Опасные забавы - Портер Маргарет Эванс - Страница 17

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая

– Она заболела?

– Я испугалась, когда увидела ее лежащей на лестнице, – сбивчиво проговорила служанка. – И лишь когда хозяйка вызвала врача, мы узнали, что у мисс Роз растянута лодыжка. Она не объяснила, как это случилось. Мисс Роз пролежала в постели неделю или больше, а потом попросила меня упаковать ее вещи и отправить их с почтовой каретой. Насколько мне известно, она покинула город в тот же день, и на правой ноге у нее по-прежнему была повязка.

Если бы он позволил Ниниану навестить ее раньше, с горечью подумал Джервас, или пришел бы сам, то узнал бы об этой драме.

– Вы не представляете, куда она отправилась?

– Нет, сэр. Ее навещала миссис Гримальди, жена клоуна. Может быть, она знает. А другие актеры, живущие здесь, не дружили с мисс Роз, и уж им-то она ничего не сказала.

– Если вы не возражаете, я пройду в дом и поговорю с вами. Как вас зовут?

– Пег Райли, – ответила она, входя с гостем в прихожую. – Я всегда готовила завтраки для мисс Роз и убирала ее комнаты. Больше здесь никого нет, так что можете смотреть, сколько вам угодно.

– Благодарю вас, я так и сделаю.

– Она забрала все свои вещи вазу для цветов, эстампы и фарфоровую статуэтку своей матери. – Пег вела Джерваса по узкой лестнице. – Знаете, она была француженкой, то есть она француженка, – поправилась служанка. – Я не должна говорить так, как будто она умерла, хотя, думаю, она в это время не раз мечтала о смерти. Однажды я увидела ее плачущей и, уверяю вас, не только от боли. Прежде она никогда не была такой грустной, даже когда рассказывала мне о гильотине.

Джервас торопливо поднялся на верхнюю ступеньку.

– О гильотине?

– И об убийцах. Когда она жила в Париже, одного ее знакомого закололи ножом. Он в это время находился в ванной, во всяком случае, я думаю, что она его знала. С кем-то из них она была знакома, с кем-то нет. – Она немного помолчала, остановившись у двери в конце коридора, открыла ее и сказала: – Вы можете войти сюда, сэр.

Его привели в ужас маленькая комнатка и убогая мебель – исцарапанный чайный столик, простые стулья и софа с выцветшей обивкой. Когда он переступил порог, под ним заскрипели половицы. Бегло осмотрев другую комнату, где стояли кровать, надтреснутое зеркало и гардероб, явно знавший лучшие времена, Джервас возвратился в тесную гостиную.

Ему стало больно от сознания, что милая, жизнерадостная танцовщица жила в столь бедной и гнетущей обстановке. Он мог бы с облегчением вздохнуть, узнав, что Розали наконец рассталась с этой мерзостью запустения. Но где она теперь, удалось ли ей найти себе более уютное пристанище. Эти вопросы не выходили у Джерваса из головы. «А вдруг ее положение еще более ухудшилось?» – с грустью думал он.

Пег Райли тоже была грустна и встревожена. Очевидно, она чувствовала то же, что и он.

Не желая скрывать своих чувств, Джервас с воодушевлением произнес:

– Прошу вас, не бойтесь, я найду ее, где бы она ни была. А теперь, если позволите, я желал бы узнать адрес миссис Гримальди.

Розали окинула безжизненным взглядом размотавшийся клубок шерсти. Она старалась собрать силы й смотать его вновь. Ее незаконченное рукоделие получилось неудачным, расползшимся вкривь и вкось, похожим на что угодно, только не на чулок, который она вязала. «Даже нищий оборванец не обрадуется такому подарку», – печально думала она.

Плотнее укутав плечи шалью, она поняла, что в гостиной похолодало и огонь в камине догорел. Розали взяла кочергу и принялась орудовать ею с энергией человека, уставшего от неподвижности. Однако от ее усилий камин задымил, и из него посыпались искры. В Глостершире дрова стоили дешевле, и приобрести их было легче, чем уголь, к которому она привыкла в Лондоне. На первых порах она не могла взять в толк, горят ли они как следует.

Она прервала свои неловкие попытки, когда в комнату вошла женщина средних лет в высоком чепце на седеющих волосах и спросила:

– Как, по-твоему, что ты сейчас делаешь?

– Пробую размешать золу в камине и разжечь огонь, – робко ответила девушка.

– Я же оставила тебе колокольчик, Рози.

– Но Энни глуха и почти не слышит его, к тому же мне не хочется обращаться со своей единственной теткой как со служанкой.

– Обращайся, как тебе угодно, только не спали дом. Боюсь, что с тебя станется. И отдай мне кочергу.

После того как Розали это сделала, ее родственница нагнулась и постаралась привести в порядок камин.

– Ну вот, – удовлетворенно проговорила она, когда огонь ровно разгорелся. – Если ты не согреешься через несколько минут, я принесу одеяло.

– Спасибо, тетя Тильда. – Розали грустно улыбнулась и вновь взяла моток грубой шерсти. – Ты же видишь, у меня все валится из рук. Я и вязать-то как следует не могу. Наверное, мне надо все распустить и начать сначала.

Матильда Лавгроув покачала головой и ответила:

– Прежде всего, перестань об этом думать. Тебе незачем жаловаться, я и не предполагала, что ты будешь делать что-то за меня. Так что отдыхай спокойно.

Розали скорчила гримасу.

– Тебе необходим отдых, Рози. Если ты станешь больше заботиться о себе, боль в лодыжке постепенно ослабеет. Разве врач не говорил тебе, что удар пришелся на растяжение, которое не успело зажить.

– Врач мне очень много чего говорил. – Она посмотрела на правую ногу, перевязанную льняным бинтом и лежащую на подушечке.

Матильда похлопала ее по плечу.

– Не стоит приходить в отчаяние из-за того, что ты еще несколько дней пролежишь в кресле. Знаю, что говорю, как чудаковатая старая дама. Вдобавок я долгие годы обучала капризных, невежественных молодых женщин и смертельно устала от этого. Так вот, по-моему, с твоим коленом все будет в порядке. Ты молодая и сильная и скоро сможешь танцевать снова.

– Но не в Опере и не в этот сезон.

Розали почувствовала, как слезы навернулись у нее на глаза. За время вынужденного бездействия ее часто посещали мрачные мысли, главным образом о невозможности вступить в балетную труппу Королевского театра.

Ее невеселое путешествие с главного лондонского почтамта началось холодным ноябрьским вечером в восемь часов. Проехав по ухабистой дороге через множество городов и деревушек, почтовая карета добралась до Оксфорда, а через два часа дремлющая Розали сменила ее на бристольский экипаж и отправилась до Глостершира. Утренний туман окутывал долины между костволдскими холмами, и ее охватила тоска при виде сухих, почерневших деревьев и затянутого тучами неба. Даже овцы, пасшиеся вдоль дороги, показались ей серыми и понурыми. Она чуть не потеряла сознание, проведя всю ночь без сна, и наняла почтовый фаэтон в Фэрфорде, куда ее доставил экипаж. Во время путешествия в Бибери она мечтала об одном согреть разболевшуюся ногу.

Когда она, прихрамывая, подошла к дверям, лицо у нее было очень бледное и усталое, и тетушка не смогла скрыть своего изумления. Розали продрогла до костей, но крепкие, ласковые объятия Матильды и заверения, что все будет хорошо, согрели ее.

Предком обеих женщин был богатый землевладелец, оставивший ферму в начале прошлого века и обосновавшийся в Бибери. Там он приобрел дом, который вполне отвечал его положению и финансовым возможностям. У внука мистера Лавгроува Дэвида рано проявились музыкальные способности, в особенности к игре на скрипке, и дед нанял ему лучших учителей сначала из Лондона, а потом и Парижа. У Матильды был прекрасный голос, она тоже мечтала о музыкальной карьере, но родители воспротивились ее планам стать профессиональной певицей. В юности ее часто приглашали выступать на музыкальных вечерах, а иногда она соглашалась давать уроки пения на женских собраниях в Бристоле.

Ее знакомство с племянницей началось, когда Дэвид впервые привез в Бибери свою жену-француженку и тринадцатилетнюю дочь. Впоследствии они встречались только во время болезней родственников и на похоронах. Матильда продолжала давать уроки и после смерти своих родителей, унаследовав их дом на берегу реки Коли. Она звала к себе овдовевшую невестку, но Дельфина де Барант была слишком озабочена судьбой дочери и своей карьерой танцовщицы. Она отказалась покинуть Лондон и поселиться в костволдской деревушке. Так старая дева осталась одна, проживая свои сбережения и ежегодную ренту с фермы Лавгроувов. По воскресеньям она отправлялась в церковь Сент-Мари, занимала там место на семейной скамье, а в будние дни ухаживала за садом и принимала гостей – соседей. К ней ежегодно приезжали знакомые из Бристоля. Они, как и Матильда, очень любили скачки в Бибери.

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая