Песня орла - Роджерс Мэрилайл - Страница 47
- Предыдущая
- 47/69
- Следующая
Победно-сияющий Райс внезапно коснулся своими густыми кудрями ее сосков и, двигаясь изнурительно медленно, добился того, что Линет через некоторое время уже была сама не своя и, кроме изматывающих прикосновений, требовала того, к чему так по-разному, но стремились оба. Она прижималась к Райсу все плотнее, беспощадно уносясь в глубины страсти глубже и глубже, вынуждая тем самым и его торопить последние аккорды. Но Райсу было тридцать три года, и он не собирался сдаваться так быстро. Откинув волосы за плечи, он припал к ее грудям ртом, втягивая их поочередно в огненную бездонную пещеру сладострастия. Линет застонала протяжно и громко, ее туго натянутое горло дрожало, и, опьяненный этим, Райс еще сумел чуть скривить в довольной улыбке распухшие губы. Но Линет уже не видела и не ощущала ничего, кроме желания раствориться в этом мускулистом теле окончательно и навеки.
В голове у Райса мутилось, и, сам того не заметив, он стал раскачиваться на хрупком маленьком теле в священном ритме, старом, как сам мир, а когда девушка внезапно ответила ему теми же движениями, он понял, что теряет власть над собой. Тело его ныло и требовало разрядки, но, сдерживаясь из последних сил, Райс все хотел, чтобы ее воспоминания об их близости не омрачились насилием и болью, и, улучив какой-то момент просветления, он резко откинулся на подушки, отдаляя это желанное бушующее тело.
– Не-е-ет! – отчаянно закричала Линет, увидев его прикрытые глаза и стиснутые губы, как уже не раз бывало перед бесплодным окончанием всех их любовных игр. И, полная решимости украсть его окончательно у нечеловеческой силы воли, Линет рванулась к Райсу, обняла его за шею и, прижавшись грудью к его груди, принялась ритмично скользить по ней, раздражая набухшие соски прикосновением жестких, чуть вьющихся волос…
Из горла Райса вырвался низкий животный крик, заставивший Линет сладко содрогнуться в предчувствии столь желанного конца. Слепыми глазами он взглянул на соблазнительницу, не понимавшую, возможно, чего она хочет, – и сдался. Линет же, почувствовавшая мгновенно свою победу и новую, еще неведомую ей власть, удвоила свои усилия.
Руки Райса решительно скользнули вниз и, придерживая ягодицы девушки, осторожно, но уверенно стали раздвигать ее бедра, сжатые чуть судорожней, чем следовало бы, а затем… Затем он постарался сделать так, что Линет, сгорая на золотом костре любви и неги, почти не почувствовала боли. Она лишь обвила его своим шелковистым телом и всячески старалась помочь унестись в заоблачные выси наслаждения.
– Линет… – Страстный этот крик был для девушки дороже, чем самые дивные ласки. Руки ее сомкнулись у него на спине, и, шепча слова любви, Линет заживо умирала от острого, неизвестного ей доселе ощущения, зарождавшегося у нее где-то в низу живота. Райс же безумствовал, утоляя так долго мучивший его голод; своим ритмом, становившимся все бешеней, он уводил себя и ее в самый центр бушующего пожара, и уже даже Линет смогла почувствовать, что приближается тот миг, когда острая игла, причиняющая пока лишь сладкую боль, взорвется наконец ликующим освобождением. Но момент этот все не приходил, и Линет, испуганная тем, что, может быть, она и не способна его достичь, стала своими собственными движениями добиваться цели, и вот наконец ее крик и его стон, смешавшись воедино, означили сей блаженный миг, и сознание обоих растворилось в черном огне и рассыпалось по лунному небу снопом золотых искр.
Минуту спустя, Линет, прильнувшая в Орлу и ослепленная его совершенством, уже полностью погрузилась в мир грез, который теперь, правда, не выдерживал никаких сравнений с упоительной реальностью.
Итак, маленькая соблазнительница спала в его объятиях, а принц Уэльский никак не мог сомкнуть глаз, несмотря на требовательный зов измученной плоти. Он со стыдом вновь и вновь рисовал перед своим мысленным взором картины того, чего никогда и никакой ценой не должно было случиться, а теперь стало неоспоримой явью. Невинная девушка предложила ему свою любовь, переливающуюся такими светлыми и радостными красками, о существовании которых он и не подозревал, – и он принял ее. Принял, хотя не имел на то никакого права. Пусть она пришла к нему сама, но она была всего лишь девочкой-несмышленышем, а он, взрослый мужчина, старше ее на целых пятнадцать лет, в любом случае должен был сдержать свой, да и ее, порыв… С тоской смотрел Райс на голубеющую за окном дымку, словно сожалея о наступлении дня, который своим ярким светом заставит его еще более открыто посмотреть в лицо суровой действительности.
Поднявшись, он бережно закутал раскидавшуюся во сне Линет, напоминавшую девочку-подростка, и, осторожно перенеся в ее собственную спальню, уложил на не смятую еще постель. Не просыпаясь, она повернулась на бок, подтянула колени к подбородку и, подсунув ладони под щеку, так и замерла в этой невинной позе спящего ребенка, что только еще больней укололо Райса виной за похищение ее главного сокровища. Чувствуя, что из него вынули и душу и сердце, Райс молча повернулся и ушел к себе, где одиноко стыла высокая пустая постель.
Глубоко запустив пальцы в смоляные кудри и опустив плечи, Оувейн напрасно пытался освободиться от тяжелого изнеможения минувшего дня. Взглянув на очаг и убедившись, что дров запасено Дэвидом достаточно, он с трудом поднялся и медленно поплелся наверх в свою спальню, в которой, как он знал, ему все равно не найти покоя и облегчения.
Подойдя к дверям и обнаружив, что щеколда отодвинута, бородач нахмурился. В спальне почему-то тускло горела в дальнем углу тонкая дымная свеча, и Оувейн с теплой благодарностью подумал о младшем брате, так трогательно о нем позаботившемся. Он плотно закрыл дверь, задвинул засов и уже взялся за подол рубахи, намереваясь наконец скинуть промокшую от проливного дождя одежду, как, движимый каким-то необъяснимым беспокойством, оглянулся – и был поражен неожиданным и неприятным зрелищем: на его постели лежала Грания. – Что ты здесь делаешь?!
Вопрос прозвучал холодно и зло, однако Грания даже не переменила своей слишком вызывающей позы. Она была в расстегнутом платье, открывающем нестерпимый блеск нижней рубашки, оттененной к тому же расчесанными до глянцевитого сверкания угольными кудрями. Те же кудри обрамляли и ее лицо с застывшим на нем каким-то странным выражением. Весь этот день Грания не раз смотрела на свое отражение в тазу с неподвижной водой, прежде чем выбрала этот обволакивающий взгляд под чувственно полуприкрытыми ресницами.
Разумеется, Оувейн не мог противостоять этим чарам, но равно не мог он и позволить этой женщине растоптать и превратить в ничто его гордость и честь. Синие глаза напряженно сузились, и бородач лишь сурово поджал губы в ответ на столь недвусмысленное предложение. Конечно, эта женщина – самая прекрасная и соблазнительная на свете, но именно поэтому он ей и не сдастся никогда.
– Какое тебе дело? – Грания сладострастно и будто лениво тянула слова.
– Впрочем, это не имеет значения. – Оувейн равнодушно пожал плечами, всем видом давая понять, что ее появление в его спальне нисколько ему не интересно. – Может быть, твое появление здесь – настоящий подарок для меня, – и, смело подняв глаза к опасности, находящейся так близко, он начал объяснять Грании то, что должно было еще больше разделить их. – Мне, слава Богу, не придется ждать утра, чтобы рассказать тебе о моем последнем открытии. Теперь в руках у меня неопровержимые доказательства невиновности Райса в том, в чем ты его постоянно обвиняешь.
С этими словами Оувейн развернул сложенный пергамент и положил на столик, стоявший у кровати. Грания тем не менее даже не пошевелилась.
– Вот! – Сжав челюсти, бородач ткнул пальцем прямо в середину бумаги. – Я нашел Ивайса. Теперь он избавлен от тяжести нести этот груз и вину в одиночестве.
Грания неохотно приподнялась и поглядела на кремовую бумагу, ярко белеющую на темном дереве стола. Прочесть написанное она не могла, но сразу и безошибочно узнала знакомое послание.
– Как ты постоянно повторяла, ты ни за что не спутала бы бумагу, написанную моим отцом и вверенную им Ивайсу. – Оувейн посмотрел прямо на смешавшуюся Гранию. – Ты видела, как это происходило, это действие, но не была посвящена в то, что за этим стояло. А на самом деле мой отец и твой муж приказал Ивайсу отправить запечатанное послание не в Нормандию, а далеко в глухой лес и закопать так, чтобы никто никогда не нашел его. Ивайсу же за это была обещана возможность навестить семью матери, живущую на землях принца Каудра. Кроме того, отец приказал Ивайсу по возвращении говорить только о том, насколько твой брат поглощен своими развлечениями за морем и как равнодушен он ко всему тому, что творится в Уэльсе.
- Предыдущая
- 47/69
- Следующая
