Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 29

Новые шорохи и скрип утоптанного снега под ногами. Наконец, мы остановились у внешней границы кольца костров, и в их свете я увидел, как поблескивают мечи. Молчаливые люди, напоминающие тени, с напряженными лицами и настороженными глазами, наблюдающие за нами. Более всего они следили за Сторром — как поступил бы и всякий другой на их месте: они-то видели только волка. И Финна — в черном плаще, черноволосого, темнолицего и желтоглазого. На меня они не обратили особого внимания, разве что отметили мой высокий рост.

Предводитель выступил в круг света. На поясе у него висел длинный нож, на перевязи — меч. Он был широк в плечах, хорошо сложен, коротко остриженные седеющие волосы отливали, рыжим, а глаза были ярко-зелеными. На нем была шерстяная одежда — но лучше всего, без сомнения, он выглядел бы в доспехах. Он держался со спокойным достоинством прирожденного лидера, я немедленно определил в нем ветерана тех войн, которые еще мой дядюшка вел с Солиндой.

Остальные собрались возле небольшого очага. Света было недостаточно, чтобы разглядеть их всех отчетливо, видны были клинки, руки, державшие оружие, и лица людей — все остальное тонуло в ночном сумраке. Настороженная тишина и готовность к нападению — отличительный знак преследуемых людей. И такими сделал их Беллэм.

— Как твое имя? — поинтересовался я у предводителя.

— Заред, — спокойно ответил он, — а твое? Я ухмыльнулся:

— Я наемник. А это Финн с волком Сторром, — я шевельнулся в седле и увидел, как руки потянулись к мечам. — Оставьте оружие, я рожден в Хомейне и желаю только скорее вступить в войну. Вы произвели на меня благоприятное впечатление, но теперь довольно игр, — я выдержал паузу. — Я Кэриллон. Зеленые глаза Зареда сузились:

— Слезай с коня.

Я так и поступил, и встал перед предводителем, позволив ему пристально разглядывать мое лицо.

— Я сражался в войске Принца Фергуса, отца Кэриллона, — отрывисто бросил он. — Я видел, как сына Фергуса взяли в плен прямо подле трона. Хочешь сказать, что ты и есть тот парнишка?

Тон его мог бы развеселить меня, но в этой ситуации ничего веселого не было. Я вытянул обе руки и стянул рукава, открыв запястья Заред взглянул на них, потом снова перевел взгляд на мое лицо. И снова его глаза сузились:

— Ходили слухи, что ты был убит в изгнании.

— Нет, как видишь, — я снова опустил рукава. — Тебе нужны еще доказательства?

— Много кого заковывали в цепи, — странный аргумент, но я его понял.

— Сними с седла мой меч.

Он указал пальцем, по его знаку один из воинов зашел с противоположного от нас бока лошади, снял с седла меч в ножнах и подал его Зареду. Тот наполовину вытащил из ножен клинок, разглядывая руны, однако обернутая кожей рукоять смотрелась слишком грубо, явно не соответствовала великолепному клинку.

— Срежь кожу, — снова посоветовал я. Это он и сделал, при помощи своего ножа, наконец освободив из-под ремней золотую рукоять. Гербовый лев, казалось, выпустил когти, когда тени пробежали по золоту. Лев Хомейны — и горящий рубин в яблоке рукояти.

— Это мне знакомо, — с удовлетворением сказал Заред и протянул мне меч.

— Если ты думал, что я мертв, почему же присоединился к армии? — с любопытством спросил я.

— Я солдат, — просто ответил он. — Я служу Хомейне. Даже без Мухаара, за которым я мог бы идти в бой — Мухаара хомэйна — я буду сражаться, чтобы защитить свою землю. Но в одиночку я не смог бы сделать этого, а прежде немногие желали рисковать жизнью, — он еле заметно улыбнулся, и на его грубоватом лице обозначились резкие морщины, напоминавшие старые шрамы. Теперь у нас более тысячи человек, мой господин — и принц, который поведет их на войну.

Я видел, как остальные разглядывают меня. Они только что услышали, как их предводитель назвал меня господином. Слишком часто правитель — только имя, а потому видящие его почти всегда ощущают почтительный страх.

Я повернулся к своему коню и снова приторочил к седлу меч:

— Проведите меня к Роуэну.

— К Роуэну? — голос Зареда звучал удивленно, ветеран был явно озадачен. Ты хочешь говорить с ним?

— Почему нет? Он начал создавать эту армию, — я снова сел в седло. — Или ты хочешь сказать, что это сделал кто-то другой? Может, это был ты?

Лицо Зареда залила темная краска:

— Господин… говорят, что он — Чэйсули… Чэйсули не может быть предводителем Хомэйнов, — голос был жестким, слова звучали отрывисто, на Финна он не смотрел.

Эта откровенность потрясла меня. Я считал Зареда хорошим человеком и опытным солдатом, стоящим любого звания, какое бы я ни дал ему. А он, зная воинское искусство Чэйсули, отвергает возможность их участия в войне.

Я глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и заговорил с удивлявшим меня самого спокойствием:

— Мы отошлем прочь любого, кто станет выказывать ненависть к Чэйсули.

Любого. Не будем спорить о том, что вбил вам в голову мой безумный дядюшка — он хорошо поработал, чтобы добиться этого, — но в нашей армии мы этого не потерпим. Те из вас, кто хочет продолжить дело Шейна и преследовать Чэйсули, может уйти немедленно. Среди нас таким места нет.

Заред уставился на меня, потрясенный до глубины души:

— Мой господин…

— Мы не желаем терпеть таких здесь, — повторил я. — Сражайтесь с Беллэмом и Тинстаром, но более ни с кем. Не с Чэйсули. Они слишком предано служат нам, я натянул поводья. — Проводите нас к Роуэну.

Немедленно.

Заред указал на дальний огонек:

— Туда, господин мой. Вон туда.

— Подумай о том, что я сказал, — велел я. -Когда мы победим, Чэйсули станут свободными. Теперь мы поведем такую политику.

— Мой господин…

Дальнейших объяснений я не слышал — я скакал от костра так быстро, как только мог.

Роуэн одиноко сидел у маленького костерка. Позади него возвышались деревья — словно отряд телохранителей, молчаливых и стойких. Но среди этих безмолвных стражей его фигурка казалась еще меньше — человек наедине со своим горем. Его тайна стала явной.

Тепла костерка было недостаточно, чтобы согреть его, недостаточно даже для того, чтобы согреть кружку вина, которую он сжимал в негнущихся пальцах. Но пламя выхватывало из тьмы его лицо — лицо человека, которого постигла страшная утрата.

Я соскочил с коня и подошел к огню, давая ему возможность узнать меня.

Роуэн медленно поднял голову. Несколько мгновений он смотрел на меня, словно никак не мог узнать, потом медленно опустился на колени неловким движением старика.

Я смотрел на него — и за потрясением, за внешней оболочкой потерянности видел обреченную покорность.

Он знал.

— Давно? — спросил я. — И почему ты скрывал это от меня?

— Всю мою жизнь, — ровно ответил он, по-прежнему стоя на коленях. А что до того, чтобы скрывать это от тебя… разве у меня был выбор? Немного найдется в Хомейне таких, как ты, господин мой… Я думал, они начнут ненавидеть и презирать меня. Так оно и вышло.

Я отпустил поводья и, подойдя ближе, поднял его с колен. Он снова медленно опустился на свое место. Кружка в его руках ходила ходуном.

— Расскажи, — тихо попросил я. Он на миг закрыл глаза. В неверном свете он напоминал демона из детских сказок. Чэйсули.

— Мне было пять лет, — так же тихо заговорил он. — Я видел, как люди Мухаара убивали мою родню. Всех, кроме меня, — его лицо передернулось. — Они напали из-за деревьев, крича, что нашли гнездо демонов. Я побежал. Мои жехаан и жехаана — и моя рухолла — они не успели убежать. Их убили.

Слова языка Чэйсули, произнесенные Роуэном, глубоко поразили меня. Он всегда говорил с выговором Хомейны, словно вовсе не знал Древнего Языка — а теперь я узнавал, что он имеет большее право говорить на нем, чем большинство людей Хомейны.

Я услышал, как подошел Финн и остановился подле моей лошади. Я не взглянул на него, но Роуэн поднял голову. Они были похожи, как два листа одного дерева, достаточно похожи для того, чтобы быть отцом и сыном. Быть может, они и вправду были в родстве, — У меня не было выбора, — продолжал Роуэн, — меня подобрала семья, у которой не было детей. Они были элласийцами, но переселились в Хомейну. Жили в долине почти на самой границе, там Чэйсули никто и в глаза не видел. Я был в безопасности. Так было, пока я не пришел сюда.