Иоанна Неаполитанская - Дюма Александр - Страница 25
- Предыдущая
- 25/33
- Следующая
Карл Дураццо и Роберт Тарантский, старшие представители двух ветвей королевского рода, спешно посовещавшись, решили смягчить венгерского монарха безоговорочной капитуляцией и, оставив в Неаполе младших братьев, не мешкая направились в Аверсу, где обосновался король. Людовик принял их весьма благосклонно и поинтересовался, почему с ними нет их братьев, на что оба принца ответили, что те остались в Неаполе, чтобы подготовить встречу, достойную его королевского величества. Людовик поблагодарил их за добрые намерения, однако попросил пригласить младших братьев, поскольку ему будет неизмеримо приятнее вступить в Неаполь в окружении всего семейства, да и вообще не терпится обнять своих кузенов. Карл и Роберт, повинуясь королевской воле, немедленно отправили своих оруженосцев пригласить братьев в Аверсу, однако самый старший из них, Людовик Дураццо, со слезами на глазах стал умолять остальных не исполнять эту просьбу, а сам заявил посланцам, что из-за нестерпимой головной боли не может покинуть Неаполь. Столь ребяческое извинение, естественно, раздражило короля, и в тот же день он строго-настрого велел несчастным детям без промедления явиться к нему. Когда они прибыли, Людовик Великий расцеловал их одного за другим, принялся ласково расспрашивать, оставил отужинать вместе с ним и отпустил лишь далеко за полночь.
Когда герцог Дураццо удалился в отведенную ему опочивальню, Лелло де Л’Аквила и граф Фонди тайком пробрались к его постели и, убедившись, что их никто не подслушивает, предупредили: утром на совете король решил его убить, а других принцев лишить свободы. Карл с недоверчивым видом молча выслушал их и, подозревая предательство, сухо ответил, что не ставит под сомнение честность своего кузена и не может поверить поэтому столь низкой клевете. Клянясь всем, что у него есть самого дорогого, Лелло умолял его послушать их совета, но раздраженный герцог сухо велел им покинуть спальню.
На следующий день – такое же, как накануне, отношение со стороны короля, те же расточаемые детям ласки, то же приглашение отужинать. Пиршество было выше всяческих похвал: потоки света заливали залу и отражались в стоявших на столах золотых вазах, цветы струили свои пьянящие ароматы, вино расплавленным рубином лилось из амфор и кипело в кубках, повсюду слышались горячие, чуть бессвязные речи, лица присутствующих порозовели от возбуждения.
Карл Дураццо ужинал, сидя вместе с братьями за отдельным столом напротив короля. Взгляд его понемногу становился отсутствующим, выражение лица – задумчивым. Он размышлял о том, что в этой самой зале накануне своей трагической гибели пировал Андрей и что одни из тех, кто повинен в его смерти, скончались от пыток, другие чахли в тюрьме, королева находится в изгнании и живет милостью чужих людей, и только он пока на свободе. Эта мысль заставила его содрогнуться. Он внутренне поздравил себя с невероятной ловкостью, с какою ему удавалось плести свои адские козни, и, отбросив печаль, улыбнулся с выражением неописуемой гордости на лице. В эту секунду безумец смеялся над правосудием Божиим. Но Лелло де Л’Аквила, прислуживавший принцу за столом, наклонился и повторил грустным шепотом:
– Несчастный герцог, почему вы отказываетесь мне поверить? Бегите, пока не поздно.
Карл, раздосадованный упрямством этого человека, пригрозил, что еще слово, и он расскажет все королю.
– Я лишь выполняю свой долг, – опустив голову, прошептал Лелло. – Пусть будет так, как угодно Господу.
Едва он договорил, как король встал и, когда герцог подошел к нему, чтобы откланяться, вскричал страшным голосом:
– Предатель! Наконец-то ты у меня в руках, тебя ждет заслуженная смерть, но прежде, чем ты будешь отдан палачам, признайся сам во всех своих преступлениях против короля, и тогда у нас не будет нужды прибегать к показаниям других свидетелей, чтобы определить меру наказания, соответствующую твоим преступлениям. А теперь к делу, герцог Дураццо. Прежде всего, скажи: зачем посредством бесчестных козней и с помощью своего дяди кардинала Перигорского ты препятствовал коронации моего брата, вследствие чего он был лишен королевской власти и столь печально окончил свои дни? О, не пытайся ничего отрицать. Вот письмо, скрепленное твоей печатью, – ты писал его втайне, но оно обвиняет тебя при всем народе. Почему, позвав нас сюда отомстить за смерть брата, которая, без сомнения, тоже была делом твоих рук, когда ты вдруг переметнулся на сторону королевы, – почему ты напал на наш город Л’Аквилу, осмелился напустить солдат на наших верных подданных? Ты надеялся, предатель, воспользоваться нами как ступенькой к трону, избавившись с нашей помощью от всех соперников. Ты надеялся дождаться нашего ухода, убить оставленного нами наместника и завладеть таким образом королевством. Но на этот раз твой дар предвидения тебе отказал. Однако ты совершил еще одно преступление, которое тяжестью своей превосходит все остальные, – ты совершил государственную измену, и я покараю тебя за это без всякой жалости. Ты похитил женщину, которую дед наш Роберт предназначил нам в супруги – его завещание тебе известно. Отвечай, несчастный: можешь ли ты оправдаться в похищении принцессы Марии?
Голос Людовика так изменился от ярости, что последние слова походили более на рев дикого зверя; глаза короля лихорадочно блестели, побелевшие губы дрожали. Охваченные смертельным ужасом Карл с братьями упали на колени; бедняга герцог дважды пытался что-то сказать, но зубы его стучали с такой силой, что он не сумел вымолвить ни слова. Наконец он огляделся вокруг и, увидев своих ни в чем не повинных братьев, которые должны были по его вине погибнуть, обратился к королю:
– Ваше величество, вы смотрите на меня с таким ужасным выражением, что я содрогаюсь. На коленях умоляю вас: если я совершил ошибку, сжальтесь – ведь Бог свидетель, я позвал вас в королевство без каких бы то ни было дурных намерений, я всегда, всею душой желал и желаю вашего владычества. А теперь, я в этом уверен, коварные советчики навлекли на меня вашу ненависть. Вы говорите, что я привел войска в Л’Аквилу, – это так, но меня вынудила к этому королева Иоанна – ведь, узнав, что вы прибыли в Фермо, я тотчас же отвел армию назад. Да поможет Иисус вернуть мне вашу благосклонность – хотя бы ради моих прошлых заслуг и непоколебимой верности. Но вы раздражены, и поэтому я умолкаю и надеюсь, что гнев ваш минует. Умоляю еще раз, имейте сострадание к нам, ведь мы всецело в руках у вашего величества.
- Предыдущая
- 25/33
- Следующая
