Жениться и обезвредить - Белянин Андрей Олегович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/53
- Следующая
Олёна к концу рассказа уже хохотала в углу как ненормальная. Судя по всему, она думает, что у нас тут каждый день так весело. К этому времени в горницу вошла нахмурившаяся бабка, и Митяй быстренько слинял во двор в ожидании указаний по службе…
– Как результаты экспертизы? – для виду поинтересовался я, хотя почти на сто процентов знал ответ.
– Двух экспертиз, – задумчиво буркнула Яга, усаживаясь за стол. – Капусту вчерашнюю я заодно проверила. Нешто, думаете, вашу беготню ночную от меня, старой, скрыть можно? В общем, плохо дело, участковый.
– В каком смысле?
– Да ты, девка, не напрягайся. – Моя домохозяйка зыркнула на навострившую ушки Олёну. – Твоей вины нигде не отмечено. И дверь в порядке, и капуста квашеная выше всяких похвал! Всё замечательно, всё как надо, в лучшем виде всё! Непонятно только, с чего ж она вчерась не открылась и отчего у мальчонки нашего всё пузо свело.
– Случайность?
– Ага, она самая…
Браться за блокнот смысла не имело. Всё опять упирается в полное отсутствие хоть сколько-нибудь серьёзных улик. Единственная зацепка – факт смерти возчика. Мы опять вернулись к той же точке, с которой начали.
У нас было много разных дел. Среди них попадались как очень лёгкие, так и безумно непростые. Но чтобы вот так – всё шло навыворот с самого начала… Вот сейчас бы самое время сказать, что «хуже не бывает», а потом неискренне удивиться: «Ах, всё-таки бывает!» И это будет абсолютно справедливо, потому что в горницу заглянула раскрасневшаяся царица, вежливо объявила всем «гутен морген», протопала по лесенке наверх, а уже через пару минут, переодевшись и расчесавшись с похвальной армейской скоростью, она выложила передо мной лист бумаги.
– Дас ист заяфление участковому, – коротко пояснила государыня, принимая из рук моей невесты чашку чая.
Яга нервно хихикнула, закрыв лицо руками, типа она в этом шоу по старости лет уже не участвует. Меня снова оставили один на один с «проблемой». Причём с проблемой государственного масштаба…
– Читаю вслух, – зачем-то оповестил я. – Сейчас. Тут вообще-то сплошные грамматические ошибки, но… я так понимаю, писать по-русски вы ещё только-только учитесь. «Господину Ивашёву (Ивашов через „о“ пишется!) в полицейское управление (в милицейское!) от гражданки-царицы Лидии Карповны (круто звучит!) заявление»… Так, если никто не против, дальше я просто читаю, без комментариев, ошибки отдельно подчеркну потом, дома аккуратно перепишете и ещё раз к нам. Итак, «Господину Ивашову в милицейское управление от гражданки-царицы Лидии Карповны заявление. Прошу предоставить мне место в отделении в связи с уходом от мужа. Согласна на любую работу. Умею шить, вязать, стрелять из пистолетов, готовить, знаю три языка, вытираю пыль, мою пол. Жалованье – исходя из штатного расписания. Временным жильём обеспечена. Прошу удовлетворить». Дата, подпись, личная печать. И что это значит? Каким ещё «временным жильём» вы тут обеспечены?!
– Не тут, – гордо выпрямилась государыня. – Я есть жить в Немецкой слободе, а слюжить Родине здесь! Ви уже имел честь со мной бить в деле, и ви знайт, что я есть не подведу, у фас можно слюжить женщине?
– Э-э… вообще-то в отделении практически мужской коллектив.
– Герр, мутер Яга – не женщина?!
– Это единичный случай.
– А фаша нефеста Олёнушка? – с чарующей улыбкой начала загибать пальчики Лидия Адольфина. – И я знаю, как в нашем народе поговорят поговорк «Бог Троицу льюбит»! Я быть третий. Ви мне не отказать!
– Почему это?
– Потому что тогда я вся буду очень горько плакать.
Мне пришлось попросить тайм-аут на размышление и выманить бабку в сени. Олёна, утешая, гладила царицу по голове, подсовывая ей плюшку, а мы с нашей опытнейшей эксперт-криминалисткой резко провели внеплановое совещание. Митяй тоже подал пару реплик, но они были не по существу и касались скорее психотипа поведения Гороха как несостоятельного мужа, а потому записи в протокол не подлежали. В целом, если кратко, у нас получилось следующее:
– Наша Лида на пределе. Ещё чуть-чуть дожать, и вся её хвалёная нордическая крепость рухнет в слезах и истерике. Вежливо выпроводить её мы не можем, некуда ей идти. Кнут Гамсунович наверняка не одобряет её демарша, но в крыше над головой не откажет, исходя из принципа «милые бранятся – только тешатся».
– А царь? – убито вздохнула наша старушка.
Я тоже вздохнул:
– Ну а что, в сущности, царь? Тут всего два варианта: либо он на фиг сровняет с землёй всё отделение, а нас полной опергруппой зашлёт на Магадан, либо… просто казнит. Чего тут непонятного?
Мы с Ягой коротко, по-родственному, обнялись и вернулись в горницу. Олёна смотрела на меня так, словно только я на всём белом свете мог погрозить пальчиком венценосному мужу её подруги. В случае невыполнения мной этого самоубийственного подвига она берёт своё слово обратно и за такого низкого труса замуж не выйдет. Может, конечно, я чего и преувеличиваю, но в дверь постучали, и прибежавший со двора Митька доложил о визите дьяка Филимона Груздева с жутко срочной депешей от государя…
– Зови, – прокашлялся я. – А всем остальным быстренько приготовить тут всё… для встречи важного гостя!
Когда это чучело огородное, этот панк в сутане, этот гейша-трансвестит в подряснике с недощипанной бородёнкой сунулся к нам в горницу, мы встретили его полным парадом. Баба-яга, в кузнечных перчатках и противогриппозной маске на лице, что-то мудрит с порошками и бытовой химией, время от времени завывая и цыкая зубом на кота. Кот Вася, вздыбив шерсть, то есть зримо увеличившись на четыре с половиной килограмма, опасно раскачивается на печке с самым зверским выражением в глазах и зелёными искрами, пробегающими по загривку. Под печкой сидит, скрестив ноги в новых чувяках, наш азербайджанский домовой, сияет белозубой улыбкой и демонстративно точит тесак размером чуть меньше собственного носа. Моя Олёнушка, бывшая бесовка, бывшая преступница, напевая тихую колыбельную, мастерит из девичьей ленточки недорогую удавку. Матушка государыня, подоткнув подол и засучив рукава, со здоровым немецким энтузиазмом намывает в лохани посуду. И только я скромно сижу за столом с раскрытым блокнотом, честно выполняя свои служебные обязанности – «приём заявлений от населения с 8 до 12».
Дьяк остолбенел минуты на три, лупая глазками и не зная, с кого из нас начать. Я дал ему возможность насладиться увиденным, а потом перешёл к делу:
– Вы к нам по какому вопросу, гражданин Груздев?
– Я… я-то… тьфу, да ты что же творишь, ирод некрещеный?! Ты как посмел матушку царицу тиранить? Ейное ли дело рученьки белые в чужом тазу мозолить, плошки-чашки мыть… – Опомнившийся дьяк подскочил ко мне, храбро вздымая над головой холщовую сумку с письменными принадлежностями. – Ты к чему энто, змий, государыню припахал?!
Миг – и на шее героя думского приказа затянулась удавка, в рёбра упёрся нож, в сумку впились когти, ноги приросли к полу, а в довершение Митя, высунувшийся на шум, повертел головой и улыбнулся:
– Я думал, тут опасность какая вам, Никита Иваныч, грозит, а энто вы сами Филимона Митрофановича жизни лишаете. Ну да небось справитесь, а труп я за овином закопаю, не извольте беспокоиться. Надо будет, и цветочки там посажу, тока свистните…
– Гражданин Груздев, я второй раз спрашиваю, вы к нам по делу или так, суицид приспичил?
– По делу, – жалобно проблеял слуга государев. – Пустите тока, сотрудники милицейские, чтоб вам… всякого по жизни благополучия…
– Спасибо, и вам того же, присаживайтесь. – Все наши незаметно вернулись к своим делам.
Посыльный поёрзал на лавке, борясь с искушением вновь сказать мне какую-нибудь гадость, и наконец молча вытянул из-за пазухи свёрнутое в трубочку письмо от Гороха. Я даже не стал его разворачивать, так, сунул небрежно в кучку и попрощался с дьяком:
– До свидания. Удачи в вашем нелёгком труде. Вас проводить?
– Куды? – не понял он. – Энто что ж, на грамоту царскую и ответа не будет?! Ох, участковый…
- Предыдущая
- 18/53
- Следующая
