Хозяйка Судьба - Мах Макс - Страница 36

В сундуке оказалось всего два десятка книг, часть из которых и, в самом деле, были старыми и редкими, и цену имели не малую. Однако Карлу они были или уже известны, или вовсе неинтересны, а о том, чтобы брать их для продажи, и речи быть не могло. Он ведь не вор был, пришедший в крипту за наживой. Его вел один лишь интерес, неукротимое любопытство ко всему редкому и замечательному, которое проснувшись в его душе еще в юности, никогда уже ее не оставляло. Не было ему жаль и денег, заплаченных Феодоре. Есть деньги — хорошо, нет — плохо, но не настолько, чтобы брать на душу грех. К тому же в то время он был при деньгах. Владыка Дарма при расчетах со своим капитаном не скупился, и не зря. Поступив к нему на службу, Карл не только реконструировал Дармскую крепость и привел в порядок дружину владыки, но и выиграл для того войну за графство Цель, которое и само по себе дорогого стоило.

И все-таки Феодора Карла не обманула. Нашлась в сундуке одна вещь, которая стоила двадцать золотых. На самом деле, рукописная книга без названия, переплетенная в потускневшую от времени, а когда-то, по-видимому, крашеную кармином кожу, стоила много больше, чем двадцать дармских марок. Карл открыл книгу, полюбовался редкого качества гравюрой, изображавшей Трех Дев Заступниц и к содержанию книги, как тут же выяснилось, никакого отношения не имевшей, и осторожно перелестнул хрупкую от древности пергаментную страницу. Взгляд пробежал по строчкам, выхватывая слово здесь, слово там и вдруг замер на фразе, которую Карл знал настолько хорошо, что и весь прочий текст, писанный выцветшей за годы и годы тушью, сразу же стал ему понятен, как становится с первого взгляда ясно, что перед тобой находится, кувшин или меч.

«Точка есть то, что не имеет частей», — прочел он и заворожено уставился на открытую страницу.

«Прямая линия есть та, которая равно расположена по отношению к точкам на ней».

Рукопись была очень старая, возможно, что и древняя. Он перевернул страницу, другую…

«… если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы, меньше двух прямых, то продолженные неограниченно эти две прямые встретятся с той стороны, где углы меньше двух прямых.»[23]

Еще несколько страниц…

«Катоптрика[24]…»

«А это здесь при чем?»

Впрочем, еще через минуту, перелестнув с десяток страниц рукописи, он все уже понял. Под одним переплетом, но в полном беспорядке были соединены страницы из семи разных книг Зигмунда Стига[25]. Здесь были представлены и его «Начала», и «Рассуждения о Ложных Заключениях», и даже совсем уже редкая и мало кому известная «Гармония», трактовавшая законы музыки в их математическом выражении.

Подлинников рукописей Стига не сохранилось, но и эта книга, как понял Карл, внимательно изучив характер письма, тип туши и состояние пергамента, не была записана рукой самого мастера Геометра. Другое дело, что сколько-нибудь полными копиями его книг могли похвастаться не многие, так что решись Карл взять инкунабулу[26] себе, он стал бы обладателем очень редкой вещи. Но он этого не сделал, даже не смотря на то, что на некоторых страницах сохранились комментарии самого Людвига Монца[27], который в свойственной ему напыщенной манере, трижды указал в заметках на широких полях, сделанных мелким, но разборчивым почерком, свое имя. Вот это было настолько интересно, что Карл не пожалел времени, чтобы все, написанное рукой философа, прочесть, а уж о том, чтобы все это запомнить позаботилась его безукоризненная память. Помнил он все это и сейчас.

«Метод геометрического счисления есть вычурный абсурд…»

Карл не взял тогда рукопись. Не стал отягощать душу воровством. Да и зачем, если подумать, она была ему нужна? Вещей в те годы у него было немного, и обременять коня тяжелой и, в сущности, бесполезной книгой явилось бы расточительной глупостью, потому что жадность, как полагал Карл, это глупость и есть.

С тех пор прошло много лет, и он не то, чтобы забыл об этой истории, но все-таки вспоминал о ней крайне редко, в основном, тогда, когда при нем упоминалось имя Стига, или заходил разговор о геометрии. Однако сейчас Карл вспомнил о книге совсем по другой причине. Страницы в ней не были пронумерованы, и переплетены были как попало. И если и этого мало, то вместе с книгами великого геометра под один переплет попали и совершенно не относящиеся к делу листы, например, две дюжины очень разных по качеству и содержанию гравюр. Вот две из них, совершенно очевидно связанные между собой, Карл теперь и вспомнил.

Первая находилась почти в самом начале книги и при беглом взгляде показалась Карлу иллюстрацией к рассуждениям Стига о правильных и неправильных фигурах. Однако, приглядевшись внимательнее, он увидел, что впечатление это было не верным. На гравюре действительно была изображена неправильная шестигранная пирамида, помещенная на наклонную плоскость так, что высота ее — отрезок перпендикуляра, соединяющий вершину пирамиды и плоскость, на которой она была расположена — находилась вне тела самой пирамиды. Вот только плоскость, на которой стояла пирамида, отчего-то оказалась схематически изображенной картой Ойкумены, вернее, частью такой карты. В таком случае, угол наклона плоскости мог быть объяснен тем, что, работая над гравюрой, неизвестный художник исходил из теории Николая Линдского, который утверждал, что земля есть шар, на внешней поверхности которого и живут, собственно, смертные, в отличие от Бессмертных, обитающих во внешнем пространстве Высокого Неба. Такое объяснение казалось непротиворечивым, вот только, что — во имя всех богов и богинь — хотел, тогда, сказать своим рисунком художник? Что именно изобразил он на своей гравюре? Какое послание отправил в будущее? Этого, в то время, Карл не знал, но само изображение, как и следовало ожидать, запомнил во всех деталях. И теперь, стоя в зале Врат, легко воссоздал перед внутренним взором, виденный много лет назад рисунок. Шесть углов основания пирамиды, спроецированные на карту ойкумены — например, на такую, как та, что украшала стену картографического кабинета в отеле ди Руже[28] — совпадали с шестью хорошо известными Карлу и, по-видимому, не случайными местами: Северо-западное побережье Бурных Вод («Линд?») — Северное побережье («Сдом?») — Высокая земля («Надо полагать, где-то западнее Орша?») — Гаросса («Новый Город?») — Убрские горы («Каменная ладонь?») — Долина Данубы («Цейр?»). И высота пирамиды, падающая на Мраморные горы, вполне возможно, что и на ущелье Второй ступени. Если воображение его не обманывало, представляя мнимое, как сущее, то та старинная гравюра виделась теперь совсем в ином свете, возможно, впрочем, и потому, что сейчас Карл смотрел на нее другими глазами. Глазами опыта и знания, а не взглядом любопытствующего прохожего.

Однако, если и этого мало, то существовал ведь и еще один рисунок, вернее, чертеж, выполненный той же самой рукой, что и первый, и находившийся, на этот раз, где-то в конце рукописи. Вторая гравюра, и в самом деле, напоминала кроки архитектора или подрядчика, и представляла собой схематичное изображение какого-то совершенно не знакомого Карлу — во всяком случае, в то время — помещения. Круглое, с двумя полукруглыми аркадами или пропилеями (понять, что это такое на рисунке было сложно) по сторонам, и двумя обозначенными в центре, но не прорисованными статуями… Зал Врат? Возможно.

«Но возможно ли такое совпадение?»

Оказывается, случается и так. Слева, на полях рисунка, чья-то уверенная рука написала красными, впрочем, давно уже выцветшими, чернилами: «Зеркало Дня». А справа — «Зеркало Ночи». Надписи были сделаны трейским скриптом, но с характерным для северян наклоном вправо. «Зеркало Дня»… Именно так, с большой буквы, хотя в трейском языке такой традиции не существовало.