Жар-птица. Свирель славянина - Бальмонт Константин Дмитриевич - Страница 10
- Предыдущая
 - 10/37
 - Следующая
 
                            Изменить размер шрифта: 
                            
                                 
                                 
                                
                            
                        
 
                        
                            10
                        
                   
                        Ах, Дунай ты, Дунай, 
Ты меня не потопляй, 
Плачу я, мое ты горе потихонечку качай. 
А ты, светлая вода, 
Будь душе сестрой всегда. 
А ты, желтый песок, 
Золотись в свой должный срок. 
А вы, темные леса, 
Вы шумите, говорите, ухожу я в Небеса. 
Всем они открыты нам, 
Есть скончанье всем путям. 
Мир, прощай. 
Ах, Дунай ты, Дунай, тихий плещущий Дунай! 
ГОРЕ
В воскресенье матушка замуж отдала, 
В понедельник Горе привязалось к ней. 
«Ты скажи мне, матушка, как избегнуть зла? 
Горе привязалося, помоги скорей. 
Я от Горя спрячуся в темные леса, 
Там поют привольные птичьи голоса». 
Горе вслед бежит за ней, Горе говорит: 
«Лес срублю, тебя найду Чу, как лес шумит». 
«Ты скажи мне, матушка, мне куда идти? 
Может, я в полях смогу свой уют найти?» 
Горе вслед идет за ней, Горе говорит: 
«Все поля серпом прижну, рожь не защитит». 
«Ты скажи мне, матушка, где укрыться мне? 
Я пойду в зеленый луг, он цветет во сне». 
Горе вслед идет за ней, Горе говорит: 
«Я скошу зеленый луг, луг изменит вид». 
«Ты скажи мне, матушка, как развеять тьму? 
В терем я высок пойду, спрячусь в терему». 
Горе вслед идет за ней, Горе говорит: 
«Терем я высок зажгу, терем твой сгорит». 
«Ты скажи мне, матушка, где же скрыться мне? 
В горы я круты пойду, скроюсь в вышине». 
Горе вслед идет за ней, Горе говорит: 
«Я червем совьюсь, не тверд пред червем гранит». 
«Ты скажи мне, матушка, где же отдых мне? 
В землю я сыру пойду, скроюсь в глубине». 
Горе вслед идет за ней, заступом стучит, 
Стало, рассмеялося, роет, говорит: 
«Дочь моя родимая, я тебе ведь мать, 
Ты сумела, доченька, горе горевать». 
ДОБРЫНЯ И СМЕРТЬ
Поехал Добрыня в домашнюю сторону. Закручинился. Хочет домой. 
Попадалася Смерть на дороге престрашная. Говорит, покачав головой: 
«Полно ездить по свету, и кровь лить напрасную, кровь невинную в мире струить». 
А Добрыня ей: «Ты-то кто? Царь ли, царевич ли? Иль изволишь ты витязем быть?» 
Отвечает ему: «Я не царь, не царевич я, и не витязь. Я страшная Смерть». 
«Ай ты страшная Смерть, как мечом я взмахну своим, твою голову вскину на твердь!» 
«Эй Добрыня, поспей с белым светом проститися, выну пилья, засветят, звеня, 
Подсеку, эти пилья — невиданно-острые, подсеку, упадешь ты с коня». 
Тут взмолился Добрыня: «Ой Смерть ты престрашная! Дай мне сроку на год и на два, 
За грехи попрощаться, за силу убитую, и о крови промолвить слова». 
«Я не дам тебе воли на час на единственный». — «Дай же сроку на этот лишь час». 
«На минуту одну, на минуту не дам его». — И минута иная зажглась. 
Подсекла она молодца страшными пильями, и еще, и еще подсекла. 
И упал тут Добрыня с коня изумленного. И душа из Добрыни ушла. 
СТИХ О ГОРЕ
Отчего ты, Горе, зародилося? 
Зародилось Горе от земли сырой, 
Из-под камня серого явилося, 
Под ракитой спало под сухой. 
Встало Горе, в лапти приобулося, 
И в рогожку Горе приоделося, 
Повязалось лыком, усмехнулося, 
И близ добра молодца уселося. 
Смотрит, видит молодец: не скроешься. 
Серым зайцем в поле устремляется. 
«Стой, постой», тут Горе усмехается, 
«В западне моей», мол, «успокоишься». 
Да, не так легко от Горя скроешься. 
Он в реку уходит рыбой-щукою. 
«Будет невод молодцу наукою, 
В частой сети скоро успокоишься». 
Смотрит, видит молодец: не скроешься. 
В лихорадку он, да во постелюшку. 
«Полежи, ты день лежи, неделюшку, 
Полежишь в горячке, успокоишься». 
Смотрит, что ж, и в бреде не укроешься? 
Застонал тут молодец в лихой тоске. 
Знать, один есть отдых — в гробовой доске. 
Горе заступ взяло: «Успокоишься». 
Жизнь возникла, жизнь в земле сокрылася. 
Тут и все. А Горе усмехается. 
Из-под камня серого родилося. 
Снова к камню серому склоняется. 
СТИХ ПРО ОНИКУ ВОИНА
Это было в оно время, по ту сторону времен. 
Жил Оника, супротивника себе не ведал он, 
Что хотелося ему, то и деялось, 
И всегда во всем душа его надеялась. 
Так вот раз и обседлал он богатырского коня, 
Выезжает в чисто поле пышноликое, 
Ужаснулся, видит, стречу, словно сон средь бела дня, 
Не идет — не едет чудо, надвигается великое. 
Голова у чуда-дива человеческая, 
Вся повадка, постать-стать как будто жреческая, 
А и тулово у чуда-то звериное, 
Сильны ноги, и копыто лошадиное. 
Стал Оника к чуду речь держать, и чудо вопрошать: 
«Кто ты? Царь или царевич? Или как тебя назвать?» 
Колыхнулася поближе тень ужасная, 
Словно туча тут повеяла холодная: 
«Не царевич я, не царь, я Смерть прекрасная, 
Беспосульная, бесстрастная, безродная. 
За тобою». — Тут он силою булатною 
Замахнулся, и на Смерть заносит меч, — 
Отлетел удар дорогою обратною, 
Меч упал, и силы нет в размахе плеч. 
«Дай мне сроку на три года. Смерть прекрасная», 
Со слезами тут взмолился Воин к ней. 
«На три месяца, три дня» — мольба напрасная — 
«Три минутки». — Счет составлен, роспись дней. 
Больше нет ни лет, ни месяцев, ни времени, 
Ни минутки, чтоб другой наряд надеть. 
Будет. Пал Оника Воин с гулом бремени. 
Пал с коня. Ему мы будем память петь. 
                            10       
                        
                       
                        
                        - Предыдущая
 - 10/37
 - Следующая
 
                            Перейти на страницу: 
                                                    
     
                    
                        