрощите, упади они на контакты. Потусторонний мир, о котором только что безбоязненно фантазировали, мог бы стать явью.
— За чаями не рассиживаться. Через сорок минут всплываем на сеанс связи, — оборвал тишину командир, вставая из-за стола и собирая листы, поданные Цомая. — Всем приятного аппетита!
Он как-то сгорбленно покинул кают-компанию, словно на его плечи навалились и реальные и потусторонние миры — разом.
Через час лодка покачивалась в надводном положении, принимая порывы ветра, снежные заряды и шипящую, крутую волну Баренца своим чёрным зализанным бортом. По отсекам гулял пьянящий свежий воздух, взбадривая осоловелые мозги вахтенных и провоцируя подвахтенных на перекур. Но команды, разрешающей выход наверх, центральный не давал, как и не отменял боевой тревоги.
Корабельный врач сидел у койки Кивко и постоянно что-то списывал в блокнот со шкал четырех приборов электрокардиографа. Прибор стоял в нише каюты-амбулатории и резко выделялся новизной и дизайном на фоне общей зашарпанности. Последняя разработка пытливых умов Военно-морской Медицинской Академии услужливо выдала метровую ленту кардиограммы, добавив к уже знакомому графическому изображению ещё две полосы причудливо ломаных линий.
Доктор внимательно их рассмотрел и пометил вершинки-сломы цифрами. «Отбой боевой тревоги, подвахтенным от мест отойти. Разрешён выход наверх по десять человек», — глухо разнеслось за металлической дверью, всё оживилось и забегало. Доктор машинально ощупал карман висевшей канадки на наличие там «Беломора».
— Валерий Яковлевич, я вас подменю, команде перекур...
Голова санитара Тонких смотрела сверху, почти из-под подволока и имела выражение детской непосредственности.
— Спасибо! — сказал доктор, надевая канадку. — Но только я Вас попрошу, Антон Павлович, ничего здесь не трогать. Состояние Кивко можно считать удовлетворительным. Удары сердца и пульс — чистые, дыхание не затруднено. Подключены датчики. Так что никаких самовольных действий. Я перекурю и сразу приду.
— Не извольте беспокоиться, — уверила голова, распахивая дверь и выпуская доктора.
С перекура доктор возвращался взбодрённый ночной стужей открытого моря. Три беломорины, выкуренные кряду, слегка кружили голову, тревожа вестибулярный аппарат. «...Как хорошо быть надводником, — размышлял на ходу Валерий Яковлевич. — Всегда озон, всегда свежесть йодидов... и перекурить можно запросто...» В таком вот благостном состоянии он открыл дверь своего заведования. «... и здесь, вроде, всё тип-топ...»
— Больной попросился по малой нужде, — доложил дежуривший санитар. — К системе мочеиспускания подсоединена «труба Рига».
— Ну, что ж, неплохо, неплохо, Антон Павлович. Будете уходить, вынесите утку.
— Есть! — ни сколько не смущаясь, ответил мичман Тонких.
Ах! Как ему нравилось его вторая специальность... Как нравилась!
Он так самозабвенно относился к своим обязанностям санитара и первого ассистента врача... О специальности первой — химика-дозиметриста — вспоминал всё реже и реже. Как это всё-таки благородно — спасать людей от болезней и боли! Очень благородно... Вот и его «ноу-хау» — «труба Рига» — уже растиражирована среди десятков экипажей. Мелочь, невзрачная «рацуха»... А сколько удобств! К медицинскому судну, на его выступающую для малых нужд часть, крепится резиновый шланг от стиральной машины «Рига». Судно стоит под кроватью, а раструб шланга одевается на фаллос... Вот и вся недолга! Корабельные врачи с почтением здоровались с Антон Палычем. А славу Антон Павлович любил. Любил! И ещё он любил деньги. Кто же этого не любит? — возразите вы. И правильно. Но именно эти два предмета — слава и деньги — натолкнули его на мысль стать зубным техником. И лелеял, лелеял мечту Антон Павлович. Втайне носил её у самого сердца.
Больной заёрзал и еле слышно прошептал:
— Жжёт... Жжёт...
Доктор секунду потратил на показания приборов. Стрелки не двигались, отмечая стабильность работы сердца.
— Где, где жжёт? — спросил доктор.
— Там...
Доктор понял, что жжёт орган, к которому было подсоединено судно. Он резко отдёрнул простынь и снял раструб. Мужское хозяйство Кивко было пунцово-красным. Опытный глаз старшего лейтенанта безошибочно поставил диагноз: химический ожог.
— Палыч, ты чем дезинфицировал свою трубу?
— Хлоркой, — нисколько не колеблясь, ответил Тонких.
— Хло-орр-кой??! ...Ну, ты-ы, Палыч... электрофорез тебе в анус! Хлоркой?!.. Бери банку, налей тёплой воды, будешь делать подмывание... ну-у, Палыч... хлоркой?!..
Мичман Тонких извинительно и тихо юркнул в дверь и растворился в отсеке.
«Годзила химическая!.. — слал ему в след упрёки доктор. — Хлоркой... видите ли... будешь теперь мудомоем. Хм, хлоркой... — он ещё раз внимательно осмотрел „хозяйство“. — Ну, распухнет... Пощиплет, не без этого... Хлоркой?!.. Э! Э-э, парень! Ты чего?!»
Доктор краем глаза обратил внимание на стрелки прибора, они начали сползать к нулю. Он ткнул кнопку электрокардиографа и быстро стал готовить шприц. Из умного ящика поползла лента, как из кассового аппарата в магазине. Сколько чего стоит? Жизнь Кивко падала в цене. Разброс амплитуд кардиограммы пытался вытянуться в прямую.
«Парень, парень!.. не шали. Сейчас я, сейчас, — доктор набирал раствор из пузырька, — сейчас я, быстро...»
- Предыдущая
- 2/5
- Следующая
